Лиутар с дружиной - здесь, то... А, пошло все на хрен! Всех, всех натурализую,
пропишу к себе, поселю в "светелке" и на кухне. Лиутару нашепчу, что старый
пердун Валамир, мол, его с дерьмом тут смешивал. Вообще интриги разведу. Или
схожу с вандалами Зимний возьму. Кто тут временные? Слазь! Кончилось ваше время.
А может вообще на вандальских мечах да копьях взойти в кресло начальника нашего
РЭУ? Квартиру вандалам выделить казенную, а дворника оттуда - гнать, гнать...
В камере, как и ожидал Сигизмунд, никого не оказалось. Заходить туда он не стал.
Закурил.
Почему-то не хотелось покидать помещение Анахрона. А куда, собственно, идти?
Домой? Квартира теперь, почитай что, тю-тю. Аська, сучка, и та... С вандалом
спуталась. И ведь плевать ей, что он вандал.
Лантхильда... Нет, все, поломата жизнь, поломата!
...На этот раз Анахрон сработал мгновенно. Не было ни страха, ни гула, ни дрожи,
ни предчувствий. Не было удушья и умирания. Сигизмунд вдруг оказался в овраге.
Том самом. Он сразу узнал это место. Почему-то он лежал на спине. Над ним на
рассветном небе горела одинокая звезда. И едко пахло гарью.
Затем склон стремительно надвинулся на Сигизмунда. Он испугался, что сейчас
ударится лицом. Однако этого не произошло. Сигизмунд почувствовал сильный
толчок. Перед глазами расплылись радужные круги.
...Сигизмунд с размаху сел на что-то твердое. Посидел неподвижно, прислушиваясь
к ощущениям в теле. Пошевелил пальцами. Согнул ногу. Потом осторожно открыл
глаза.
Он сидел в промерзшей песочнице посреди двора, под деревом. Это была старая
заслуженная ива, вросшая в решетку. Ветер шевелил на земле жухлые листья. Рядом
с решеткой виднелись ржавые качели. Снег, судя по всему, еще не выпал.
Наблюдались "заморозки на почве". Ноябрь, что ли?
Возле качелей уныло возилось двое детей. Дети поглядели на Сигизмунда без
особого интереса. Вскоре их внимание полностью переключилось на проходившую мимо
кошку.
Сигизмунд, кряхтя, встал на четвереньки, выбрался из песочницы, отряхнулся и
пошел со двора.
Перенос! Точно - перенос.
Странное ощущение охватило Сигизмунда. Он знал, что Анахрон перенес его КУДА-то.
Видимо - в недалекое прошлое. Но это-то как раз определить несложно. Куда
удивительнее было другое: Сигизмунд не сомневался в том, что перенос этот очень
нестабилен. Он буквально ощущал, как напряжена вся мощь Анахрона, как натянуты
незримые канаты, удерживающие его здесь и сейчас.
Двор был знаком. Он находился в десяти минутах ходьбы от того дома, где жил
сейчас Сигизмунд. Потом этот двор реконструировали, песочницу, разумеется,
убрали, ржавые качели - тоже, иву спилили... В каком же это было году?
Треклятого Сегериха - "правильного мужика" - поблизости, вроде бы, пока не
просматривалось.
Покачиваясь, Сигизмунд прошел арку и выбрался на канал.
Была поздняя осень; уже смеркалось. Сигизмунд оглядел себя: кроссовки, джинсы,
куртка. Немного не по сезону, но сойдет. Холодновато, конечно.
Двигаясь, как на автопилоте, свернул на Банковский переулок и вышел на Садовую,
к Апраксину двору. Пока что было безлюдно. Сигизмунд нарочно пошел этим
переулком. Пытался привыкнуть к случившемуся.
Ой-ой-ой. "СЛАВА КПСС!" Куда же это мы попали? Вернее - КОГДА?
Впечатление от Садовой было сопоставимо с ударом сковородки по физиономии. По
улице шли "польта". Молодые, старые, средних лет. Серые, черные, коричневые.
Суконные, какие-то сиротские. В руках покачивались тяжеленные "дипломаты".
Женщины с убогим кокетством вихляли клетчатым "полусолнце-клешем". Сигизмунд,
конечно, помнил эти приталенные пальто на однокурсницах. Тогда это казалось
очень женственным.
В сгущающейся серости ноябрьских сумерек пронзительно и безотрадно желтели
облупленные стены домов. Стыл голый асфальт. Обостренно не хватало пушистого
снега.
Направо, в направление площади Мира, - как легко на язык вернулось это название,
- уже маячила уродливая конструкция шахты метрополитена. В каком же году она
появилась? Кажется в 84-м. Или в конце 83-го?
На проводах и фонарях тряпками обвисли красные флаги.
Несколько минут Сигизмунд молча стоял, привыкая. С ужасающей стремительностью
возвращались, заполняя мозг, прежние названия. И прежние навыки.
Скользнул глазами по фасадам - не мелькнет ли портрет нынешнего любимого вождя?
Потом осенило: газеты. Купить, что ли, в "Союзпечати" какую-нибудь
"Ленинградскую правду" или "Вечерку"... Полез в карман, вытащил полторы
тысячи... Тотчас спохватился. Торопливо запихал назад. И вовремя. Сзади
Сигизмунда похлопали по плечу.
Мент. Лейтенант. Неразборчиво пробормотал что-то. Сигизмунд уловил:
"...документики". Тут же прошиб холодный пот. С трудом совладав с собой, полез в
карман куртки - вроде, паспорт там был.
Паспорт там и был. Хорошо хоть паспорт действительный - такие в семидесятые годы
выдавали. Да только вот гражданство подкачало. Вклеено было в
серпастый-молоткастый, что является товарищ такой-то гражданином России.
Мент взял паспорт, вперился взглядом во вкладыш.
- Фарцовщик, - донеслось до Сигизмунда.
- А эт-то что такое? - Мент ткнул во вкладыш.
- В нашем посольстве в Гондурасе вклеили, - услышал Сигизмунд собственный голос.
- Я за границей получал. Родители там работали... Геологи.
А у самого в голове лихорадочно вертелось: только бы вернул! А то дернет Анахрон
назад, в конец девяностых, и объясняйся там без паспорта в ментовке: мол,
потерял... лет пятнадцать тому назад... ваш один взял, еще при Совке... Нет, в
каком точно году, не помню, товарищ капитан. То есть, господин капитан. Ах, я
такой рассеянный, такой рассеянный, можно мне новый паспорт сделать?
Мент закончил любоваться вкладышем, быстро перелистнул на прописку,
удостоверился. Похлопал паспортом по ладони. С огромным подозрением посмотрел на
Сигизмунда. Нехотя вернул ему паспорт и зашагал прочь.
Сигизмунд перевел дыхание. Хорошо, что мент не стал сопоставлять год рождения с
внешностью Сигизмунда. Да и то обстоятельство, что вторая фотография уже
вклеена... Так какой все-таки год?
А год на дворе оказался оруэлловский. 1984-й. У кормила, пошатываясь, стоял
ветхий старец Черненко. Последние вялые судороги Совка, наиболее тупое и
скудоумное время.
Заканчивалось 14 ноября 1984 года. Сигизмунд брел по Садовой, не переставая
изумляться тому, в какое серое время он, оказывается, жил. Глазу постоянно не
хватало ярких пятен, ставших уже привычными. Красного, правда, наблюдался
переизбыток...
Лица в толпе тоже были иными. Куда больше евреев и куда меньше кавказцев. Один
южный тип за минувшие тринадцать лет почти полностью сменился другим. Теперь
поневоле начинаешь жалеть о евреях - может быть, они были пронырливы, но тихи,
интеллигентны и мирны. Чего нельзя сказать о пришедших им на смену.
И на всех встречных лицах - независимо от национальности - жуткая совковая
штамповка. Оказывается, и это почти ушло! Исчезло - Сигизмунд не успел даже
отследить, когда именно - неизбывное выражение терпеливой покорности, которое
выделяло советского человека в любой толпе, в любой точке земного шара.
Господи! Неужели именно эти годы остались в памяти Сигизмунда как лучшие в его
жизни? Ему было тогда двадцать четыре...
Даже если бы Сигизмунд и встретил сейчас самого себя, то вряд ли узнал бы.
Наверняка таскал тогда что-то серое, маловыразительное. И морду имел скучную,
совковую.
Прошел галереи Гостиного. Там роились безликие оголтелые толпы - давали какой-то
дефицит. Сапоги, наверное. Или нейлоновые куртки.
Вышел на Невский. А Невский уже и тогда был болен. Невский заболел в конце
восемьдесят второго года. Что-то случилось с ним неуловимое, словно хворь
какая-то одолела.
А в голове будто таймер тикает: В ЭТОМ ВРЕМЕНИ, СТРЫЙКОВСКИЙ, У ВАС ПОЧТИ НЕТ
ВРЕМЕНИ!
И чем больше удалялся Сигизмунд от дворика с промерзшей песочницей, тем сильнее
напрягались незримые нити, тем труднее было Анахрону удерживать его в
восемьдесят четвертом.
Пассаж. На крыше соседнего дома - реклама кинотеатра "Молодежный": там шел фильм
"Игрушка" с Пьером Ришаром - любимцем публики. Книжный магазин "Ленинград",
всегда полупустой. Елисеевский. Конечно, очереди. Магазин "Подарки". Без рекламы
"LANCOME". Улица Толмачева, перетянутая красным лозунгом с призывом
"ЛЕНИНГРАДЦЫ! ДОСТОЙНО ВСТРЕТИМ..." что-то там, не дочитал, прошел мимо. Дом
Пионеров с огромной доской почета и фотографиями ТАСС. Аничков мост с
позеленевшими конями. Красное здание дворца Белосельских-Белозерских, оно же
Куйбышевский райком партии. Красный флаг на крыше. На противоположной стороне -
Дом Журналиста. Еще один красный флаг. В окнах большие снимки каких-то
производственных сцен. Магазин "Океан", острый запах рыбы. Проходя, Сигизмунд
привычно поморщился.
Невский непривычно чист. На асфальте - ни банок, ни сигаретных пачек, ни
дурацких упаковок от дешевых сладостей. Невский непривычно сер и тускл. Ни
дебильной рекламы, ни праздничных витрин.
Очень много военных. Военные тоже серые, безрадостные какие-то. Война в Афгане
еще идет.
Улица Рубинштейна, уходящая направо. Малый Академический театр, а чуть подальше
- Дом народного творчества. С ленинградским рок-клубом.
"Гастрит". Запах солянки. Пьяноватые мужчины. А народищу! Стопроцентной
окупаемости было заведение.
Кинотеатр "Титан". Дорогой был кинотеатр, вспомнил вдруг Сигизмунд. Везде билеты
на вечерний сеанс стоили пятьдесят копеек, а в "Титане" - семьдесят. А зал
неудобный - кишка.
На миг Сигизмунд запнулся у афиши. А фильмец-то там шел - "Бал". Помнит
Сигизмунд этот фильмец. Очень даже помнит.
Кинотеатр "Знание". Там по пьяни хорошо отсиживаться было. Крутили старые
немудрящие ленты. А стулья там были как на детских утренниках, хлопающие. И
почти все - с оторванным коленкором.
А из дверей "Октября" вьется длинный, полубезнадежный хвост очереди.
Роллинс Джеймс
Флинт Эрик
Посняков Андрей
Никитин Юрий
Никитин Юрий