больного, не говоря уже о его дочери. Но послушать речи ученых нам все
же не мешает, - мало ли что приходится слушать!
тогда мы поближе познакомимся со всею историей; во всяком случае, узнаем
из нее не меньше аиста.
Лишь благодаря любви, может больной возродиться к жизни!" Вот что изрек-
ли мудрецы, когда дело шло об исцелении больного владыки; изречение было
необыкновенно мудро и хорошо изложено - по уверению самих мудрецов.
не моя вина, а ее! А, впрочем, меня все это мало касается; у меня есть о
чем подумать и без того!
влюбленных отличается ведь от любви, которую чувствуют друг к другу ро-
дители и дети, или от любви растения к свету - например, солнечный луч
целует тину, и из нее выходит росток. Речи их отличались такою глубиной
и ученостью, что аист был не в силах даже следить за ними, не то чтобы
пересказать их аистихе. Он совсем призадумался, прикрыл глаза и простоял
так на одной ноге весь день. Ученость была ему не по плечу.
народа большим несчастьем, а исцеление его, напротив, было бы огромным
счастьем, - об этом толковал весь народ, все - и бедные и богатые. "Но
где же растет целебный цветок?" - спрашивали все друг у друга, рылись в
ученых рукописях, старались прочесть о том по звездам, спрашивали у всех
четырех ветров - словом, добивались нужных сведений всевозможными путя-
ми, но все напрасно. Тут-то ученые мудрецы, как сказано, и изрекли: "Лю-
бовь - родоначальница жизни; она же возродит к жизни и владыку!" В этом
был глубокий смысл, и хоть сами они его до конца не понимали, но все-та-
ки повторили его еще раз и даже написали вместо рецепта: "Любовь - родо-
начальница жизни!" Но как же приготовить по этому рецепту лекарство? Да,
вот тут-то все и стали в тупик. В конце концов все единогласно решили,
что помощи должно ожидать от молодой принцессы, так горячо, так искренно
любившей отца. Затем додумались и до того, как следовало поступить прин-
цессе. И вот ровно год тому назад, ночью, когда серп новорожденной луны
уже скрылся, принцесса отправилась в пустыню к мраморному сфинксу, отг-
ребла песок от двери, что находилась в цоколе, и прошла по длинному ко-
ридору внутрь одной из больших пирамид, где покоилась мумия древнего фа-
раона, - принцесса должна была склониться головой на грудь умершего и
ждать откровения.
на лететь на север, в Данию, к глубокому болоту - место было обозначено
точно - и сорвать там лотос, который коснется ее груди, когда она нырнет
в глубину. Цветок этот вернет жизнь ее отцу.
Все это аист с аистихой давно знали, а теперь знаем и мы получше, чем
раньше. Знаем мы также, что болотный царь увлек бедную принцессу на дно
трясины и что дома ее уже считали погибшею навеки. Но мудрейший из муд-
рецов сказал то же, что и аистиха: "Она выпутается из беды!" Ну, и реши-
ли ждать, - иного ведь ничего и не оставалось.
Тогда небось не прилетят больше на болото да не выкинут еще какой-нибудь
штуки! Перья же их я припрячу там на всякий случай!
помочь мне перенести их; если же чересчур тяжело, то ведь по дороге най-
дутся места, где их можно припрятать до следующего перелета в Данию.
Принцессе хватило бы и одного оперения, но два все-таки лучше: на севере
не худо иметь в запасе лишнюю одежду.
ведь глава семьи! Я имею голос, лишь когда сижу на яйцах!
каждую весну прилетали аисты, получила имя Хельги, но это имя было слиш-
ком нежным для нее. В прекрасном теле обитала жестокая душа. Месяцы шли
за месяцами, годы за годами, аисты ежегодно совершали те же перелеты:
осенью к берегам Нила, весною к Дикому болоту, а девочка все подрастала;
не успели опомниться, как она стала шестнадцатилетнею красавицей. Прек-
расна была оболочка, но жестко само ядро. Хельга поражала своею дикостью
и необузданностью даже в те суровые, мрачные времена. Она тешилась, ку-
пая руки в теплой, дымящейся крови только что зарезанной жертвенной ло-
шади, перекусывала в порыве дикого нетерпения горло черному петуху, при-
готовленному в жертву богам, а своему приемному отцу сказала однажды со-
вершенно серьезно:
сними самую крышу над твоим покоем, я бы не разбудила тебя, если бы даже
могла! Я бы не слышала ничего - так звенит еще в моих ушах пощечина, ко-
торую ты дал мне много лет тому назад! Я не забыла ее!
очарован ее красотой и не знал ничего о двойственности ее души и внешней
оболочки. Без седла скакала Хельга, словно приросшая, на диком коне,
мчавшемся во весь опор, и не соскакивала на землю, даже если конь начи-
нал грызться с дикими лошадьми. Не раздеваясь, бросалась она с обрыва в
быстрый фиорд и плыла навстречу ладье викинга, направлявшейся к берегу.
Из своих густых, чудных волос она вырезала самую длинную прядь и сплела
из нее тетиву для лука.
нии с дочерью она была просто робкою, слабою женщиной. Но она-то знала,
что виной всему были злые чары, тяготевшие над ужасною девушкой. Хельга
часто доставляла себе злое удовольствие помучить мать: увидав, что та
вышла на крыльцо или на двор, она садилась на самый край колодца и сиде-
ла там, болтая руками и ногами, потом вдруг бросалась в узкую, глубокую
яму, ныряла с головой, опять выплывала, и опять ныряла, точно лягушка,
затем с ловкостью кошки выкарабкивалась наверх и являлась в главный по-
кой замка вся мокрая; потоки воды бежали с ее волос и платья на пол,
смывая и унося устилавшие его зеленые листья.
чер она утихала, словно задумывалась, и даже слушалась матери, к которой
влекло ее какое-то инстинктивное чувство. Солнце заходило, и превращение
совершалось: Хельга становилась тихою, грустною жабою и, съежившись, си-
дела в уголке. Тело ее было куда больше, чем у обыкновенной жабы, и тем
ужаснее на вид. Она напоминала уродливого тролля с головой жабы и плава-
тельною перепонкой между пальцами. В глазах светилась кроткая грусть, из
груди вылетали жалобные звуки, похожие на всхлипывание ребенка во сне. В
это время жена викинга могла брать ее к себе на колени, и невольно забы-
вала все ее уродство, глядя в эти печальные глаза.
кой-жабой! - нередко говорила она. - Ты куда страшнее, когда красота
возвращается к тебе, а душа мрачнеет!
сывала их через голову несчастной, но толку не было.
сказал аист. - Теперь она совсем взрослая, и лицом - вылитая мать, еги-
петская принцесса. А ту мы так и не видали больше! Не удалось ей, видно,
выпутаться из беды, как вы с мудрецом предсказывали. Я из года в год то
и дело летаю над болотом вдоль и поперек, но она до сих пор не подала ни
малейшего признака жизни! Да уж поверь мне! Все эти годы я ведь прилетал
сюда раньше тебя, чтобы починить наше гнездо, поправить кое-что, и целые
ночи напролет - словно я филин или летучая мышь - летал над болотом, да
все без толку! И два лебединых оперения, что мы с таким трудом в три пе-
релета перетащили сюда, не пригодились! Вот уж сколько лет они лежат без
пользы в нашем гнезде. Случись пожар, загорись этот бревенчатый дом - от
них не останется и следа!
меньше, чем об этих перьях да о болотной принцессе! Отправлялся бы уж и
сам к ней в трясину. Дурной ты отец семейства! Я говорила это еще в ту
пору, когда в первый раз сидела на яйцах! Вот подожди, эта шальная дев-
чонка еще угодит в кого-нибудь из нас стрелою! Она ведь сама не знает,
что делает! А мы-то здесь подольше живем, - хоть бы об этом вспомнила! И
повинности наши мы уплачиваем честно: перо, яйцо и одного птенца в год,
как положено! Думаешь, мне придет теперь в голову слететь вниз, во двор,
как бывало в старые годы или как и нынче в Египте, где я держусь на дру-
жеской ноге со всеми - нисколько не забываясь, впрочем, - и сую нос во
все горшки и котлы? Нет, здесь я сижу в гнезде да злюсь на эту девчонку!
И на тебя тоже! Оставил бы ее в кувшинке, пусть бы себе погибла!
знаю лучше, чем ты сама!
зад, распустил оба крыла, точно паруса, и полетел так, набирая высоту;
потом опять сильно взмахнул крыльями и опять поплыл по воздуху. Солнце
играло на белых перьях, шея и голова вытянулись вперед... Вот это был
полет!
скажу этого!
он с собой. В числе пленных был молодой христианский священник, один из
тех, что отвергали богов древнего Севера. В последнее время в замке ви-
кинга - и в главном покое и на женской половине - то и дело слышались
Флинт Эрик
Максимов Альберт
Орлов Алекс
Зыков Виталий
Роллинс Джеймс