глаза ничего не видели, то в ушах стояло ржание лошадей, обезумевших
от страха в своих стойлах... и еще пахло паленым.
ничего не видя перед собой. Сон обернулся явью. Это был и он, и не он.
На какой-то миг возникла иллюзия, что она снова в аэропорту Олбани,
маленькая девочка, и ростом на пять сантиметров пониже и худее на пять
кило, а главное, совсем еще простодушная маленькая девочка, и в руках
у нее пакет, выуженный из мусорной урны, она ходи) по кабинам и дает
им тычки взглядом, и серебро к ней в пакет так и сыплется из щели
возврата монет...
что ей теперь делать, спрашивается?
в конец длинный проход между стойлами. Железные засовы, деформируясь и
плавясь, падали на пол один за другим.
бердом, стихия с ревом выбила заднюю стену конюшен и подняла на воздух
десяки досок и бревен. Щепки разлетелись веером ярдов на шестьдесят,
разя тех, кто подвернулся ненароком, не хуже крупной картечи. Агенту
Клейтону Брэддоку аккуратно срезало голову обломком деревянной обшив-
ки, просвистевшим, как бумеранг. Его соседа раскроил пополам брус -
этакий сорвавшийся пропеллер. Третьему отхватил ухо дымящийся клин, а
он даже не сразу осознал это.
уползал. Лишь один человек не сразу обратился в бегство. Это был
Джордж Седака, тот самый, что вместе с Орвилом Джеймисоном перехватил
письма Энди на безлюдном шоссе в Нью-Гэмпшире. Седака, которому надле-
жало быть в Панама-сити, по случайности застрял в Конторе. Агент слева
от него стонал на земле. Справа лежал бедняга Клейтон Брэддок.
его стороной. Огромный крюк, на каких подвешивают тюки, вонзился в
землю своим беспощадно острым концом в каких-то сантиметрах от его но-
ги. Металл еще был раскален докрасна.
пакет динамита. Рухнувшие и еще охваченные пламенем стропила образова-
ли черную яму метров восьми в диаметре. Основная масса обломков, выби-
тая, как пробка, взрывной волной невиданной силы, обрушилась на боль-
шую кучу компоста и устроила целый пожарище; занималось и то немногое,
что уцелело от задней стены конюшен.
жево-красные языки пламени пожирают сухое сено, врываясь на второй
ярус. Это было все равно что увидеть ад в иллюминатор.
другое... Джордж Седака зачехлил пистолет и обратился в бегство.
рячий удушливый дым и красные вспышки. Удары копыт в дощатые двери. А
засова уже нет, и двери настежь. И лошади вырываются.
сились лошади - тени, абрисы лошадей. Обрушилась балка в снопе искр, и
сразу вспыхнуло сено в каком-то стойле. В меньшем отсеке конюшен с
грохотом взорвался бак с бензином для трактора - точно великан откаш-
лялся тридцатью галлонами горючего.
лись над самой ее головой. Вот одно чиркнуло по плечу и опрокинуло
навзничь. Ее рука наткнулась на ботинок.
ла мать убили, теперь отца.
тумане. Жар накатывал волнами. Ведя рукой по его ноге, она добралась
до ремня, потом пальцы осторожно скользнули вверх по рубашке и вдруг
нащупали что-то влажное, липкое. Набухающее. Она окаменела.
ее лицо; он потянул ее к себе.
Вся левая сторона опустилась вниз, застыла, левый глаз налился кровью,
как в то утро в мотеле Гастингс Глен.
бя. Так ты... не церемонься. Хватит в перчатках. - У него вышло "в
певчатках", ибо говорить он мог лишь уголком перекошенного рта. - Не
давайся им, слышишь! И не дай им замести следы. Чтобы не сказали по-
том... случайный пожар...
треск прожорливого огня, пробились хлопки выстрелов, не имевших, каза-
лось, никакого отношения к происходящему. Только с лошадьми, опять
что-то с лошадьми...
видеть. Изо рта с обеих сторон текла кровь. - Ты должна сделать все,
чтобы вырваться, слышишь? - Она вытерла с его губ кровь краем джемпе-
ра. Спину обожгло. - Сделай все, чтобы вырваться. Будут мешать - уби-
вай. Война так война. Пусть знают... - Голос его слабел. - Все сделай,
чтобы вырваться. Сделай это для меня, Чарли. Поняла?
ным колесом фейерверка. На них дохнуло жаром, точно из печной трубы.
Искры, как голодная мошкара, впивались в тело, прежде чем погаснуть.
так, чтобы это никогда не повторилось. Сожги все это, Чарли. Все сож-
ги.
же, словно хотел что-то шепнуть на ухо. И - поцеловал.
на себя. Он выжидал сколько мог после выстрелов в конюшнях, он был
уверен, что вот-вот перед ним появится живая мишень. Но Чарли не появ-
лялась, а тем временем наиболее глазастые уже углядели, что творится
позади конюшен, и тогда он понял - если он хочет их задержать, надо
действовать. Он двинулся вперед, и люди за ним. Лица у всех напряг-
лись, посуровели. Вот теперь стало видно: не для того вышли, чтобы во-
рон пострелять.
Двое открыли огонь, еще не видя цели. Но вот...
пене, зрачки белые, безумные.
сообразить, кто перед ними, втянулись в общую пальбу. Это была бойня.
Две лошади завалились вперед на полном скаку; одна из них напоследок
горестно заржала. Трава окрасилась кровью, такой яркой в этот ясный
октябрьский день.
шади!
хию. Людей обуял страх перед невидимой силой; от завывания сирены и
этих слов "готовность ярко-желтый", от вида пожарища, охваченного чер-
ными клубами дыма, и грохота взорвавшегося бака с горячим, от всего
этого нервы у людей натянулись до предела, а тут вдруг мишени, в кото-
рые можно разрядить винтовку... и они разряжали.
вздымались бока; упав, она перегородила дорожку, посыпанную измельчен-
ным кирпичом. Те, что неслись следом, резко взяли влево и, ничего не
видя перед собой, помчались прямо на людей. Трое или четверо успели
отскочить, но у одного заплелись ноги, и его, кричащего, затоптали.
Отставить, кретины!
зами, люди перезаряжали оружие. Многие из них, подобно Рэйнберду, были
ветеранами вьетнамской войны, и на их лицах, выжатых и застывших, ле-
жала печать былых кошмаров, возведенных в степень безумия. Кое-кто
прекратил пальбу - одиночки. Пять лошадей полегло. Нескольким удалось
спастись, среди них Некромансеру, чей хвост развевался, словно флаг на
боевом корабле.
Перумов Ник
Посняков Андрей
Шекли Роберт
Громыко Ольга
Быков Василий
Шилова Юлия