и с видимым затруднением:
угрюмо вымолвил:
ватрушками. Лицо его не изменилось, только словно бы чуть побледнело, и
Всеволод не почуял, какую бурю поднял в душе Симеона, вымолвив эти слова.
(Сказала... Стало, ждала, верила, ведь не знает же она - да и от кого? -
всех его тайных дум и бессонниц! Верила в его помочь, надеялась. Или это
игра, хладный расчет, или его бессовестно обманывают, чтобы вырвать
решение в свою пользу... Или? Или она сказала это просто так, не думая
ничего... Нет, такого быть не может! Просто так в подобные миги жизни не
говорят!)
Алексия (а с ним вместе - русской церкви), дела и труды его бояр, вечная
угроза Литвы, а на другой - что же на другой? Единое слово, сказанное
далекою, недостижимой для него девушкой! Слово, более важное для него в
сей час, чем мнение всего остального мира...
хрустящей, - семейной гордости Андреихи, которая, дабы угостить великого
князя, сама в тот день стряпала, стоя у печи.
похотеньях своих, ежели на весах благо всей Москвы и даже великого
княжения владимирского! И, конечно, будут возражать Акинфичи и Зерно, так
долго готовивший союз с Василием Кашинским! И даже новый духовник князев,
этот Стефан, игумен от Богоявления, осудит его... Должен осудить! Ежели он
изменит делу отца, ежели он за ничто отдаст все добытое трудами своих
маститых приспешников!
похож на Федора ничем! Даже и вовсе не похож! Федор был жесточе и тверже -
уже не вьюноша, муж! (И родитель знал, что делал, отделываясь от Федора!)
Всеволода ему сейчас было жаль, точно несмышленыша, полезшего в гибельное
место, куда и взрослые не отважат порой сунуть носа! Отрок ты, отрок! Так
вот и гибнут князья в твоем роду! Ведь я должен ныне... Что?! Посадить
тебя в затвор, как сделал бы дядя Юрий? Услать к хану с смертным, отай,
приговором, как содеял бы, верно, отец? Ведомо ли тебе, на какой тонкой
нити висит ныне судьба Александрова дома? И ведь пока жив Костянтин, и
Тверь не подымется за тебя, ни малый твой город Холм, ни Кашин, ни
Микулин, ни Старица, ни прочие грады и веси тверской земли! А братьев
твоих, и даже того, новогородского, навычного пению церковному, невзначай
можно убрать, схоронив по дороге, в лесу! И скажи, не так ли точно
поступили бы с тобою в Орде?
камчатную скатерть.
разом вспотел - росинки влаги проблеснули на челе, - поняв, что подошло
<то>, самое главное.
ли ты промолчать и никому, слышишь, никому, матери даже, не отокрыть
сегодняшних слов моих?
побледнел, посерел губами. Произнес едва слышно:
Ведомо ли тебе это? Никто! Даже я! Ибо и мне не дадут оправить тебя! Понял
ты это?
Костянтин тоже поедет туда...
бояре не донесли мне вовремя?
да, вишь, не успел.
взором: - Что ж! Это меняет дело! На Москве уведали уже о том?
грамоту царю. Тайную. С просьбой - помочь тебе в споре с дядею! Понял?!
или... или твоего брата Федора! Убить, сперва обласкав и обнадежив! Понял
ты это?!
вымолвил тихо, едва шевеля губами: - Ежели б... Ежели... Я был один... Как
ты мыслишь, пошла бы за меня Мария Лександровна? (И уже покаял, что
спросил. Жаркий стыд горячим варом залил лицо.)
весть? Однако, мыслю, - он приодержался и докончил почти шепотом: - пошла
бы.
путь. Грамоту ушлю ночью с киличеем своим, Аминем. Помни и то, что ханская
прихоть не в воле моей! И - молчи!
Всеволода. Тот, шатнувшись, даже отступил назад.
долгим табором по коломенской дороге в Орду. Семен послал наказать, чтобы
в пути обходили чумные города и береглись встречных, а воду пили токмо из
чистых ручьев и ключей. Решась писать о Всеволоде самому Джанибеку, Семен
вовсе не хотел, чтобы тверской княжич попусту погинул в степи.
Что-то было не так, что-то Симеон утаил от него! Он имел долгую молвь со
Стефаном. Не хочет ли Алексий, дабы он, Стефан, открывал ему тайны
исповеди, вопросил Стефан устало. Алексий опустил голову, задумался. Нет,
этого он не хотел! Церковь потеряет путь к Богу, ежели начнет служить
земной власти.
настоятеля, но в дни наездов Алексия почасту уединялся с ним в прежнем их
обиталище. Стефан, усталый от огромной и многообразной работы настоятеля,
казавшейся много легче со стороны, чуть пригорбил стан, склонил чело, очи
совсем утонули в темных провалах глазниц. Островатое лицо Алексия тоже
было устало и бессолнечно. И на него свалилось излиха напастей и бед. Да,
конечно, тайны исповеди он у Стефана выпытывать не имеет права! И все
же... Стефан шевельнулся, сказал:
великий князь не признавался мне и на исповеди, но что я почуял... понял
сердцем, ибо некогда, в грешной жизни моей, было подобное, и чувства те я
с тех пор умею читать!
предотвратить этой беды!
помысли о сем келейно. Я не ведаю... Не могу воспретить или разрешить...
Прости, Алексий, прости и меня вместе с ним!
перед божницей и стали молиться. Один - о себе и великом князе, другой - о
великом князе и русской земле. Да будет молитва их услышана Господом!
Решительно увел его за собою на глядень городовой стены, оставя стражу
внизу, намеря поговорить с Симеоном в прохладе обдуваемой ветерком
стрельницы.
берег Неглинки с монастырем Богоявленья, расстроившимся и похорошевшим, с
каменным храмом своим и двумя древяными, и дымный ремесленный Подол, и
окрестные слободы, что уже вот-вот сольются с Москвой, и поля, и стада в
полях, и синяя оправа лесов, и широкий луг Замосковоречья с Даниловым
монастырем вдалеке, с хороводом изб и конюшен у мытного двора и опять с
коневыми стадами, горохом рассыпанными в зелено-голубой дали, и Воробьевы
горы с едва видным отселе загородным княжеским теремом и селами, и красные
боры вверх по Москве, и курящие там и сям в лесах деревни, гуще и гуще
оцепляющие стольный город, и ветер, и воля, и простор, простор! Оба
неволею засмотрелись, озирая окрестную лепоту, и не вдруг и не сразу
поворотили к друг другу ради тяжкой беседы, начатой таки Алексием, начатой
и продолженной им, хотя в сей раз он - что крайне редко бывало с
наместником - и не нашел верного тона для толковни.
ослепли глаза, устремленные в пустоту:
Шилова Юлия
Андреев Николай
Пехов Алексей
Пехов Алексей
Орлов Алекс
Шилова Юлия