волосам, а он бы и не заметил. И, главное, теперь он носил шпагу, а
прежде не согласился бы даже шутки ради взять в руки это парадное ору-
жие, этот символ ненависти и убийства. Ныне она не стесняла его движе-
ний, он смотрел, как сверкают отблески пламени на ее клинке, и, видимо,
это не напоминало ему о пролитой предками крови. Искупление, предписан-
ное Яну Жижке в его лице, было мучительным видением, которое наконец со-
вершенно исчезло после благодетельного сна. Возможно, что он утратил да-
же самое воспоминание о нем, как утратил и другие воспоминания о своей
жизни и о своей любви, которая как будто бы и была прежде его жизнь, но
уже перестала быть ею.
хожее на горечь, на сожаление, на оскорбленное самолюбие. Она мысленно
повторяла предположения Тренка относительно новой любви Альберта, и они
казались ей вполне правдоподобными. Только новая любовь могла внушить
ему столько терпимости, столько милосердия. Должно быть, последние сло-
ва, которые он произнес, уводя друга и обещая рассказать ему целый ро-
ман, и были подтверждением ее догадки, убедительным объяснением той глу-
бокой и тайной радости, которая, по-видимому, его переполняла. "Да, его
глаза блестели так ярко, как никогда не блестели в моем присутствии, -
подумала Консуэло. - Его улыбка выражала торжество, упоение. Да, он улы-
бался, он почти смеялся, а ведь прежде он не знал, что такое смех. И мне
кажется, в его голосе была даже ирония, когда он сказал барону: "Скоро
ты сам будешь смеяться, вспоминая свои похвалы по моему адресу". Да,
сомнения нет, он любит, но не меня. Он ничего не отрицает, не оправдыва-
ется, он благословляет мою неверность, сам толкает меня на нее, радуется
ей и нисколько не краснеет за меня. Он бросает меня на произвол моей
слабости, и краснеть за нее буду я одна, весь позор падет на мою голову.
О небо! Значит, преступницей была не я одна, Альберт был еще преступнее!
Увы, зачем открыла я тайну его великодушия, которым так восхищалась и
которым никогда бы не воспользовалась? Да, теперь я чувствую - в обете
супружеской верности есть нечто священное. Только бог, изменяющий наши
сердца, может освободить нас от него. Только в этом случае два существа,
соединенные клятвой, могут предложить друг другу и принять друг от друга
отказ от своих прав. Но если побудительной причиной развода является од-
но лишь взаимное непостоянство, происходит нечто ужаснее, похожее на со-
участие в отцеубийстве, ибо супруги хладнокровно убивают в своем сердце
соединившую их любовь".
башне, поглощенная множеством мрачных и горестных размышлений. Дорогу
домой она нашла без труда, хотя шла сюда в темноте, и в спешке путь по-
казался ей гораздо короче, чем сейчас. Спустившись с холма, она пошла
вдоль ручья и, дойдя до решетки, ловко перебралась на другую сторону по
перекладине, скреплявшей брусья на уровне воды. Она больше не испытывала
ни страха, ни волнения. Не все ли ей равно, заметят ее или нет, раз она
решила откровенно рассказать обо всем своему духовнику? К тому же воспо-
минания о прошлом так заполонили ее, что настоящее казалось ей уже вто-
ростепенным. Ливерани сейчас почти не существовал для нее. Таково чело-
веческое сердце: зарождающейся любви необходимы опасности и препятствия,
а угасшая любовь разгорается с новой силой, когда разбудить ее в сердце
другого уже не в нашей воле.
прогулка, по-видимому, осталась незамеченной. Консуэло нашла на клавеси-
не новое письмо незнакомца, настолько же нежное и почтительное, нас-
колько вчерашнее было смелым и страстным. Он сетовал на то, что она бо-
ится его, упрекал в том, что она укрылась в четырех стенах, словно сом-
неваясь в его благоговейном обожании. Он смиренно просил ее выйти вече-
ром в сад, чтобы дать ему возможность хотя бы издали увидеть ее. Он обе-
щал не заговаривать с ней, даже не показываться, если она того потребу-
ет. "Равнодушие ли сердца или веление совести - не знаю, что заставило
Альберта отказаться от тебя, - добавлял он, - отказаться спокойно, и,
повидимому, даже хладнокровно. Голос долга заглушает голос любви в его
сердце. Через несколько дней Невидимые сообщат тебе его решение, и ты
услышишь от них, что ты свободна. Тогда ты вольна будешь остаться здесь,
и они посвятят тебя в свои тайны - если ты все еще тверда в своем вели-
кодушном решении, - и до этой минуты я буду верен данной им клятве не
снимать при тебе маски. Но если ты дала это обещание лишь из сострадания
ко мне, если хочешь освободиться от него, скажи слово, и я разорву свои
обязательства, я убегу вместе с тобой. Я не Альберт - моя любовь сильнее
добродетели. Выбирай!"
сомнения нет, этот любит меня, а Альберт не любит. Быть может, он никог-
да меня не любил, и мой образ был лишь созданием его безумного бреда. А
ведь его любовь казалась мне такой возвышенной. Дай бог, чтобы остатка
ее хватило на то, чтобы помочь мне побороть свою ценой мучительной, но
благородной жертвы! Право, для нас обоих это было бы лучше, нежели хлад-
нокровное отчуждение двух греховных душ. И для Ливерани тоже будет луч-
ше, если я покину его с тоской и отчаянием в сердце, нежели если под
влиянием одиночества приму его любовь в минуту гнева, стыда и болезнен-
ного опьянения!"
ние. Мне известно, что думает Альберт и что он решил. Случайно я открыла
его секрет, рассказанный одному общему нашему другу. Он расстается со
мной без сожалений, и не только добродетель восторжествовала над его лю-
бовью. Я не последую его примеру. Я вас любила и отказываюсь от вас, не
любя другого. Я обязана принести эту жертву - так велит мое достоинство,
моя совесть. Надеюсь, что вы не приблизитесь более к моему жилищу. Если
же вы поддадитесь слепой страсти и вырвете у меня еще одно признание, то
пожалеете об этом. Быть может, доверие, которое я бы вам оказала, яви-
лось бы следствием справедливого гнева разбитого сердца и страха покину-
той души. Но это было бы пыткой для нас обоих. Если вы будете упорство-
вать, Ливерани, значит, у вас нет ко мне той любви, о какой я мечтала".
убедителен, искренен в своем смирении. "Вы взываете к моей гордости, -
писал он, - но с вами у меня ее нет. Если в моих объятиях вы будете со-
жалеть о другом, я буду страдать, но не буду оскорблен. На коленях, оро-
шая слезами ваши ноги, я буду умолять вас забыть его и ввериться одному
мне. Какой бы любовью, как бы мало ни любили вы меня, я буду благодарен
и за это, как за огромное счастье". Такова была сущность целого ряда пи-
сем - пламенных и робких, покорных и настойчивых. Консуэло почувствова-
ла, как ее гордость отступает перед трогательным очарованием истинной
любви. Она незаметно привыкла к мысли, что никогда прежде не была люби-
ма, - даже и графом Рудольштадтом. Но, испытывая невольную горечь при
мысли об этой обиде, нанесенной святости ее воспоминаний, она боялась ее
обнаружить, чтобы не стать помехой на пути к счастью, какое могла при-
нести Альберту новая любовь. Итак, она решила молча принять решение о
разрыве, которого он, по-видимому, ждал от Невидимых, и перестала подпи-
сывать свои ответы незнакомцу, призывая и его к той же предосторожности.
Отдаляясь от Альберта и приемля в душе мысль об иной привязанности, Кон-
суэло не желала уступить слепому увлечению. Она запретила незнакомцу
приходить к ней и нарушать обет молчания до тех пор, пока он не получит
разрешения Невидимых. Она сообщила ему, что хочет по доброй воле всту-
пить в это таинственное общество, внушающее ей уважение и доверие; что
решила изучить работы, необходимые для понимания их учения, и отложить
все, что могло бы способствовать ее личному счастью, до тех пор пока она
не приобретет на это право, достигнув хоть крупицы добродетели. У нее не
хватило сил сказать ему, что она не любит его, она сказала только, что
не хочет любить его безрассудно.
те несколько фолиантов, которые однажды утром передал ей Маттеус, ска-
зав, что они от князя, что его светлость и вся его свита покинули свою
резиденцию, но скоро ей сообщат нечто. Она удовольствовалась этим извес-
тием, не задала Маттеусу ни одного вопроса и принялась читать историю
мистерий древнего мира, историю христианства и различных возникших из
него тайных сект и обществ. То было весьма ученое рукописное сочинение,
составленное в библиотеке ордена Невидимых неким терпеливым и добросо-
вестным его адептом. Это серьезное чтение, вначале дававшееся Консуэло с
трудом, постепенно овладело ее вниманием и даже воображением. Описание
искусов, производившихся в древних египетских храмах, навеяло на нее
страшные, но исполненные поэзии размышления. Рассказ о гонениях, которым
подвергались секты в средние века и в эпоху Возрождения, особенно раст-
рогал ее сердце, а судьба всех этих восторженных и пылких людей склонила
ее душу к религиозному фанатизму, связанному с близким посвящением.
из внешнего мира, окруженная незаметными заботами рыцаря, но оставаясь
верна своему решению не видеть его и не подавать ему чересчур больших
надежд.
тием, могла теперь отдыхать и дышать свежим воздухом только в часы ве-
черней прохлады. Постепенно она возобновила свои прогулки и неторопливо,
задумчиво бродила по дорожкам сада. Она полагала, что находится здесь
одна, но по временам какое-то смутное волнение охватывало ее, и ей каза-
лось, что незнакомец где-то близко, рядом. Прекрасные ночи, прекрасные
тенистые деревья, одиночество, томное журчание ручья, бегущего меж цве-
тов, запах растений, страстное пение соловья, прерываемое еще более сла-
достной тишиной, свет луны, косыми лучами проникающий сквозь призрачную
сень наполненных благоуханием беседок, закат Венеры, прячущейся за розо-
выми облаками, - словом, все, все древние, но вечно живые и могучие вол-
нения молодости и любви погружали душу Консуэло в опасные мечтания. Ее
Афанасьев Роман
Никитин Юрий
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Шилова Юлия