Арфаррой, в сущности, никогда не навещали его. Наверно, они боялись его
после смерти еще больше, чем при жизни.
тяжело заболел.
был нарисован молодой довольно человек, рыжий и голубоглазый, в одежде
королевского советника. За ним стоял большой сосуд о четырех лапках и с
женским лицом, - алтарь богини Правосудия. Одной рукой человек, с важным
выражением на лице, указывал на сосуд, а в другой держал шелковый свиток.
Это был некто Клайд Ванвейлен, которого, вместе с Арфаррой, считали
убийцей отца Киссура.
охотничьем костюме, весело пахнущем потом и печеным мясом, плакал у
постели, целовал руки старика, и посулил врачу, притиснув его в темному
углу, что повесит его, если тот залечит Арфарру. Но Арфарра видел, что
Киссур боится, что старик умрет, так и не рассказав, как обещал, о смерти
отца и о многом другом, - и вот весь вечер ему пришлось рассказывать,
прерываясь только тогда, когда приходил чиновник с лекарством.
Ванвейлена.
считая их лазутчиками, но у меня было слишком много дел.
расправлялся в провинции Варнарайн с корыстолюбием вообще и со своими
бывшими сослуживцами - в частности.
где жили еретики. Деревня стояла у озера, а напротив нее была пустынная
заводь, в которой экзарх непонятно зачем разбил военный лагерь. Еретики
стали рассказывать, что в заводи из земли выполз зеленый девятихвостый
бурундук, запалил лес и ушел в небеса. Это предвещало мою опалу. Я
осмотрел заводь: действительно, яма, такая, что земля сварилась в стекло.
Я схватил зачинщиков и велел допрашивать, пока они не признаются, что
вырыли яму сами, чтобы морочить народ. Что ж, - они покочевряжились неделю
и признались.
хладнокровно заметил:
экспедицию на Западные Острова, с которых, по его уверению, приплыл Клайд
Ванвейлен. Во главе экспедиции был мой друг и ученый. Путь оказался для
него тяжел, и в море он умер. А когда экспедиция вернулась, я был уже в
каменоломнях. Отчеты, в которые никто так и не полюбопытствовал заглянуть,
сдали в Небесную Книгу. Один из моряков, человек ограниченный и преданный,
твой соотечественник, считавший себя моим рабом, нашел меня в ссылке. Он
сказал, что на острове нет ни городов, ни дворцов, а живут там обезьяны и
голые люди. У обезьян нет царя, и поэтому они живут совсем в дикости, а у
голых людей цари есть, и поэтому у них дела обстоят несколько получше.
Затем он сообщил, что в половине дневного перехода от берега есть поляна.
На поляне лежит издохшая металлическая птица. У птицы четыре крыла, два у
хвоста и два посередине, и дверца в брюхе. Крылья посередине - размахом в
двадцать три человеческих роста, а крылья у хвоста впятеро меньше.
Совершенно невероятно, чтобы эту птицу изготовили обезьяны, у которых даже
царя нет. Что же касается голых людей, - то они занимаются только играми и
войнами, которые, впрочем, не отличить друг от друга, и у них нет времени
на такие постройки. Да ты и сам можешь поглядеть, - и Арфарра протянул ему
один из рисунков, сделанных моряками.
рассказе Арфарры ничего необычного. Разве Даттам не летал на железном
помосте к государевой дочке? А коль скоро железные помосты летают, то и
падать они тоже должны.
все нутро выстлано оружием".
плуг и не монета, мог быть только оружием. С величайшим трудом его
спутники отодрали несколько кусков обшивки и сделали себе несколько ножей
и топориков. Один из них я подарил тебе неделю назад.
из переплетенных пастей и лап. Это был роскошный подарок, с которым Киссур
не расставался, и Сушеному Финику он так понравился, что Сушеный Финик
написал песню, воспевающую красоту его рукояти. Но что рукоять! Вчера
Киссур дрался на спор с Шадамуром Росянкой, и дело кончилось тем, что вот
этим вот ножом Киссур перерубил кончик Шадамуровой секиры. Шадамур Росянка
очень обиделся, потому что его секира была не из тех, которые можно
перерубить ножом, хотя бы и заколдованным по приказу Арфарры.
Но вот простое пояснение. Сначала человек не знал металлов и пользовался
для стрел и копий каменными наконечниками. Потом он научился плавить
металл и стал делать наконечники из бронзы. Потом он научился делать огонь
в три раза жарче, и стал делать наконечники из железа. Потом он сделал
огонь еще в три раза жарче и начал ковать старинные ламасские мечи. Лет
сорок назад человек научился делать железо жидким, - такая плавка
перевернула мир. Так вот, если бросить этот клинок в жидкое железо, он
даже не начнет плавиться. Чтобы выплавить такой металл, нужна температура
на тысячу градусов большая, нежели та, которой мы умеет достигать сейчас,
и на шкале температур этот клинок отстоит от нынешнего меча настолько же,
насколько нынешний меч превосходит бронзовый топор двухтысячелетней
давности.
белое, как бараний жир. Сузил глаза и сказал:
листом небесного дерева!
варвара! По правде говоря, если бы Арфарра просто сказал Киссуру, что
уровень развития культуры можно выразить величиной температур, которых
умеют достигать при выплавке металла, то Киссур бы тотчас вспомнил, что
ничего подобного в древних книгах нет; что при государе Иршахчане жили
счастливей, чем сейчас, и что для общего блага ограниченность и
добродетель полезнее пытливого изобретательства, которое рождает жажду
стяжания и нарушает установленные церемонии.
клинка Киссур напрочь забыл, что две тысячи назад люди жили
добродетельней, зато вспомнил, что они дрались бронзовыми топорами. А
когда речь шла об оружии, Киссуру трудно было внушить, что бронзовый
топор, даже изготовленный при идеальном государе, лучше стального меча.
части; меньшая, с людьми, упала за морем, большая упала близ деревни Гусьи
Ключи. Крестьяне страшно перепугались, сообразив, что в связи с небесным
чудом приедут чиновники, а чиновники - это всегда плохо. Они свезли то,
что обвалилось с неба, к глухой заводи, и закопали там. Нашелся, однако,
один доносчик. Донос попал к экзарху Харсоме. Тот многое понял, ибо разбил
в заводи военный лагерь и отдал приказ ловить всех чужеземцев. Но Харсому
убили; в провинции началось замешательство; а Ванвейлен с товарищами
протек меж моих пальцев и добился того, чего хотел с самого начала:
удержать язык за зубами и убраться из нашего ада в свой благословенный и
совершенно иначе устроенный рай.
но с двумя убеждениями мне, пожалуй, ничего поделать не удалось.
Во-первых, Ванвейлен полагал, что наживающий богатство подобен спасающему
душу. А во-вторых, никак не мог понять, что убийство невинного человека
может способствовать общему благу. Ему казалось, что только процветание
человека способствует общему благу; а смерть всегда выйдет наружу и
разразится скандалом.
человека в медальоне, с золотой цепью на шее и свитком в руке. "А
все-таки, любезный, - подумал он, - Арфарра-советник обвел тебя вокруг
пальца".
закона и властью государя. Я полагаю, что разница эта не в равенстве прав,
не в свободе, и уж, конечно, не в неподкупности чиновников. Я полагаю, что
разница эта в том, что при самодержавной власти убийство невинного часто
бывает государственной необходимостью. А при власти закона такое убийство
должно выйти наружу и кончиться скандалом.
неслышно ступая, вошел чиновник. По кивку Арфарры он вкатил новую жаровню,
а потом, поклонившись, напомнил Киссуру, что сегодня вечером - именины его
тестя, и что скромный дом Чареники ждет его. Киссур показал чиновнику на
дверь, тот заспешил, шаркнул ножкой, влетел в каменный столик для лютни,
пискнул и убрался. Когда волкодав опять улегся на место, Киссур сказал:
такие люди, по сравнению с которыми мы были бы как варвары по сравнению с
империей, и завоевали бы нас, была ли б это справедливая война?" Это о
Роллинс Джеймс
Панов Вадим
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Каменистый Артем