девушки! - Легостаев сдвинул со лба шапку, моргнул на заднее сиденье. -
Как, а? Первый класс!.. Глянь! Убиться можно!
напудренных личика - одинаковые пуховые шапочки, кругло подведенные брови,
чересчур алые губы выделялись вместе с расширенными вопросительными
глазами. Одна из них, оценивающе сощурясь, равнодушно поманила пальчиком в
черной кожаной перчатке. Константин усмехнулся, отрицательно покачал
головой. И тогда другая, постарше, вздернув черные выщипанные брови,
грубовато просунула кисть к щеке молоденькой, рывком отклонила ее от
стекла и, засмеявшись Константину мужским смехом, поцеловала ее в губы.
такие по земле ходят! Дурак ты женатый, Костька!
Константин. - Ты это понял?
с меня требуют! Чего бояться-то? Я человек честный!
Ты понял, Сенька?
поднял стекло - машину продуло жестким холодом, выстудило тепло печки; он
подумал почти с завистью: "Сенечка живет как хочет. Что ж, когда-то и я
жил так, не задумываясь ни над чем. Но тогда не было Аси, тогда ничего не
было. Было только ожидание. Что же это со мной? Страх за себя? За Асю?
Страх? Может быть, опыт рождает страх? Привычка к опасности - вранье!
Только в первом бою все пули летят мимо. Потом - рядом гибель других, и
круг суживается..."
испытывая щекочущий холодок в груди, затормозил в ряду машин у светофора
возле метро, напротив входа в ресторан. Там, за колоннами, откуда от
высоких дверей тогда ночью сбегали трое (он тогда увидел троих, как он
помнил), сейчас никого не было. Только ниже ступеней толпа двигалась к
метро, переходила на улицу Горького, выстраивались очереди на
троллейбусных остановках - обычная зимняя будничная толпа. И, глядя на
толпу, он почему-то успокоился немного.
тошнотным ощущением. - Почему он спросил о Быкове? Почему он напомнил о
Быкове?"
зеленый.
гладкую, округлую поверхность ее; и в это время кто-то, запоздало выскочив
из троллейбусной очереди, свистнул ("Эй, эй, такси!), но он проехал через
перекресток на улицу Горького с облегчением, что не посадил никого.
вышел из машины купить сигареты. Он сунул деньги в окошечко табачного
ларька и, когда брал сигареты со сдачей, сбоку пьяно навалился, ерзая
плечом, молодой парень в кепочке, осипло говоря:
увидел, не успел разобрать черты его лица, выругаться.
стоял невысокого роста, с покатыми плечами борца мужчина в спортивном
полупальто, стоял, развернув газету, невнимательно пробегал строчки и
одновременно из-за газеты взглядывал на площадь, на близкую стоянку такси,
- и Константин почувствовал оглушающие горячие прыжки крови в висках.
внезапно свинцовая тяжесть появилась в затылке, в спине, в ногах. Эта
тяжесть тянула его книзу, назад, непреодолимо требовала обернуться туда,
на угол, но он не обернулся. Он с правой стороны влез в машину, включил
мотор и лишь тогда, преодолевая эту тяжесть в спине, в затылке, оглянулся
назад. Человека с газетой на углу не было.
же? За мной следят? Может быть, я не замечал раньше? Не обращал внимания?
Или это мания преследования?"
9
отдышался, посмотрел в огромное окно, ощущая коленями накаленную паровую
батарею. Машина стояла внизу у края тротуара, на другой стороне этой тихой
и узенькой окраинной улицы; желтели окна в деревянных домах.
незнакомых квартир с черными пуговками звонков, почтовыми ящиками;
запыленная, в разбитом плафоне лампочка тлела под потолком, на стены
сочился свет, как в мутной воде.
дубовой, какие бывают только в старых домах, и тут же сильным нажимом
позвонил два раза.
будто в далеком пространстве, и Константин позвонил еще раз - долгим,
непрерывным звонком.
лампочки на площадке слабо освещал массивную дверь, и железный почтовый
ящик, и потускневшую на нем наклейку какой-то газеты.
приоткрылась, возникла в проеме, задвигалась полосатая пижама, половина
освещенного лица, ежик волос. И Константин, рывком оттолкнувшись от
косяка, шагнул в переднюю и сейчас же, не поворачиваясь, захлопнул дверь
за собой, услышав сзади звонкий стук замка.
зим! Не разбудил вас? Не узнали?
темными одутловатостями под глазами, отшатнулся к шкафу в передней, не
узнавая, стал подымать и опускать руки, выговорил наконец:
Константин наигранно-радостно. - Проводите в апартаменты, не вижу
гостеприимства! А где же Серафима Игнатьевна?
комнату, из которой розовым огнем светил висевший над столом абажур, и, не
сумев выговорить ни слова, указал рукой.
креслами, старинным зеркальным буфетом, отливающим на полочках стеклом
посуды, ваз, рюмок, Константин, не сняв куртки, тотчас упал в кожаное
кресло, бросил на комод шапку, выложил на плюшевую скатерть сигареты,
спички, глянул на Быкова.
неплохо. Адресный стол дал точный адрес. Прекрасный тройной товарообмен.
Соседи не мешают?
Быков и снова поднял и опустил руки. - Ах, Костя, Костя...
тумбочке стакан с водой, какой-то порошочек; вдавленная подушка лежала на
диване, и Быков сел возле нее, подобрав ноги в тапочках, пижамные брюки
натянулись на коленях; все его неузнаваемо осунувшееся лицо пыталось
выразить нечто похожее на улыбку.
годы... Далеко от центра, от метро. Сообщение автобусом. И... и магазинов
мало, - заговорил Быков слабым, растроганным голосом. - Магазинов мало...
Неудобно я обменял, Константин, неудобно... Скучаю по старой квартире. А
Серафима Игнатьевна гостит в Ленинграде, у дочки... Верочка замуж вышла...
А я вот третий месяц как из больницы вышел, операцию перенес, Костя. Вот
как получилось.
которому чиркал спичкой с нарочитой неторопливостью; закурил, сказал:
абажуру, струей толкаясь в него. - Признаться, я не думал застать вас
дома, Петр Иванович.
Кончаю в восемь часов. В театры, концерты не хожу. Стар. И болен я... Да и
никогда не ходил. У меня семья... сам знаешь. Эх, Костя-Константин,
вспоминал тебя, все время помнил я. Как же я рад, что заглянул ко мне,
Афанасьев Роман
Корнев Павел
Орлов Алекс
Лондон Джек
Конан-Дойль Артур
Смоленский Вадим