ним на стул. Подаю записку. Он делает последний смачный ж у й, ставит на
стол пустую бутылку из-под кефира и берет записку..." А как прекрасно
употреблено слово в одной авторской песне, стилизованной под цыганский
романс: "Вино на губы тихо л ь я ...!")
вырезанию"? Думаю, умение сохранять индивидуальность своих героев.
"Искусство начинается там, - писал М. Горький, - где читатель, забывая об
авторе, видит и слышит людей, которых автор показывает ему" [9].
иные из нас, к сожалению, куда чаще пренебрегают им, нежели пользуются. Не о
том сейчас речь, ЧТО говорят наши герои на газетных страницах, а о том, КАК
говорят! Нет, не бедным или богатым языком, образным или примитивным - не
своим, а нашим, вот в чем беда. Однажды Е. Шевелева, тогда еще молодой
литератор, обратилась к Горькому с вопросом: как быть, если вода кажется ей
стальной, а ее герою - жемчужной, написать, как он думает или как она?
Горький ответил: "Вы... обязаны смотреть его глазами... Если вы начините его
своими собственными взглядами, то получится не герой, а вы" [10]. Просто?
Проще некуда. Неужели Е. Шевелева заранее не понимала, что ей скажет
писатель? Понимала. Однако соблазн заменить чужое восприятие своим,
авторским, думаю, был настолько велик, что, наверное, еще теплилась надежда:
а вдруг Горький "разрешит"? Вдруг скажет: "Ваша "стальная" вода точнее и
лучше "жемчужной", а потому - с богом, валяйте, дозволено!" Так нет: "Вы
обязаны смотреть его глазами..." При этом Горький напомнил о Достоевском,
герои которого говорили "напряженно и всегда от себя". И еще добавил, что
автор "портит свой материал, когда, насилуя социальную природу своих героев,
заставляет их говорить чужими словами" [11].
находит он свое применение в литературе, в том числе и в журналистике! Мужик
у Л.Н. Толстого в "Плодах просвещения" произносит: "двистительно". И
Толстой, "поймав" это слово, сохраняет его, не "подстругивает", поскольку
оно важно ему для речевой характеристики персонажа. А мог бы заменить
"двистительно" на "действительно"? Конечно. Но что осталось бы от мужика?
высшей степени полезно записывать слова, которые наиболее поражают своей
легкостью, изящностью, необыкновенной гибкостью" [12]. Замечу попутно, что
далеко не все советы даются "наперед", но они не менее ценны и в тех
случаях, когда подтверждают правильность того, что мы уже делаем. Очень
многие журналисты, вернувшись из командировок, с удовольствием перечитывают,
а потом применяют в материалах слова и обороты, принадлежащие их героям,
"живьем" записанные в блокноты. Я тоже делал попытки записывать речевые
особенности героев в надежде, что они обогатят образ. Более того,
фиксировать их слова и обороты полагал для себя столь же естественным, как
собирать грибы, коль оказался на грибной поляне, прогуливаясь по лесу, тем
более что корзинка-блокнот, куда можно складывать находки, всегда при мне.
таких находок. Они действительно обогащают образ или нет? Итак, "Шофер".
Жену, Марию Никаноровну, мой герой называл "бабулей"; дочь Нину -
"пацанкой", а сына - "пацаном"; жена, по его выражению, иногда "жалилась"
начальству; про машину с грузом он говорил, что на улице "за глаза" ее
никогда не ставит; пассажиров окрестил "негосударственным грузом"; говоря о
том, что шоферов сейчас слишком много, выразился так: "С количеством вышла у
нас неустойка, стали мы друг к другу хладнокровней"; на вопрос, как он
относится к начальству, ответил: "Не в полной мере любви"; поработать за
маленькие деньги - для моего героя значит "съездить и справить
удовольствие"; машину свою он знает, как "собственную руку: когда в ней что
болит и когда пора стричь ногти"; на заднем мосту приспособил цилиндрическую
пару и сказал через "е": "Модерн!"; опоздав на занятия в вечернюю школу,
герой боится упрека учителя, потому что "для взрослого человека упрек, что
для пацана порка"; об отношении шоферов к деньгам сказал: "Мы народ простой:
скупиться не скупимся, но и кидать не кидаем"; сравнивая газетную информацию
с той, которая идет от знаменитых шоферских разговоров на дорогах, заметил,
что "разговоры разговорами, а у печатного слова своя цена". А вот несколько
оборотов, принадлежащих его жене - Марии Никаноровне: "Одно плохо, что дети
не промежду нас с Мишей, а все со мной да со мной"; "Овощи - это его сухота,
как-никак, а он с машиной!"; "В наших расходах Миша меня никогда не
учитывает".
передал их язык или скверно, но стремление у меня было. Кстати, техника
применения "живой речи" у нас, журналистов, тем более у публицистов
несколько иная, чем у прозаиков. Мы реже пользуемся прямой речью, начиная с
тире и щедрого абзаца, - и места жалко, и, кажется, вроде бы теряем в
публицистичности. Чаще мы вводим чужие речевые обороты в собственный
авторский текст, взяв их в кавычки и иллюстрируя факт существования героя,
его манеру выражать свои мысли. Я, например, пытаюсь делать это так: не
"ввожу" героя в текст, могу даже не упомянуть его в каком-то отрывке, лишь
кавычками отмечаю его фразы, но у читателя, надеюсь, не бывает сомнений в
том, кому эти фразы принадлежат. Разумеется, и в публицистике возможна
прямая речь, и не забыли мы, как ставить тире перед абзацем, но я говорю еще
об одной возможности сохранять речевую характеристику героев, экономя при
этом дорогую газетную площадь.
над языком не занимаются, и стишки у них (в применении к журналистам можно,
наверное, сказать: статейки. - В. А.) серенькие, жестяные. Меди нет, нет
серебра, не звенят они, не поют" [13]. В другом месте я нашел у Горького: "С
языком вообще происходит то же самое, что с нашими костюмами". Мы не так
одеваемся, как должны одеваться. Нужно одеваться ярче. К чему эти серые и
черные пиджаки?" [14]
действительности, а как заботу о сочности, образности, силе языка. Мол, не
обязательно пой тенором, дорогой товарищ газетчик, можешь петь басом, то
есть бичевать недостатки, ругаться, спорить, но даже ругань твоя должна быть
одета не в серый, а в яркий по цвету пиджак, иначе ее не заметят.
означает в переводе "красивое слово". В чем же, спрашивается, его "красота"?
Можно ли считать красивыми словами только "прекрасный", "достойный",
"передовой", "умнейший", "розовый", а вот такие, как "черный", "глупый",
"отсталый", "уродливый", - некрасивыми, изъятыми из употребления в
беллетристике? Нет, конечно! Красота слова - в его точности, звучности,
ясности, какие бы светлые или темные стороны жизни за ним ни стояли.
чтобы стать мастерами журналистики.
оказываемся в плену у штампа, "газетизма" - за примером, как говорится,
ходить недалеко: сама эта фраза содержит два штампа, сидящих на кончике
языка и с поразительной готовностью срывающихся так легко и непринужденно,
что нужно усилие для того, чтобы избежать их, а не для того, чтобы ими
воспользоваться. Замечу попутно, что говорить и писать о штампах уж очень
рискованно: необходимо тщательно следить за собственным языком, к которому у
читателя немедленно возникнет повышенный интерес. И - не дай бог!..
кивает на Ивана...", "доколе с этим будут мириться?"; "ответ не заставил
себя ждать"; уже упомянутые мною "что греха таить" и "за примерами далеко
ходить не приходится"; "труженики полей", "работники прилавка", "разведчики
недр", "люди в белых халатах", "флагман индустрии", "черное золото", "белое
золото" и т. д. - несть им числа, и даже "несть им числа" - тоже газетный
штамп.
непременно бросают; если речи - то пламенные; поцелуи - звонкие; походки -
мужественные; звуки - манящие; то, что в сознании, - проносится; страстью -
обуреваем; если на стуле - то примостился; и так можно до бесконечности. А.
Чехов однажды перечислил то, что чаще всего встречается в романах и
повестях: "Граф, графиня со следами когда-то бывшей красоты, сосед-барон,
литератор-либерал, обедневший дворянин, музыкант-иностранец, тупоумные
лакеи, няни, гувернантки... Бесчисленное множество междометий и попыток
употребить кстати техническое словцо" [15]. У каждого времени, по-видимому,
свои отштампованные герои и ситуации, и вот уж на смену графу пришел
дед-колхозник с милыми чудачествами, шеф-консерватор, противостоящий
молодому ученому-прогрессисту, рассеянный академик, говорящий "э-э-э,
батенька", интеллигент-очкарик с развитой мускулатурой, адвокат-циник,
рабочий - продолжатель династии, у которого на лице играют желваки, и т. д.
"бирюзовые и бриллиантовые глаза, золотые и серебряные волосы, коралловые
губы, золотое солнце, серебряная луна, яхонтовое море, бирюзовое небо и т.
д." [16], перечисленные Л.Н. Толстым в числе литературных штампов, так и
сегодня существуют, украшая собой наисовременнейшие произведения.
все это заезжено, "избито это и тысячу раз повторялось" [17]. Но, прошу меня
простить, как же не повторяться? Если море - синее, его ведь не назовешь
оранжевым, и если луна серебряная, она была такой тысячу лет назад и будет
столько же, если не больше! Между тем получается, что все написавшие "море
синее" - штамповщики? Сомневаюсь. Потому что повторяемость - всего лишь
внешний признак штампа. А должен быть какой-то внутренний! Штамп не
эстафетная палочка, передаваемая от одного журналиста другому. И не
обручальное кольцо, которое бережно хранится в литературной семье, как
дорогая реликвия. Другое дело, если бы штампы рождались сознательно, если бы
имелся каталог наиболее употребляемых литературными бабушками и дедушками
понятий, эпитетов, образов и сравнений, а внуки терпеливо переписывали бы их
в свои нетленные творения! - и то я сказал бы, что истинные ценности хранить
не грешно, а эстафетную палочку передавать в иных случаях даже полезно.
Корнев Павел
Василенко Иван
Никитин Юрий
Акунин Борис
Володихин Дмитрий
Володихин Дмитрий