- с невольным сожалением сказала королева, и явно струхнувшему де Бруку
было непонятно, кого она имела в виду - герцога или своего убийцу.
Королева приняла смерть достойно, прямо смотря в рысьи глазки лорда,
который в минуту смертельного удара трусливо отвел взгляд в сторону.
- Я убил ее, сэр, - слабым голосом сказал он Балкруа, сидевшему в
кабинете Генриха четвертого, и тот мрачно усмехнулся в ответ.
С самого утра королева не показывалась на людях, а у бесстрашного рыцаря
и героя первого крестового похода, не хватало духу войти к ней и лично
удостовериться в ее смерти.
Он решил одним махом разделаться со всеми, кто стоял у него на пути к
власти. Королева мешала ему добиться герцогини и он, не задумываясь,
умертвил свою госпожу - так он называл ее в самый разгар их затянувшейся
любовной интриги.
Он уберет с дороги всех, кто хочет отнять у него драгоценную Алис. Он
думал теперь только о ней. Много раз в своем воображении он овладевал
ею, как сделал это в русской церквушке Михаила Архангела в Яффо, порвав на
ней воздушную одежду, которой она очаровывала его некогда на турнирах.
И сейчас в любую минуту он мог удовлетворить свою похоть столь же
свободно и грубо, но он хотел, чтобы она любила его, как прежде, когда в
их жизни не появился еще этот проклятый маркиз. Он знал, что никогда уже
не сможет рассчитывать на ее взаимность, де Хаимов нагло отбил у него
даму сердца и навсегда омрачил ему жизнь.
Отдавая последние распоряжения, касающиеся казни бывшего полководца,
герцог чувствовал - еще немного и ничто более не будет препятствовать его
страстному стремлению, унизить и уничтожить морально женщину, которая
предпочла ему - знатному смелому рыцарю, какого-то ничтожного лекаришку.
Он решил обставить казнь врага как можно торжественнее, чтобы насладиться
безутешным горем сломленной герцогини. Он обещал ей сделать из казни
прекрасный спектакль, который запомнится людям на века:
- Но ты можешь спасти его, - сказал он, - если отдашься мне, Алис!
Эта была гнусная ложь, но ему хотелось, чтобы она поверила ему и ускорила
его триумф и свою погибель.
* * *
В центре Лондона на дворцовой площади, среди огромного количества винных
лавок и знаменитой харчевни "Биг дил", где подавали жареную дичь для
бедняков, возвели деревянный помост и согнали к нему всех жителей
столицы. Под безжалостно палящим солнцем люди стояли, обливаясь потом, в
ожидании казни государственных преступников.
Свирепый герцог пребывал в сомнении - кому доверить акт обезглавливания
заклятого врага - палачу или знатному рыцарю из свиты. И вдруг его
осенило. Ухмыляясь, он подозвал притихшего Вольфа и предложил ему доказать
свою преданность хозяину. В первое мгновение комиссар выразил готовность
всем сердцем служить их сиятельству, но, услышав, в чем должна проявиться
почетная миссия, сделал брезгливую мину и отказался от предложенной чести.
- Тогда будешь казнен с ним за компанию, - сурово сказал герцог, - я ведь
не забыл твоих интриг, гнусный христопродавец!
- Ваше сиятельство, я никогда не убивал людей, - оправдывался комиссар.
- Ты предатель, - презрительно сказал герцог, - а предательство и
убийство одно и тоже.
Своим положением при дворе Иуда Вольф был обязан Ривке, выхлопотавшей ему
не только жизнь, но и теплую должность с приличным окладом в сто золотых
монет. Шеф полиции собрал уже тысячу монет, надеясь тайком перевезти их на
родину.
- Чего ты боишься, комиссар, - засмеялся герцог, - убить человека не
трудно. Это даже приятно, если убиваешь врага.
Он взял в руки топор и приказал подвести изменника к эшафоту. Подхватив
обессиленного Циона, стражники приволокли его к месту казни.
Заярконский был бледен и заметно прихрамывал.
Герцог уложил больную ногу Циона на плахе и одним ударом отсек ее.
Вскрикнув, Цион потерял сознание. Его примеру последовал слабонервный
комиссар.
- Тьфу ты нехристь, - хрипло засмеялся де Брук, - не видел, как колют
людей что ли?
Де Брук, желая угодить хозяину, сам взял топор в руки и велел подвести
Василия. Маркиз гордо подошел к эшафоту, встал на колени и ткнулся лбом о
холодную твердь плахи. Набрав в грудь воздуха, распорядитель широко
размахнулся, но в эту минуту раздался повелительный окрик Алис:
- Не делай этого, палач!
Де Брук застыл с огромным топором в руках. Балкруа дал знак повременить.
- Я согласна, герцог, - тихо сказала она рыцарю, - оставьте его.
- Встань, Аля, - гордо сказал Василий, - не унижайся перед этим...
Меченым, он изувечил моего друга, я расквитаюсь с ним за все!
Герцог раскатисто засмеялся, подошел к Васе и острием кинжала резко
провел по лицу бесстрашного пленника. Кровь выступила полосой. Алис громко
вскрикнула, но Василий мужественно улыбнулся ей изуродованным лицом.
- Теперь и ты меченый, - удовлетворенно сказал Герцог и вернулся к трону.
- Я рассчитаюсь с тобой, Балкруа, - твердым голосом сказал Вася.
- Вот и пришла твоя смерть, лекарь, - улыбаясь, сказал герцог.
- Я приду к тебе с того Света! - засмеялся Василий.
- Хорошо, - сказал герцог, - только ты подожди меня там, пока я здесь
позабавлюсь с твоей супругой?
Грубо схватив Алис, он поволок ее в спальню.
- Изверг, - закричала Алис и забилась в его сильных руках, но это только
разжигало безумную страсть рыцаря. Он бросил ее на ложе страсти, с силой
раздвинул ей ноги и вдруг увидел в углу бледную физиономию Кадишмана.
Дрожащими руками майор старательно наводил на него карабин.
Тель-авивская полиция давно уже приняла на вооружение новую модель
стрелкового оружия, но новоиспеченный майор предпочитал работать по
старинке; он пристрелялся уже к карабину образца 1948 года и мог слету
сбивать из него бутылки из-под пива. К новой модели образца 1998 года надо
было привыкать, а времени на это не оставалось. Впрочем, другие парни из
группы захвата были менее консервативны, чем их старомодный командир, и
герцог увидел, как они бесшумно выплывают в красных беретах из-за тяжелых
дворцовых портьер, держа навесу короткоствольные автоматы.
Рыцарь молниеносно вытащил из-под подушки стартовый пистолет и выстрелил
в голову Алис. Выстрел был громовым, но она по-прежнему лежала на месте
живая и невредимая. Герцог понял, что его обманули, и одним ударом в висок
убил свою возлюбленную. Кадишман запоздало нажал на курок, и пуля вспорола
герцогу грудь.
Он был еще жив, когда неведомо откуда появившаяся Ривка хладнокровно
прикончила его выстрелом из дамского пистолета, который вытащила из
сумочки, где хранила косметику.
- Халас! - устало сказал Кадишман, стирая липкий пот с бледного лица, -
кончился наш благородный герцог.
- И у нас в стране теперь все тихо! - кокетливо улыбнулась ему в ответ
Ривка.
В воскресенье тридцатого августа профессор Хульдаи вел допрос генерала
Хильмана и его надежды на то, что ему удастся все-таки раскрутить упрямого
деда, с каждой минутой все более таяли.
Напротив него стоял опутанный сетью старый сгорбленный человек с пустыми
глазницами. Освободить труп из стальных пут, профессор не решался, зная,
во что это может вылиться.
- Скажешь ты, наконец, куда девал детей, ирод? - холодно вопрошал
Хульдаи.
Профессор все еще оставался председателем чрезвычайной комиссии, но
вопрос о его "самоотводе" был практически решен в высших эшелонах власти.
Хильман молчал. Профессор подумал, что никто и никогда не слышал от этой
высохшей мумии ни одного человеческого слова и пожалел, что ему уже,
верно, не придется обучать его "разговорам", как он научил в свое время
Ахмада, который поначалу тоже был нем, как рыба, а потом его вдруг
прорвало, и он очень даже мог соперничать с политическими комментаторами
второго канала. Профессор забыл, что генерал разговаривал все же однажды
с Кадишманом за минуту до того, как затащил того в могилу.
- Ну что ж, любезный, не умеешь отвечать - научим! - усмехаясь, сказал
Хульдаи и собрался уже включить в камере пленника магнитофон с избранными
речами депутатов кнесета, но Хильман, позвякивая сетью, неожиданно
вытянулся перед ним во весь рост (будто хотел достать профессора
презрительным плевком) и вдруг вспыхнул ярким, синим пламенем.
- А.а.а.а... - пронзительно закричал мертвец.
Это было удивительное и страшное зрелище. Раньше генерал не реагировал
даже на разрывные пули, не говоря уже о швабре Гавриэля, которая разрубила
надвое его разбухшую голову. Что случилось, почему ему так больно сейчас?
Профессор был так испуган, что забыл пригласить в кабинет надзирателя,
который стоял в коридоре, на случай, если мертвец станет выкидывать
номера. Но генералу было не до шуток; - он начал как-то странно
размываться в воздухе и опадать на пол огромными шипящими кусками.
Хульдаи, боясь забрызгаться трупным ядом, плотно прижался к стене, свалив
при этом на пол вешалку с черной шляпой, которую он носил в праздничные
дни; поимка мертвого генерала была для него таким праздником. На его
глазах Хильман распался на груду гнилого мяса, которая, вскипая и шипя,