Чтение 73–й страницы книги ~Графиня Де Монсоро~

Правда, толщина досок не позволяла Шико обозревать в этот глазок,
величиной с отверстие сарбакана, всю комнату адвоката, но зато, приложив к
нему ухо, гасконец мог вполне отчетливо слышать все, что говорилось в
комнате.

К тому же, по счастливой случайности, в поле зрения Шико находилось лицо
хозяина гостиницы, разговаривающего с Николя Давидом.

Начала разговора Шико, как мы знаем, не слышал, однако из тех слов,
которые ему удалось уловить, явствовало, что Давид всячески выказывает перед
хозяином свою преданность королю и даже намекает на некую важную миссию,
якобы возложенную на него господином де Морвилье.

Пока он так говорил, хозяин гостиницы слушал с видом несомненно
почтительным, но в то же время довольно безучастным, и едва удостаивал
адвоката ответом. Шико даже показалось, что он улавливает то ли во взгляде
хозяина, то ли в интонациях его голоса иронию, заметную особенно отчетливо
всякий раз, когда адвокат произносил имя короля.

- Эге! - сказал Шико. - Наш хозяин, часом, не лигист ли он? Смерть
Христова! Я это выясню.

И поскольку в комнате Николя Давида не говорилось ничего интересного,
Шико решил подождать, пока хозяин гостиницы не соблаговолит занести ему
визит.

Наконец дверь открылась.

Хозяин вошел, почтительно держа свой колпак в руке, но на лице его еще
сохранялось то подмеченное Шико насмешливое выражение, с которым он
беседовал с мэтром Николя Давидом.

- Присядьте, любезный хозяин, - сказал Шико, - и, прежде чем мы
окончательно договоримся, выслушайте мою историю.

Хозяин явно недоброжелательно отнесся к такому вступлению и даже
отрицательно мотнул головой в знак того, что он предпочитает оставаться на
ногах.

- Как вам угодно, сударь, - сказал Шико. Хозяин снова мотнул головой, как
бы желая сказать, что он здесь у себя и может делать, что ему угодно, не
ожидая приглашения.

- Сегодня утром вы меня видели вместе с монахом, - продолжал Шико.

- Да, сударь, - подтвердил хозяин. , - Тише. Об этом не надо говорить...
Монах этот изгнан.

- Вот как! - сказал хозяин. - Может статься, он переодетый гугенот?

Шико принял вид оскорбленного достоинства.

- Гугенот! - проговорил он с отвращением. - Высказали - гугенот? Знайте,
этот монах мой родственник, а в моей родне нет гугенотов. И что это вам
взбрело в голову? Добрый человек, вы должны краснеть от стыда, говоря такие
нелепости.

- Э, сударь, - сказал хозяин, - всякое бывает.

- Только не в моем семействе, сеньор содержатель гостиницы! Напротив,
этот монах есть самый что ни на есть злейший враг гугенотов. Поэтому-то он и
впал в немилость у его величества Генриха Третьего, который, как вам
известно, поощряет еретиков.

Хозяин, по-видимому, начал проникаться живейшим интересом к гонимому
Горанфло.

- Тише, - предупредил он, поднося палец к губам.

- То есть как тише? - спросил Шико. - Неужели в вашу гостиницу затесались
люди короля?

- Боюсь... - сказал хозяин, кивнув головой. - Там, в комнате рядом, есть
один приезжий...

- Ну тогда, - сказал Шико, - мы оба, я и мой родственник, немедленно
покидаем вас, ибо он изгнан, его преследуют.

- А куда вы пойдете?

- У нас есть два-три адреса, которыми нас снабдил один содержатель
гостиницы, наш друг мэтр Ла Юрьер.

- Ла Юрьер! Вы знаете Ла Юрьера?

- Тс-сс! Не называйте его по имени. Мы познакомились накануне ночи
святого Варфоломея.

- Теперь, - сказал хозяин, - я вижу, что вы оба, ваш родственник и вы,
святые люди; я тоже знаю Ла Юрьера. Купив эту гостиницу, я даже хотел, в
знак нашей дружбы, дать ей то же название, что и у его заведения, то есть
"Путеводная звезда", но гостиница уже приобрела некоторую известность с
вывеской "Под знаком креста", и я побоялся, как бы перемена названия не
отразилась па доходах. Значит, вы сказали, сударь, что ваш родственник...

- Имел неосторожность в своей проповеди заклеймить гугенотов. Проповедь
имела огромный успех. Его величество, всехристианнейший король, разгневанный
этим успехом, свидетельствующим о настроении умов, приказал разыскать моего
брата и заточить в тюрьму.

- И тогда? - спросил хозяин, уже не пытаясь скрыть своего сочувствия.

- Черт побери! Я его похитил, - сказал Шико.

- И хорошо сделали. Бедняга!

- Монсеньер де Гиз предложил мне взять его под свое покровительство.

- Как, великий Генрих де Гиз? Генрих Свя...

- Генрих Святой.

- Да, вы верно сказали, Генрих Святой.

- Но я боюсь гражданской войны.

- Ну коли так, - сказал хозяин, - если вы друзья монсеньера де Гиза,
стало быть, вы знаете это?

И он сделал рукой перед глазами Шико нечто вроде масонского знака, с
помощью которого лигисты узнавали друг Друга.

Шико в ту знаменитую ночь, проведенную им в монастыре святой Женевьевы,
заметил не только этот жест, который раз двадцать мелькал перед его глазами,
но и ответный условный знак.

- Черт побери! - сказал он. - А вы - это? И, в свою очередь, взмахнул
руками.

- Коли так, - сказал хозяин гостиницы, проникнувшись полным доверием к
новым постояльцам, - вы здесь у себя, мой дом - ваш дом. Считайте меня
другом, а я вас буду считать братом, и если у вас нет денег...

Вместо ответа Шико вытащил из кармана кошелек, который, хотя уже
несколько осунулся, тем не менее все еще сохранял тучность, радующую глаз и
невольно внушающую доверие.

Вид округлого кошелька всегда приятен; да, он радует даже великодушного
друга, который предложил вам денег, но, взглянув на ваш кошелек, убедился,
что вы в них не нуждаетесь и что, таким образом выказав свои благородные
чувства, он избавлен от необходимости подкрепить слова делом.

- Хорошо, - сказал хозяин.

- Я вам скажу, - добавил Шико, - дабы успокоить вас еще больше, что мы
странствуем с целью распространения веры, и наши путевые расходы нам
оплачивает казначей святого Союза. Укажите нам гостиницу, где мы могли бы
ничего не опасаться.

- Проклятие! - сказал хозяин. - Нигде вы не будете в большей
безопасности, чем здесь, у меня, господа. Я за это ручаюсь.

- Но вы только что говорили о человеке, снявшем смежную комнату.

- Да, но пусть он ведет себя примерно. Как только я замечу, что он
шпионит за вами, слово Бернуйе, он вылетит отсюда.

- Вас зовут Бернуйе? - спросил Шико.

- Да, это мое имя, сударь, и, смею заметить, я горжусь тем, что оно
известно среди верных если не в столице, то, во всяком случае, в провинции.
Однако ваше слово, одно-единственное, и я выброшу этого проходимца из
гостиницы.

- Зачем? - сказал Шико. - Напротив, оставьте его здесь. Всегда
предпочтительней иметь врагов около себя, по крайней мере, тогда за ними
можно следить.

- Вы правы, - сказал Бернуйе, восхищенный умом своего постояльца.

- Но что заставляет вас принимать этого человека за нашего врага? Я
говорю: "За нашего врага", - продолжал гасконец с ласковой улыбкой, - ибо я
вижу, что мы братья.

- Да, да, конечно, - сказал хозяин. - Что заставляет меня...

- Вот именно, что заставляет вас?

- А то, что он прибыл сюда одетый лакеем, а здесь переоделся вроде бы в
адвоката. Но он адвокат не больше, чем лакей; я заметил, что из-под плаща,
который он бросил на стул, торчит кончик длинной рапиры. К тому же он мне
говорил о короле с почтением, которого сейчас ни от кого уже не услышишь, и,
наконец, он признался, что выполняет какое-то поручение господина де
Морвилье, а вам должно быть известно, что Морвилье министр у Навуходоносора.

- У Ирода, как я его, называю.

- Сарданапала!

- Браво!

- Эге, да мы понимаем друг друга с полуслова, - сказал хозяин гостиницы.

- Клянусь богом! - подтвердил Шико. - Решено, я остаюсь.

- Полагаю, что вам лучше остаться.

- Но ни слова о моем родственнике.

-Разрази господь!

- Ни обо мне.

- За кого вы меня принимаете? Но тише, я слышу чьи-то шаги.

На пороге появился Горанфло.

- О! Это он - достопочтенный отец! - воскликнул хозяин.