ненавидеть тверского великого князя, ибо понял по духу, по запаху понял,
почуял, что этот князь чужой ему, что в нем присутствует то твердое,
несгибаемое, чего нет в нем, Кавгадые, и нет в Юрии, что у этого высокого
и сильного, с тяжким взором, урусутского коназа есть, верно, такие мысли и
такие убеждения, за которые он будет драться и, если нужно, положит
голову, но не отступит от них. А это было как ржа, как болезнь, ибо в душе
Кавгадыя на месте этом зияла пустота. И Кавгадый возненавидел Михаила,
возненавидел пуще Юрия, ибо, в отличие от Юрия, почуял величие в
супротивнике, величие и гордость врага своего, почуял то, чего Юрий
Московский в Михаиле не понимал и не чуял совсем.
качаясь и прикладывая руки к сердцу, попеременно то стращать, то молить
Михаила о защите перед Узбеком, ибо он-де боится теперь опалы за
самовольный поход на Тверь... И моля, и льстя, и пугая князя, Кавгадый
цеплялся за руки Михаила, тяжело обвисая на плечах служителей, тянул к
нему жирные пальцы в кольцах золота, и все заглядывал не то кошачьим, не
то лукаво-старушечьим взглядом снизу вверх в лицо тверского князя, и,
льстя и ненавидя, все думал: а не зарежут ли его теперь в спальне вот эти
дюжие служители? Ибо самому Кавгадыю неистово хотелось сейчас погубить
Михаила, только о том уже и мыслил он, засыпая на роскошном княжеском
ложе, и утром, пробудясь, уже почти знал, удумав во сне, что он для этого
совершит.
вымыл руки и лицо. Казалось, что-то нечистое пристало к нему во время
пира. Только потом он позволил себе тронуть за плечо Анну и огладить по
голове малыша Василия. Князь не был брезглив, почасту ел и пил в дымных
избах смердов, куда более грязных, чем этот разряженный татарский князь, и
все же у него осталось до тошноты доходящее ощущение нечистоты. Он тоже по
духу почуял в Кавгадые нечто до того чуждое и неслиянное с ним самим,
нечто до того пакостное, что спешил омыться, будто это мерзкое и страшное,
проглянувшее в соратнике Юрия, можно было смыть простою водой.
того, общая, почти безнадежная усталость. Он усадил Дмитрия, Сашка и
Константина с собою за стол, выслал слуг. Анну попросил присесть рядом.
Младший сын и дочь уже спали.
- А ты, Костянтин, возьмешь пока Дорогобуж. Тверь пусть будет вам всем
нераздельно. Ты, Дмитрий, никогда не спеши... - Он хотел еще что-то
сказать, но замолк и прикрыл глаза. Заметны стали морщины на висках,
набрякшие вены тяжелых рук и темные мешки подглазий. Анна вдруг ткнулась
лбом ему в плечо и беззвучно заплакала, вздрагивая всем телом. Дмитрий с
Александром переглянулись.
кивнул, отмолвил шепотом:
горячечный взор, и сжатыми кулаками ударила себя по коленям. - Неправда!
Все тверичи за тебя встанут! Неправда! Неправда!
привлек Анну к себе. Сыновья враз опустили очи. Сидели строгие, высокие,
готовые по его зову взяться за мечи, такие еще щенячьи юные и
простодушные!
Помедлил, добавил: - И он не верит мне... - И, шатнувшись, тотчас готовно
поддержанный с двух сторон сыновьями, пошел вон из покоя.
январь и февраль. Новгородцы собирали рать, но медлили. Низовские князья,
после разгрома под Бортеневом, готовы были перекинуться на сторону
Михаила, но все и вс° ждало ханского решения. Была и такая мечта у многих,
что Узбек, убедясь в силе и значении Михаила на Руси, вернет ему великое
княжение. И только Кавгадый с Юрием, деятельно и бесстыдно хлопоча,
добивались своего.
отказать ему. Изнывавшая от безделья, скуки и одиночества, пленная княгиня
надменно и капризно принимала Кавгадыя, который садился на подушки, весь
расплываясь в улыбках, гнулся и лопотал по-своему, а ханская сестра
бросала ему слово-два, узила глаза, а то кричала, называя предателем и
трусом, требуя, чтобы Кавгадый тотчас повестил хану, освободил ее или
привез к ней ее ненаглядного алтын коназа, - чтобы хоть так развеять
тоску. Кавгадый уходил, и Агафья-Кончака била по щекам девок, а затем,
упорно и зло глядя на образ, молилась новому своему богу, не понимая,
почему он не может тотчас и сразу помочь ей покинуть Тверь.
гостеприимен, но холоден. Борису слегка попенял, и московский княжич
померк и потупил взор - давно был в могиле Александр, с которым... Ах, да
и что вспоминать! Афанасий глядел испуганно и страдальчески, он не ведал,
зачем и к чему это все: война и трупы, и плен, и равно боялся Михайлы
Тверского и своего старшего брата...
понимать Михаилу, что Узбек сейчас сам не знает, что сделать, что
предпочесть. Со всех сторон ему наушничают те и другие, а он, этот
красивый юноша, влюбленный в Аллаха и не понимающий людей, только слушает
и попеременно склоняется то к одному, то к другому мнению, и от его
безвольно колеблющихся решений гибнут жизни, падают головы людей, - как
всегда в таких случаях лучших, а не худших, - и страшно качается на весах
судьбы участь Великой Руси.
бездорожье, и синяя Волга, с шорохом и хрустом ломая лед, на время
проложила непроходный рубеж между Новгородом и Тверью. Однако
вырабатывались условия мира и стало известно что князь Михайло на сей раз
намерен уступить. Пригодилось торопить события. Тем паче что Кавгадый уже
заручился согласием Юрия на все, что произойдет и что может произойти в
Твери. Московский князь заранее прощал Кавгадыю любое преступление, лишь
бы оно оборотилось во вред Михайлу. К марту Кавгадый с Юрием узнали, что
переменчивый Узбек, устрашась возможной резни, почти порешил простить
Михаила. А значит, стало возможно опасаться возвращения тверскому квязю
великокняжеского ярлыка...
когда пахнет свежестью волжской воды, птицы реют, ширяясь, в воздушных
струях вокруг глав собора и дотаивают в глубине дворов остатки зимнего
льда. Агафья-Кончака уснула после прогулки по княжескому саду, а Кавгадый,
пришедший ее навестить, не ушел сразу, а вызвал из покоя на сени одну из
двух ближних служанок Агафьи - Фатиму, сказав, что хочет ей передать весть
для ее госпожи от князя Юрия.
Кончаки и недаром выбрал из двух эту, Фатиму, не такую робкую и преданную,
как вторая, Зухра (та была совсем под башмаком Агафьи-Кончаки и не
дерзнула бы даже помыслить чего-нибудь худого противу великой княгини).
Фатима была посмелее, да и бойчей. Она уже немного понимала русскую речь,
когда и обижалась на побои нравной Кончаки, любила драгоценности. Водились
за ней и другие грешки, о коих Кавгадый заботливо вызнал. И Кавгадый
понял: если сделает, то только она!
по-бабьи, лукаво и сладострастно оглядывая девушку. Вдруг он грубо и со
страшною силой ухватил Фатиму за предплечья, придвинул к себе и, оскалив
пасть, проговорил:
Шепотом, медленно и раздельно, Кавгадый перечислил: и про украденный
браслет, и про сахар, и про встречи с урусутским воином.
ребром ладони по горлу. Девушка, не отрывая от Кавгадыя испуганного взора,
только трясла головой:
Твоя госпожа первая повелит тебя удавить, когда вернемся туда, вот
увидишь!
Звериный оскал Кавгадыя, эти страшные тугие складки щек и его тяжкое
дыхание сводили Фатиму с ума. В первый миг, когда Кавгадый схватил ее за
плечи, она думала, он хочет ее саму, и приготовилась к отпору. Теперь она
готова была бы поступиться всем - телом, честью - лишь бы сохранить жизнь.
пальца золотой перстень с большим изумрудом, вдавил его в полную ладонь
девушки: - На, возьми! И этот вот порошок! Будешь давать госпоже в меду.
Понемногу. Не сейчас, потом. Тогда она начнет забывать. Не бойся, не
умрет, только забудет. Ей многое надо забыть. Так хочет коназ Юрий. И тебе
будет хорошо. Но смотри! Ослушаешься, скажешь - умрешь. Трудно умрешь,
долго. Может, кожу с тебя снимут, с живой, так и знай!
ослепленно глядела на страшного князя, друга коназа Юрия, не понимая, не
веря и уже не имея сил ни швырнуть порошок в лицо ему, ни побежать к
госпоже - да и поверят ли ей?
Акунин Борис
Шилова Юлия
Василенко Иван
Роллинс Джеймс
Конан-Дойль Артур
Перумов Ник