день носил свои собственные, не вставные зубы, а вдова Мебия Кармоди,
единовластная владычица фирмы "Мебий и мать", с тех времен, как зубная
монополия перешла к ее семье от свергнутого Дунстана, ходила на бобровых
променадах вовсе без зубов, демонстрируя, что у нее, с одной стороны, нищета
в доме, с другой - что неблагодарные сыновья не имеют ни совести, ни времени
сделать протез родной матери. Чего ради она заявилась на фин-ахан к
малоуважаемому покойнику - она бы и сама не объяснила, но, похоже, ее
заранее притягивал дух скандала. На всяком скандале она была первой. Ее
всегда били - но при этом даже тот, кто сам бил, вплоть до следующей драки,
непременно трогательно за ней ухаживал и приносил извинительные подарки, уж
если не каштаны и бананы, то хоть коробочку начищенных заранее кедровых
орешков - уж по самой малости. Может быть, именно поэтому Дуайрес бросился
сперва бить ее, а не Икта; с другой стороны, Икт решил придти на помощь
наследнику покойного, и бросился лупить старуху с не меньшей силой, - будучи
авансом уже залит ее же кровью.
пороге стоял начальник сил бобриного самоуправства Финн Кармоди, держа в
отставленной лапе символ своей власти - ультразвуковой свисток, когда-то
оброненный камердинером Палинского в озеро. Издавал свисток звук-команду
"Товсь!". Ну, и кто этот свисток слышал - готовился. Ни к чему хорошему.
действующие лица и, так сказать, исполнители, - хотя пострадавшие почему-то
были чаще всего одни и те же.. Но в этот раз как-то драка превзошла обычные
масштабы. Матриархов даже на пьяных посиделках все-таки редко бьют. А
побитой оказалась сама госпожа вдова Мебия! А ее и так уже который раз...
под укоризну подводят!.. Она ведь и от людей... страдание приняла! Финн был
настроен серьезно - и не собирался спускать никому и ничего. Разве что
шкуру. Хотя бы фигурально.
Израиль с Лисьего хвоста издаст большое запрещение..."
разрядилась. Дюжие силы самоуправства быстро раскидали кучи побитых на тех,
которых в больницу, на тех, которых в КПЗ и на тех, которых на кладбище.
Даже как-то странно, что в эту последнюю категорию попал один-единственный
покойный Кармоди, на чей фин-ахан перепившиеся и передравшиеся гости
изначально собрались. Финн велел собрать традиционных двенадцать свидетелей
того, что покойный был вполне покоен еще до драки, проследил, чтобы старуху
вдову направили в больницу первой, первым же в КПЗ был отправлен, как
обычно, Икт - выпустят через двое суток, ну и смеху будет в репортажах...
Несостоявшиеся вдовы сквозь слезы, сортируя мужей, заранее хихикали над
любимым чтивом. Только покойника никто трогать не торопился.
категорий, сидел весь избитый и ничего не понимающий Дуайрес. Передний зуб,
свой, природный, красный, ему в драке кто-то высадил-таки. Держа этот
несчастный зуб в одной лапе, Дуайрес бессмысленно переводил глаза с него на
половинку драгоценного протеза работы мастера Дунстана - из-за которого вся
драка и случилась. Протез был поломан только что, но принадлежал - горе ты,
горе! - покойному Кармоди, чей фин-ахан так похабно осквернило обнаружение
этой полудрагоценной вещи в лотке с ясеневой стружкой.
горестные размышления Дуайреса были прерваны: кто-то дергал его под столом
за шерсть на ноге. Дуайрес, которому внезапно все стало как-то безразлично,
помог вылезти оттуда чудом уцелевшему в драке господину Харку О'Брайену. Тот
отряхнулся, забрал у Дуайреса обе половинки протеза, покачал ими в воздухе,
ударил друг о друга. В глазах старика зажглись огоньки, он пошел крутить
половинками протеза в воздухе. Тихое присвистывание его раздавалось на всю
опустевшую хатку:
шевельнул хвостом и тоже что-то забормотал. И лишь тогда низошло на него
блаженное забвение, и он рухнул под стол, откуда только что вытащил дважды
тестя покойного Кармоди. А господина Харка от радения, впервые, быть может,
осуществляемого с помощью расколотого пополам зубного протеза, - оторвать
уже ничто не могло.
28
во сне воду.
ни дождя, ни сухости, ни ветра, ни безветрия, - и так уже четвертый месяц. А
между тем и телевидение, и захожие офени единым гласом повествовали, что на
Внешней Руси во всех ее нынешних несусветных границах стоит свирепая жара,
засуха угрожает лесам и полям, народ даже ропщет: отчего государь такую
погоду вообще допустил. Лишь над Киммерией - вероятно, обычными стараниями
Великого Змея - лежал плотный, хоть и нетолстый облачный слой. Посевы ячменя
вроде вымахали как обычно. Бокряника на левом берегу Рифея налилась соками и
почти уже готова была к сбору: тоже как обычно. Да и раки на Миусах - хотя
месяц все еще был с буквой "ю" - выглядели соблазнительно, - по крайней мере
так сообщал "Вечерний Киммерион", под страхом превращения в еженедельник
дутых сенсаций со времен водворения в архонты Александры Грек более не
устраивавший.
только и есть, что в одном каком-то отдельно взятом латиноамериканском
государстве, название которого произносить - язык сломаешь, не то
Кетцалькоатль, не то Сальварсан, в общем - в одном только. В государстве
этом с помощью патагонских гастарбайтеров спешно выжигали тамошнюю колючую
степь, что называется каатинга, и засевали гречихой - чтобы было что послать
в виде безвозмездного дара гражданам Российской империи. Гречку (и ядрицу, и
продел), да и мед, и воск, и прополис: все это нынешним годом в России не
уродилось, - а в Киммерии не росло отроду, да и пчел в заводе мало было.
Офени очень дешево таскали в город не только особо необходимую в иные
праздники гречку, но и зело потребный сахар-песок, а где они его брали - кто
ж спросит. Известно, впрочем, что пользователи молясин во Внешней Руси - все
до единого сладкоежки. Ну, видать, избытки у них, либо еще что: словом,
какая разница, лишь бы сахар не пропадал, шоколад тоже, а всего важней -
вяленые бананы да засахаренные каштаны.
дедушка Роман прежнего архонта поверг - а это уж когда-а-а было! - "Вечерний
Киммерион", как и раньше, читала от строчки до строчки, надеясь найти хоть
какие-нибудь сообщения о Саксонской набережной, глядишь, и про их дом
напишут что-нибудь, а ведь возможно и такое, что напишут даже лично про нее,
- ну, хотя бы упомянут, например, так: "...и другие уважаемые граждане".
Ясно же, что это про нее, про Гликерию Касьяновну Подселенцеву.
поминали в газете часто. Преимущественно как образец гражданского мужества,
- но иной раз и как выдающегося мастера, резчика-родонитчика, равных
которому не рождается и в декаду декад: ежели по заумному говорить, то в
гросс лет, а ежели по-древлесоветски, то в двенадцатью двенадцать, стало
быть, в сто сорок четыре года. Царь в нынешнем году, от коронации начисляя,
правил тоже ровно киммерийскую декаду лет, - но это еще до ноября дожить
надо, тогда и отпразднуем. Другого деда, Федора Кузьмича, не поминали вовсе
(иначе как в форме "другие уважаемые лица") - он специально с новым архонтом
договорился, чтоб не было этого баловства. Других жильцов - кого как. Да
что-то и мало их нынче стало, не считая почти уж досидевших свой срок в
подвале рабов. Три некиммерийских женщины, регулярно заходивший в дом
академик, гипофет Веденей, да все время сбегавший от сбежавшей жены его
младший брат, первый по силе на весь Киммерион молодой богатырь Варфоломей,
еще соседи-художники - вот и все, кого могли в "Вечернем Киммерионе"
поименовать "другими уважаемыми лицами", сообщая что-нибудь о том, например,
какая великая новость случилась на Саксонской: старец Роман Подселенцев,
много лет раскладывавший в четыре руки пасьянсы со своим старинным другом
(никогда не называемым по имени), сменил, оказывается жанр: теперь они с
другом день и ночь режутся в "гусарика", в преферанс на двоих - и не только
очень этим своим занятием довольны, но и другим весьма это самое занятие в
ветхие годы рекомендуют. "Другие уважаемые лица", проживающие в доме на
Саксонской, ничего не имеют против. Ну ясно же, что речь идет в первую
очередь о Гликерии Касьяновне!
объявления.
мастера-гирудопастуха, Как и в прошлом квартале, все соискатели потерпели
сокрушительное фиаско".
нашем городе и по всей Камаринской до Кимр и Арясина офеня Алешка
Беспамятный в присутствии Малого Офенского Схода поставил по данному обету
пудовые свечи ко всем семи киммерийским церквям Параскевы-Пятницы, после
чего упомянутый Алешка навеки удалился в монастырь Святого Давида
Рифейского".
между мастером-банщиком, мозолистом высшей квалификации Филимоном Шкандыбой
и небезызвестной вдовой Перепетуей Землянико при участии небезызвестной
Зыков Виталий
Каменистый Артем
Круз Андрей
Шилова Юлия
Березин Федор
Суворов Виктор