краю, оперся и под взглядами находившихся в блиндаже встал в вяжущей и
густой, как тина, тишине, палочка при его движении к аппарату скрипнула;
трубка, нафетая ладонью телефониста, была теплой, живой, но в ней
вибрировали, шуршали тихие звуки пространства, беспредельно текущей пустоты,
и Бессонов с необоримым желанием разбить это молчание и в блиндаже и в
трубке заговорил:
затем другой голос, наполненный крепостью жизненных соков здорового и
занятого неотложными делами человека, произнес с возбуждением:
отрастил? Зипун кушаком подпоясал?
певучесть в произношении - Бессонов узнал его. Они не были еще на "ты", и
это новое, неофициальное обращение по телефону несколько стеснило Бессонова,
оно простотой своей что-то отнимало у него, лишало некой независимости хотя
бы в начальном общении, а командующий фронтом, легко с ним заговорив, будто
с давним однокашником, вопросом своим в полушутку намекал, что армия
Бессонова считалась на положении "окружаемой".
полушутке и не сумев перейти на "ты", ответил:
зипуном начальник тыла не обеспечил. О положении нашем имел возможность
донести вам, товарищ первый, два часа назад.
сухость и официальность тона Бессонова. - Так вот какие дела, Петр
Александрович! Теперь, считаю, легче вздохнешь. Северо-западнее тебя
соседями введены в прорыв четыре танковых корпуса, успешно продвигаются с
целью уничтожения оперативных резервов, выходят во фланг и тыл группы армий
"Дон"... Вот как все складывается. Твои соображения одобряю. Если с лапками
увязли - пришло время. Начнешь после уточнений. Приказ получишь. А за то,
что выстояли, от души жму руку тебе и Виталию Исаевичу! Кстати, обрадую
тебя: вечером был звонок от "гэко", интересовался положением твоей армии,
удовлетворен и торопил...
нужен, Юго-Западный и Воронежский наконец прорвали после неудачной попытки
оборону немцев и ввели в прорыв танковые корпуса. В Ставке интересовались,
были удовлетворены и торопили. Он предполагал, что положением армии будут
интересоваться...
солоновато-железистый запах крови, исходивший от влажного бурого комка
орденов и документов в носовом платке, от любительской фотокарточки, на
которой капризно круглились губы худенькой девочки.
соображения есть, послушаю. Что у тебя? Просить чего-нибудь хочешь? Твой
дотошный Яценко уже все выпросил. Загребущий мужик у тебя Яценко!
голосом. - Не имею права не доложить вам... Член Военного совета Виталий
Исаевич Веснин три часа назад убит по дороге в танковый корпус.
командующего на том конце провода и тотчас сполз до шепота: - Каким образом?
Что ты мне докладываешь?
по дороге в танковый корпус.
знал, что он непременно в каждое пекло лезет?.. Не знал? Сдерживать его надо
было, смотреть в оба глаза! Какого золотого человека потеряли, а!.. Вот чего
уж не ожидал, никак не ожидал! Как снег на голову! Да что у тебя за охрана?
Куда смотрели?
поможет. Ни вам, ни мне. - Бессонов помолчал. - Разрешите коротко доложить
дополнительные соображения к моему донесению?
меня! Насмерть убил!..
от разговора о Веснине - недоставало душевных сил повторять подробности его
гибели. И он стал докладывать, не считая нужным объяснять то, что к исходу
дня в связи с обстановкой в дивизии Деева, рассеченной немецкими танками, он
готов был к круговой обороне, более всего опасался этого (как и Веснин,
который, в отличие от него, не скрывал опасения), но все-таки не рискнул бы
и тогда решительно "пошевелить" и распылить по бригадам танковый и
механизированный корпуса, предназначенные для контрудара. Он сказал только,
что пришла пора подвижных соединений, вчера Гот использовал свои резервы -
это подтвердил пленный немецкий майор, офицер связи, - и наносить контрудар
надо сегодня же утром, до того, как они возобновят активность на северном
берегу. Не упустить время, не дать им передышки и сначала внезапным
контрударом танкового и механизированного корпусов без обычной артподготовки
сбить немцев с плацдармов, пока не перегруппировались...
артиллерию, что ли, не веришь?
о наступлении. Артиллерия скажет свое слово, когда танки уже выйдут на рубеж
атаки.
Верховного. Получишь приказ... Так что же это Веснина, а? Каким образом?
Вконец расстроил ты меня, Петр Александрович, своим сообщением. Вот и один
теперь принимаешь решение. Без члена Военного совета. Очень верил он в тебя,
знаю, хотя и... не прост ведь ты, скажем прямо, Петр Александрович! Ох, не
просто с тобой одну кашу есть!
Да, теперь я один. Никто сейчас не заменит мне Веснина. Он верил мне. А я
боялся раскрыться перед ним, замыкался. Эх, дорогой мой Виталий Исаевич, век
живи, век учись, поздно мы, поздно начинаем ценить истинное! Если можешь,
прости за холодность, за черствость мою. Сам страдаю от этого, но вторую
натуру выбить из себя не могу".
он никому не хотел бы открывать, выносить на суд других, как и
болезненно-мучительные воспоминания о сыне, о жене.
фронта; стоял, опустошенный, среди осторожных голосов, перезвонов по линиям
связистов, среди исподтишка наблюдающих за ним лиц и сам чувствовал свое
серое от усталости, постаревшее за эти сутки, не принимающее никого лицо. В
то же время он хорошо понимал, о чем думают сейчас и сдержанный,
исполнительный майор Гладилин, внимательно согнувшийся над картой, и
остальные операторы, и связисты, и адъютант Божичко, и начальник охраны
Титков, который в нечеловеческом напряжении ждал решения своей участи -
вместе с ним этого ждали и все. Черной тенью маячил он близ двери; белым
шаром покачивалась его перебинтованная голова. Не выдержав, Титков напомнил
о себе шепотом:
майор Титков.
блиндаже Деева, не меняя положения, глядя в накаты, влажные от испарений;
временами слышал тихое и вкрадчивое покашливание Божичко, его возню с
чайником на железной печи, волглый шорох его шинели, но ничем не отвечал на
это. Глухо доходили сквозь землю звуки из соседнего блиндажа, а ему хотелось
молчать и думать под беспечно ровный клекот пламени в печи, сохранить
внешнее равновесие, то спокойствие, которое так необходимо было перед утром,
но которое начинало изменять ему после известия о гибели Веснина. С потугой
забыть хотя бы на минуту о докладе майора Титкова Бессонов старался думать о
предстоящем контрударе корпусов, о своем докладе командующему фронтом, но
снова возвращался к мыслям о Веснине, о непростительной, как злая
бессмысленность, недоговоренности между ними, о темном комке орденов и
документов, в носовом платке положенных Титковым на стол, о слабой капризной
улыбке девочки на любительской фотографии, вложенной в удостоверение
Веснина. И, думая об этом, возвращался памятью к тому, как, едва
познакомясь, они вместе ехали из штаба фронта в штаб армии, обгоняя колонны
дивизий на марше, и нащупывали друг друга - по жесту, по фразе, по молчанию;
а в памяти почему-то вставал тот растерявшийся нетрезвый парень-танкист из
соседней армии, кажется, командир роты, обязанный жизнью Веснину Да, в его
душе, наверно, было меньше ожесточения к отчаявшимся, независимо от причин
потерявшим волю к сопротивлению людям, чем в душе Бессонова, который после
трагедии первых месяцев сорок первого года намеренно выжег из себя
снисхождение и жалость к человеческой слабости, сделав раз и навсегда один
вывод: или - или. Так это было либо не совсем так, но, подумав о танкисте, о
своей замкнутости и подозрительности в первоначальном общении с Весниным,
что, несомненно, было противопоказано мягкой его интеллигентности, Бессонов
с предельной яркостью вспомнил непостижимые разумом слова Титкова: "Член
Военного совета приказал принять бой, не захотел отходить".
что Веснин отдал такой приказ, когда в его положении члена Военного совета
не обязательно было принимать заведомо обреченный бой, а надо было отходить,
не подвергать жизнь риску в тех обстоятельствах; но Веснин принял бой, и
Прозоров Александр
Максимов Альберт
Орлов Алекс
Акунин Борис
Флинт Эрик
Суворов Виктор