Чтение 73–й страницы книги ~Слово и дело~

шала...

Татары не однажды пытались встречную паль по ветру устроить, чтобы лишить
русскую конницу кормов травяных. Но трава от дожорй намокла - не разгоралась,
пожары гасли сами по себе. Армия вышла к Днестру и... ахнула. Не то что пушки
переправить, тут и скотину к водопою не подогнать. На лодках плыли через
Днестр янычары - молодые, крепкие, загорелые, нарядные. Лениво постреливая в
сторону русских, они иногда кричали:

- Эй, поган урус! Вот где Твой Миних... под хвост!

Александр Румянцев навестил фельдмаршала:

- Решаться надо, а медлить негоже... Вели-паша, генерал злющий и опытный,
уже ниже нас форсировался. Раскиньте же ландкарт, ваше сиятельство, и узрите
для себя опасность прямую. Края эти гибельны для армии, - не избрать ли нам
новую дирекцию?

Миних стукнул по карте костяшками пальцев, усыпанных перстнями в бриллиан-
тах. Из горящей трубки его просыпался пепел.

- Нехороший признак, - буркнул фельдмаршал.

- Хорошего тут мало, граф: нас окружают турки.

- Я не о том... Признак бедствия, нас подстерегающего, что солдаты разбе-
гаться стали. Неужто мой корабль дал течь? Кто решится на дело, успех в кото-
ром невозможен, тот теряет право надеяться на помощь от сил всевышних... Не
так ли, мой генерал?

В письмах к императрице он врал: "Рядовые чрезвычайно бодры и всякий жела-
ет сражения, дабы железо, свинец и порох в честь и славу вашего величества
употребить". Но уже здесь, на крутом берегу Днестра, где, осыпаема пулями
янычар, мокла под ливнями его великая армия, Миних осознал свое неумолимое
поражение...

- Еще не поздно ретироваться, - подсказал ему Мартене.

- Только не мне! - отвечал Миних.

Донские казаки, конница калмыцкая и войско запорожское, как самые подвиж-
ные, все время были в разъездах. Повсюду во фронте армии возникали опасные
прорехи, чем и пользовался неприятель. Впервые русские столкнулись со стой-
костью врага, почти непреодолимой. Едва успеют голову срубить у гидры вражес-
кой, как новые две пред ними вырастают, еще злобнее. Гусары полка сербского
ездили вдоль Днестра, отыскивая место для его форсирования, но возвращались
ни с чем - всюду овраги, скалы и камни. А враг наседал со всех сторон...

И постепенно Миних сатанел. Он, как всегда, начинал искать виноватых. Что-
бы примерно наказать. Чтобы глаза отвести людям от своих же ошибок. Ему доло-
жили, что турки уничтожили отряд сразу в тысячу фуражиров, пасших скот вблизи
компанента.

- А кто командовал конвоем фуражирским?

- Тютчев... в ранге майорском.

- Жив? - спросил о нем Миних.

- Жив.

- Вот и расстреляйте его для примера...

Вывели майора перед армией, священник причастил его.

- Я умру, - сказал Тютчев, - но, пред присягой не согрешив, сын отечеству
верный, я не согрешу и з истине. Запомните мои слова последние, люди: убийс-
твенное дело ждет всех вас! Пока не поздно, уходите прочь. А теперь... стре-
ляйте!

Словно в подтверждение этих слов, Миних приказал:

- Начнем обманную ретираду, вгоняя турок в смущение изрядное, будто мы
удобного места для переправы ищем...

Маневр невольно превратился в бегство постыдное. Обозы было не протянуть
через бездорожье - их оставляли, поджигая. Спешно солдаты копали ямы, в кото-
рые навалом кидали пушки, ядра, бомбы. Посреди площадей базарных в местечках
польских стояли брошены под дожцем пушки русские. А в глотках их ужасных, во-
дою наполненных, еще сидели ядра, к залпу готовые, но выстрела так и не сде-
лавшие... Кто виноват? "Только не я!" - утверждал Миних.

От течения Днестра армия отвернула, и сразу началось безводье. А запасы
той воды, что в бочках еще плескалась, скоро протухли. Заревел скот, умирая
от жажды. Опять драгуны пошли пеши. Чума подкрадывалась к армии... Смертей
повидали тут всяких. Люди умирали тысячами. Межоу павшими бродили полковые
лекари, средь них и Емельян Семенов. Через развернутый табачный лист пытался
фельдшер прощупать пульс. После чего листы табака сжигались. В шатре фель-
дмаршала неустанно горел огонь, на котором добела жарили большие кирпичи.
Когда они раскалятся, на них струею лили едкий уксус. Кислейший пар, что ис-
ходил от кирпичей, вдыхал в себя фельдмаршал полной грудью с усердием небыва-
лым.

- Я не пойму загадки этой, - говорил он врачам. - Одни винят в чуме собак
иль кошек. Кто обвиняет блох, кто крыс. А я вот вас, врачей, виню... За что
вам деньги бешеные платят?

- За то, пто мы, - ответил Кондоиди, - цмерть от думы приемлем, как и все.
Но не безропотно, а борясь с нею...

По пятам отступающей армии шла вражья конница. Татары ехали особой ино-
ходью по названию "аян"; езда такая быстра и лошадь не выматывает, а для
всадника "аян" удобен: хоть спи в седле. Армия Миниха стремительно таяла.
Когда нет лекарств для больных, когда нет пищи и воды для изнывающих, - что
тут сделаешь?

- Я сделаю! - бесновался Миних. - Я так сделаю, что солдаты побегут у меня
сейчас... Пора бы уж привыкнуть им к повиновенью.

И он издал приказ - исторический: приказываю не болеть.

- Вперед! - призывал истошно...

А куда "вперед"? Под этот грозный окрик тремя каре отходила армия, пятясь
под ударами сабель татарских. И таяла, мертвела, самоуничгожалась. В потемках
своего шатра, спотыкаясь о бочки с вином и деньгами, фельдмаршал громыхал
своим жезлом:

- Пастор, где вы? Молитесь ли вы за меня?..

Был серый день, тоскливый и ненастный. Казалось, даже воздух, насыщенный
сыростью, и тот загнивал в груди. Лагерь поднимался от костров, чтобы дви-
гаться дальше. Но многие с земли уже не встали.

- Пример их будет показателен для многих, - сказал Миних.

Он появился в лагере, вырос над умиравшими людьми:

- Встать всем и следовать, как велит ДОЛЕ...

Они лежали (безымянны и бесправны).

- Приказ известен мой: солдатам - не болеть! А коли вы не встали, значит,
умерли. А коли умерли, вас закопают...

Был вырыт ров глубокий. Миних велел в этот ров кидать больных. Землекопы
армейские боялись засыпать живых еще людей.

- Спаси нас, боже, душегубством эким заниматься...

- Копать! Иль расстреляю всех.

Армия тронулась дальше, а за нею еще долго шевелилась земля.

- Ну вот, дружище, - сказал пастор Мартене, - ты привык на везение слепое
полагаться. Но звезда твоя угасла в этом злосчастном походе... Что скажешь
теперь, Миних, в судьбу играющий?

- Скажу, чтобы ты, приятель, убирался к черту!

И друга выгнал. В рядах войска бежали громадные своры собак, сопровождав-
шие армию на походе. Миних показал Манштейну на них.

- Вспомните! - с угрюмым видом произнес фельдмаршал. - Когда мы начинали
поход, у собак ребра пересчитать было можно. А сейчас, гляньте, какие они
толстые... Это свиньи, а не псы!

- Мой экселенц, собаки отожрались на человечине.

На подходе к рубежам России всех собак-людоедов перебили солдаты без жа-
лости. От Буга русская армия тремя колоннами шла по землям украинским. Армия
без песен отходила к порогам Днепровским - старой, унизительной для России
границе...

- Итак, все кончено, - сказал себе Миних. - Слава моя разлетелась в дым, и
хорошего для себя не жду более.

Он сидел в убогой мазанке, под ногамч фельдмаршала бродили куры, в лукошке
визжал новорожденный поросенок. Миних дописывал реляцию. Искал он в письме к
императрице "апробации утешной" для поступков своих. Виделась ему в неудачах
явная "рука божия". Характер Анны Иоанновны хорошо зная, Миних все на бога и
сваливал: мол, так было угодно вышнему промыслу... Письмо готово. Бомба - не
письмо! Ведь ясно, что в Петербурге жцали победы небывалой. Такой, чтобы тур-
ки сами запросили мира скорейшего. А вместо виктории славной он дарит Петер-
бургу ретираду подлейшую.

- Ладно, - отчаялся Миних. - Отсылайте с гонцом...

Гонца на полном скаку остановили возле карантина...

- Стой! Слезай... или стрелять учнем.

Вышли из кордона офицеры гвардии с чиновниками. Письмо фельдмаршала было
прошито ниткой на манер тетрадки, и для красы Миних обвил его ленточкой голу-
бой, душистой.

- Возись тут с ним, - сказали карантинщики недовольно.

Первым делом распороли тетрадку. Нитку из нее, заодно с ленточкой, в печку
бросили. Работали чиновники в вощаных перчатках. Перепрелый пар кисло шибал
от чанов. Распотрошив письмо, безжалостно его совали в уксус. Потом листы ре-
ляции Миниха держали на вытянутых руках перед писцом. А писец, бумаги Миниха
не касаясь, лишь взглядывая на нее, проворно снимал копию.

Копию он снял, и тогда оригинал письма Михина сожгли.

- Перекидывайте... теперь можно, - сказал чиновник.

Офицер гвардии взял копию письма и листы этой копии обмотал вокруг стрелы.
Стрелу приладил к тетиве лука татарского - выстрелил. Стрела с певучим стоном
перелетела через кордон. А там, уже по другую сторону карантина, письмо снова
запечатали. Иной курьер вскочил в седло, сунул реляцию за пазуху и - поска-
кал!

А гонца от Миниха раздели всего, обкурили, в землянку черную засунули и
дверь запечатали:

- Сиди, голубь!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ