дочь бургомистра ничем не болела. Я это знал точно, и мне это не нравилось.
Не нравилось это и самой Валентине Серафимовне. Эта немыслимая дура всерьез,
видимо, решила, что я хочу отбить у нее кусок хлеба и сам набиваюсь в
переводчики гестапо. Не нравилось это и бургомистру господину Купейкину.
Сегодня он уже не дал мне свой горбатый "штейр". Я пришел пешком.
войлоком и дерматином. За дверями шла своя особая, страшная, недоступная
постороннему взгляду жизнь.
поддерживая одной рукой локоть другой, курил.
подтяжками поверх него, он походил на карлика. Сейчас было особенно заметно,
насколько одно плечо штурмбаннфюрера ниже другого.
направился к вешалке, где красовался его мундир с регалиями и шевронами
эсэсовца. Он всунул свое костлявое кривоплечее тело в жесткий и твердый, как
футляр, мундир и стал похож на манекен.
за стол, заваленный газетами, бумагами, папками, посмотрел на меня, прищурив
один глаз, и продолжал: - А знаете, что я вам скажу? Она припомнила вас.
ничего не скажешь. Высший класс. Все на своем месте. Все буквально. Даже
язык, что редко бывает у дам. Признаюсь, ее прелести действуют на меня
неотразимо. Но всему мешает маленькое "но".
ублюдок всерьез рассчитывает, что такая женщина откроет ему свои объятия? А
собственно, почему я интересуюсь этим? Какое мне дело?
коротенький, как мой мизинец, указательный палец и сказал:
Небезопасно.
душе за любопытство. Язык надо постоянно держать на привязи.
Сталинградской крепости.
Челнока, его пропагандистов и Демьяна, протянул мне: - Ну-ка... о чем тут?
трехсоттридцатитысячной немецкой армии под Сталинградом. Второго февраля она
капитулировала во главе с фельдмаршалом Паулюсом Армия продолжает
наступление. Бои идут под Воронежем, на Дону, на Северном Кавказе, под
Ленинградом, в районе Демянска и в районе Ржева.
официальная печать и радио фашистов еще не уведомили мир и свой народ о
катастрофе, эхо сталинградских событий докатилось уже до Энска. Узнали о них
и немецкие солдаты. Узнали и о том, что, вопреки заверениям министра
имперской авиации Геринга, будто ни одна бомба не упадет на Германию, с
весны прошлого года бомбы падали, и падали густо.
Немедленно! Свяжитесь с майором Гильдмайстером от моего имени. Возьмите у
него людей - взвод, роту, батальон! Прочистите район железнодорожного узла.
И западную окраину. У всех подучетных - обыски. Все вверх дном. Действуйте!
дегенеративными ножками по кабинету. Он плюнул несколько раз на пол -
привычка не из тех, которыми можно гордиться.
правда. В зависимости от того, как он поведет себя, решится вопрос, где ему
умирать - здесь или дома, в постели.
переводчик, должен был в какой-то мере войти в курс дела. Актер имеет дочь.
Не родную, а приемную Этакую молодую и, скажем прямо, роскошную девку.
Имеется ее фото, когда ей минуло девятнадцать лет. Люба. Любовь. Она
вскружила голову ротенфюреру СС Райнеке. И видимо, основательно вскружила,
если такой служака, как Райнеке, прошедший огни и воды, стал волочиться за
этой шлюхой. Он стал наведываться к ней на дом. Болван! Иначе нельзя его
назвать. Забыл хорошее правило, рекомендованное покойным обергруппенфюрером
Рейнгардом Гейдрихом. Правило гласило: "Немец! Покидая любой русский дом, не
забудь поджечь его!" А Райнеке забыл. И поплатился. Его нашли мертвым. И где
бы вы думали? В трех кварталах от дома актера.
отношения к смерти Райнеке актер не имел. На эсэсовца точили зубы и я, и
Костя, но Трофим Герасимович опередил нас.
феврале минувшего года. Давненько. Но все дело в том, что у Райнеке, как у
всякого порядочного немца, есть брат. Председатель военно-полевого суда. И
его страшно интересует, кто мог поднять руку на его брата. Вот лежит его
письмо. Надо же ответить.
- дряхлый старик, развалина. Одной ногой стоит в могиле, а Райнеке... Его
надо было видеть. У Райнеке размер шеи, бицепса и ступни - сорок четыре
сантиметра. Это что-нибудь да значит. Юберменш! Он мог раздавить этого
актеришку одним ногтем. Но старик, может, выболтает кое-что, если его
припугнуть. Он может знать знакомых этой своей девки, а среди них, возможно,
отыщется и тот, кто осмелился поднять руку на представителя германских
вооруженных сил.
Пожаловал.
старика лет шестидесяти. В одной руке он держал толстую бамбуковую палку,
испещренную выжженными рисунками, а в другой - не по сезону холодную и очень
поношенную фетровую шляпу. Одежда его была не в блестящем состоянии.
костистом, породистом лице его тихо и печально тлели огромные, но уже
помутневшие глаза. Радость давно не касалась их.
были когда-то и мы рысаками? Что ж, приступим. Переводите и записывайте.
Фамилия?
Полонский Всеволод Юрьевич. Шестьдесят девять лет. Русский. Из дворян. В
прошлом актер.
спросил:
не пугает? - сострил штурмбаннфюрер. И я подумал, что юмор у него довольно
мрачный.
времени открыто бродит вокруг. Хотя, разумеется, всему бывает предел.
сесть. А когда тот водворился на стул, предупредил: - У вас, как у любого
смертного двуногого, двести сорок восемь костей. Я переломаю каждую из них,
если вы не будете правдиво отвечать на мои вопросы.
бессмертны. Вы тоже можете однажды не проснуться.