даром времени, постучите в окно!
извозчика, мистер Пексниф в ту же минуту произвел погром среди цветочных
горшков на подоконнике второго этажа и разбудил миссис Гэмп, которая
откликнулась к величайшему удовольствию всех присутствующих матрон: "Иду,
иду!"
Пекснифа.
другая.
Гэмп совсем не вовремя, ну да уж у нее всегда так получается.
замечаний, что цель его визита была связана, как предполагалось, не с уходом
из жизни, а как раз наоборот - со вступлением в нее. Сама миссис Гэмп была,
по-видимому, того же мнения, ибо, открыв окно и торопливо облачаясь,
крикнула из-за занавески:
говорите, что это вы, мистер Уилкс, ведь у бедняжки миссис Уилкс хоть бы
подушечка для булавок была готова. Лучше и не говорите, что это вы!
не в том дело. Умер один джентльмен, и так как нужно было позвать
кого-нибудь в дом, то мистер Моулд, гробовщик, и посоветовал обратиться к
вам.
каждый случай было особое выражение лица, выглянула в окно с похоронной
физиономией и сообщила, что сию минуту спустится вниз. Однако матроны весьма
оскорбились тем, что миссия мистера Пекснифа оказалась такой неинтересной, и
дама со скрещенными на груди руками отчитала его в самых сильных выражениях,
заметив при этом, что ей хотелось бы знать, чего ради он пугает слабого
здоровья женщин "своими покойниками", и выразила мнение, что такой образине,
как он, не мешало бы быть умнее. Прочие дамы тоже не ударили в грязь лицом,
изъявляя свои чувства, а мальчишки, которых собралось теперь до полусотни,
отчаянно улюлюкали и дразнили мистера Пекснифа. Так что, когда в дверях
появилась миссис Гэмп. растерявшийся джентльмен был рад-радехонек впихнуть
ее без особых церемоний в кабриолет и двинулся в путь, совершенно
подавленный такими проявлениями народного гнева.
невероятных размеров зонтик; этот зонтик был весь цвета увядших листьев,
кроме верхушки, на которую очень искусно была положена круглая ярко-голубая
заплата. Миссис Гэмп совсем запыхалась, собираясь наспех, и, вероятно, плохо
представляла себе, что такое кабриолет, путая его с почтовой каретой или
дилижансом, потому что вначале она все пыталась просунуть свой узел в
маленькое окошечко впереди, требуя, чтобы кучер положил вещи "в багажный
ящик". Расставшись, наконец, с этой мыслью, она всем существом предалась
заботам о своих деревянных башмаках, беспрестанно тыча их в ноги мистеру
Пекснифу. И только когда они уже подъезжали к дому скорби, миссис Гэмп
достаточно успокоилась, чтобы заметить:
даже, как его зовут. - Ну, что ж, все мы там будем. От этого не уйдешь - что
умереть, что родиться; только тут уж никак не высчитаешь, когда оно
придется. Ах он бедненький!
глазами, которые она умела закатывать самым невероятным образом, так что
виднелись одни только белки. Шея у нее была очень короткая, и потому ей
стоило немалых трудов глядеть выше себя, если можно так выразиться, то есть
на тех, с кем она разговаривала. Она носила сильно порыжевшее черное платье,
порядком запачканное нюхательным табаком, а также шаль и чепец под стать
этому платью. Миссис Гэмп давным-давно взяла себе за правило облачаться в
этот изрядно заношенный туалет для таких оказий, как нынешняя: этим она в
одно и то же время выказывала уважение к покойнику, в меру своих
возможностей, и намекала его родным на то, что не мешало бы подарить ей
новое черное платье: и призыв этот почти никогда не оставался без ответа,
так что двойников миссис Гэмп в полном облачении, включая чепец и все
остальное, можно было видеть в любое время дня чуть ли не в десятке лавчонок
Холбор-на, торгующих старьем. Лицо миссис Гэмп, в особенности нос,
отличалось некоторой краснотой и припухлостью, и, беседуя с ней, трудно было
не почувствовать, что от нее попахивает спиртным. Как и многие знаменитости,
достигшие высоких степеней в своей профессии, она очень любила свое дело, до
того даже, что, вопреки естественному, казалось бы, для женщины пристрастию,
с одинаковым удовольствием и усердием обмывала покойников и принимала
младенцев.
таких прискорбных случаях самое лучшее - ахать. - Ах, боже ты мой! Еще когда
мой Гэмп приказал долго жить, помню, как увидела я его в больнице, с медной
монеткой на каждом глазу, с деревянной ногой под мышкой, - ну, думаю, сейчас
упаду в обморок. А ведь вот не упала же.
Кингсгейт-стрит, миссис Гэмп и в самом деле держалась тогда с похвальной
твердостью и проявила такую необычайную силу духа, что даже пожертвовала
останки мистера Гэмпа для пользы науки. Справедливости ради следует
добавить, что все это произошло лет двадцать тому назад, а супруги Гэмп
расстались еще того раньше - по причине полного несходства характеров в
пьяном виде.
Привычка - вторая натура, миссис Гэмп.
Спервоначалу вот как трудно приходится, да и потом бывает не легче. Если бы
я не подкреплялась иной раз глоточком спиртного (я ведь только пробую, не
больше того), мне бы никогда в жизни не выдержать. "Миссис Гаррис, - говорю
я, это в последний раз что я была на практике; она совсем еще молоденькая
женщина, - миссис Гаррис, говорю я, оставьте бутылку на камине и не угощайте
меня, не надо, пускай лучше я сама промочу горло, когда мне захочется, тогда
уж я все сделаю, за что взялась, уж постараюсь для вас, приложу все силы". -
"Миссис Гэмп, - говорит она мне, - если только можно найти трезвого
поведения женщину за восемнадцать пенсов в день для простонародья и за три
шиллинга шесть пенсов для господ - за ночное дежурство плата особая, - тут
миссис Гэмп несколько возвысила голос, - то вы и есть эта неоцененная
особа!" - "Миссис Гаррис, - говорю я ей, - и не заикайтесь насчет платы;
кабы я была богатая, я бы всех своих ближних обмывала даром, и даже с
радостью, - так я их люблю. Одно только я всегда говорю тому, кто в доме
распоряжается, все равно мужчина это или женщина, - тут она покосилась одним
глазом на мистера Пекснифа, - лучше и не просите меня выпить, и не угощайте,
не надо, лучше оставьте бутылку на камине, а я уж сама пригублю капельку,
когда захочу".
коридоре их встретил гробовщик, мистер Моулд, коротенький лысый человечек
пожилых лет, в черном костюме, с записной книжкой в руках, с толстой золотой
цепочкой, распущенной по жилету, и с несколько странным выражением лица, на
котором попытка выразить печаль боролась с довольной улыбкой, отчего он
походил на человека, который, смакуя превосходное старое вино, делает вид,
будто пьет горькое лекарство.
джентльмен тихим голосом, таким же вкрадчивым, как и его походка.
обыкновенный случай. Чтобы все было как нельзя приличнее и как нельзя
утешительнее, миссис Гэмп; так что вы уж, пожалуйста, постарайтесь, - сказал
гробовщик, значительно кивая головой.
вы не первый день меня знаете.
Гэмп еще раз присела. - Это такой выдающийся случай, - продолжал гробовщик,
обращаясь к мистеру Пекснифу, - каких я за всю мою практику просто не
видывал.
мне приказано не стесняться, совершенно не стесняться, - говорил он,
округляя глаза и приподнимаясь на цыпочки. - Мне приказано, мистер Пексниф,
чтобы в процессии участвовали все мои плакальщики, а плакальщики нынче
дороги, сэр, не говоря уже о том, сколько они выпьют. Приказано поставить на
гроб ручки накладного серебра самые дорогие, с херувимскими головками самых
модных фасонов. Приказано, чтобы катафалк утопал в перьях. Короче говоря,
сэр, чтобы была роскошь в полном смысле слова.
гробовщик, - да и непочтительных тоже. Таков наш удел. Поневоле узнаешь
семейные тайны. Но такой почтительности, чтобы она делала честь нашей
природе, чтобы душа примирялась с миром, в котором мы живем, мне еще не
доводилось видеть. Это только доказывает то, что было так справедливо
замечено блаженной памяти автором театральных пьес, - погребенным в
Стрэтфорде, сэр *, - а именно, что нет худа без добра.
Пексниф.
Ах, какой человек! Что там все ваши лорд-мэры, - пренебрежительно
отмахиваясь, продолжал мистер Моулд, - ваши шерифы, ваши муниципальные
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Андреев Николай
Конан-Дойль Артур
Сертаков Виталий