ведь ничего не решал, он мог только поверить вам на слово и отпустить
средства. Он и отпустил. И вы на них поехали на колхозные прилавки и
начали раскапывать старое скотское кладбище. Отчего пошли всякие слухи о
сапе и прочие неприятности. А золото, настоящее натуральное золото,
которого никогда не было в этих местах, тем временем спокойно утекло.
Прямо из музея. Из-под вашего, так сказать, носа. Ясно?
и даже писали, что золото где-то ходит по рукам. Почему же, как только
директор показал вам это золото, вы не плюнули на ваши бараньи мослаки, не
сели в его машину и не поехали в город? Вот и цело было бы золото! Ну? -
Зыбин молчал. - Ну, ну, Георгий Николаевич! Как это надо нам расценивать?
языком, а вы перейдите на язык политический - и мы сразу сговоримся.
Скажите "вредительство". И все.
диадему нашли тоже около города, только в другой стороне, на реке
Карагалинке, а арестовали-то вас на Или, за 50 верст от города. После
пропажи вы сразу туда махнули. Что вам там понадобилось? Вы никому ничего
не объяснили. Быстро собрались, накупили продуктов, забрали с собой свою
сотрудницу и исчезли. Ей сказали: поедем, мол, купаться! Странно? Странно!
Дальше. Как выяснилось, в музее вы потребовали себе все карты - все они
крупномасштабные, с подробным обозначением, я смотрел их. А места эти
вплотную прилегают к границе.
и район. А что в обед сто лет, то ведь рельефы-то тут все в основном
сохранились. Скажите, как все это объяснить? Я вот не знаю как.
следователь. Так вот, Георгий Николаевич, пока никакой роли я никому не
отвожу, а только прощу мне объяснить. Ведь как разворачиваются события? В
музей поступают сигналы, где-то обнаружено археологическое золото. Вы
быстро сколачиваете так называемую партию и едете копать землю в колхоз
"Горный гигант", то есть туда, где никакого золота заведомо быть не может.
Копаете, конечно, впустую. Тут приезжает к вам директор и сообщает, что
где-то возле Карагалинки обнаружен большой клад. Показывает вам кое-что,
говорит, что завтра эти люди к нему явятся и он с ними отправится на место
находки. Вы очень этому радуетесь, но в город почему-то с ним не едете,
чего-то как будто ожидаете. Чего? На следующий день вам сообщают, что в
музее произошла кража. Кладоискатели выкрали свои документы и скрылись.
Тут вы уж сразу прилетаете в город и берете старые архивные карты. Но
изучаете-то вы их как-то странно. С директором смотрите карты
Карагалинского района, а у себя в кабинете просматриваете карты Или, то
есть пограничного района. Даже заносите в блокнот какой-то чертежик. К
пропавшему золоту он никакого отношения не имеет. Дальше, вы закупаете
много водки, уйму всяких продуктов и, сговорившись с той самой
сотрудницей, которая последняя видела пропавших златоискателей, с самым
ранним поездом отправляетесь на Или. Еще раз подчеркиваю, Георгий
Николаевич, на Или, а не на Карагалинку. Зачем? С кем вы там должны были
встретиться? Кому предназначалась эта водка? Для вас одного много, даже
при ваших уникальных способностях, девушка вообще не пьет - так что ж, вы
действительно купаться поехали или хотели кого-то встретить и распить все
это? Объясните, пожалуйста.
можете. Хорошо, сейчас у нас не допрос, вы подумаете и ответите
следователю. Дальше. Вы жалуетесь на Хрипушина? Хорошо. Мы назначим
другого. Но давайте сразу же - вот тут при товарище начальнике -
сговоримся: вы будете не спрашивать, а отвечать, рассказывать. И
расскажете все. И об этой странной поездке расскажете, и о том, что
происходило в музее в последнее время, расскажете, и о вашей
настроенности, и о вашем окружении, ну и так далее.
Георгий Николаевич, - сказал он. - Настроение - это одно, сейчас оно
такое, через час другое. Оно для романов хорошо, а не для следственного
производства. - Он обернулся к начальнику тюрьмы по оперативной работе. -
Так вот, Георгий Николаевич голодовку снимает. Переведите его в хорошую
камеру, дайте хлеба, воды, пусть немножко отдохнет. А дня через три
переведете опять в прежнюю. Ну, - он поднялся, - я надеюсь, Георгий
Николаевич, что на этом наши недоразумения кончились. Будем работать
вместе.
десять часов утра, и товарищ Сталин спал. Он спал на спине, спокойно,
ровно, крепко, ни разу не пробуждаясь, но, как и всегда, тяжело. Вчера он
из Москвы вернулся поздно, прихватил с собой еще несколько человек, и они
часов до двух сидели за столом, и он за разговором,
потихоньку-помаленечку, а рюмка за рюмкой выпил, наверно, с полбутылки
красного вина. Вино это было из самых его любимых - красное, терпкое,
очень кислое, - такое делали только в одной местности в Грузии. Году в
восьмом или девятом он в этом местечке, по обстоятельствам теперь уже
забытым, а тогда для него чрезвычайно важным, прожил целое лето и
пристрастился к этому вину. Там был такой дядя Шалва, который всегда
ставил перед ним на стол целый глиняный кувшинчик. С тех пор прошла целая
вечность, и он забыл и это место, и дядю Шалву, и длинный строганый стол в
холодном полутемном погребке, где они сидели, разговаривали и потягивали
вино. И вдруг совсем недавно, в Тбилиси, перед ним на столе появился точно
такой же кувшинчик из той же крепкой красной глины, и в сопровождении
первого секретаря вошел самый настоящий дядя Шалва - такой же усатый,
быстроглазый, жуликоватый, как в те годы, и лет ему было примерно столько
же. Оказалось, что племянник дяди Шалвы, замнаркома НКВД. Это пришлось
очень кстати, у Лаврентия в этом отношении был безупречный нюх. И только
они уселись и он пригубил стакан, как вместе с острой терпкостью, терновой
кислинкой и вкусом сырости и свежести к нему пришли все обстоятельства
того лета, и он вспомнил как есть все.
сильны и крепки. Достаточно было какой-нибудь малости - запаха, ветерка,
песни, ветки, ударившей по лицу, - и он сразу вспоминал все давно забытое.
С иной памятью у него становилось с последними годами хуже. Кое-что он
забывал совершенно или вспоминал не так, как оно было. Но сейчас с этим
вином у него сплелась история совсем иного рода. Вчера Берия передал ему
письмо одного заключенного. Он прочел его и засмеялся. И весь остаток дня
был в хорошем настроении. Это была хорошая, грустная и веселая история. Ее
можно было рассказывать за столом и даже, пожалуй, пустить в народ.
впечатлением и внутренне улыбался, пока ему не попался номер "Большевика"
со статьей Молотова. Тогда он вспомнил, что вчера между прочим зашел
разговор и об ней, то есть о том, что нельзя сейчас поручать техническое
обследование предприятий, если поступили сигналы, одним специалистам,
какого бы высокого ранга они ни были. Вредители, диверсанты, троцкисты
прошли хорошую партийную выучку, точно такую же, как и все они, старые
большевики, и всегда сумеют обвести вокруг пальца самого прозорливого
специалиста. Об этом говорил Молотов, и говорил, как всегда, когда его
особенно что-то задевало, в повышенном тоне, краснел и заикался больше,
чем обычно. И он, хозяин стола, догадывался, что стоит за этим разговором.
Очевидно, Молотову кто-то аккуратно и ласково положил что-то на стол или
просто ткнул носом. Лаврентий умеет это делать вежливо и неотвратимо. Он,
Сталин, никогда не был особенно по-человечески привязан к Молотову, но
ценил его чрезвычайно. Молотова, например, невозможно было заставить
сорваться. Он был туп, упрям, последователен и, как утюг, начисто выжигал
и проглаживал полосу за полосой. И это было таким его исконным природным
качеством, что даже то, что последнее время он бывал груб, нетерпим,
запальчив и мог на каком-нибудь совещании хозяйственников (всегда,
впрочем, не особенно ответственном) оборвать оратора на полуслове, а то и
выставить из зала, никак не отменяло это качество. Тут, на этих малых
высотах, он просто разрешал себе разряжаться. И это тоже было правильно.
Ну а Берия, конечно, мог поднести ему любую пилюлю. Перелистывая журнал,
Сталин нашел то, о чем говорили вчера. Это была, так сказать, директивная
статья ЦК. Вся печать ее обязана была перепечатать. Он читал:
Шалико Окуджава. Несколько месяцев, как вредители разоблачены. В, феврале
сего года по поручению Наркомтяжпрома для проверки вредительских дел на
Уралвагонстрой выехала специальная авторитетная комиссия. Во главе этой
комиссии были поставлены такие тт., как нач. Главстройпрома товарищ
Гинзбург и кандидат в члены ЦК ВКП (б) Павлунский. Эта комиссия не привела
ни одного факта вредительства на стройке. Получается, что матерый
вредитель Марьясин вместе с другим вредителем Окуджавой сами на себя