глядела на нее, а она глядела на маленькую женщину. Но вот однажды принцесса
увидела, что колесо у прялки больше не вертится, а маленькой женщины нигде
нет. Она послала своих слуг узнать, отчего не вертится колесо и куда
девалась маленькая женщина, и слуги, воротясь, доложили ей: оттого не
вертится колесо, что некому больше вертеть его - маленькая женщина умерла.
выздоровела.
вышла из кареты на том самом месте, где выходила прошлый раз, и подошла к
двери. Теперь уже некому было глядеть на нее, и ей не на кого уже было
глядеть, поэтому она вошла в хижину и принялась искать тень. Но сколько она
ни искала, так и не нашла ничего; и тогда она поняла, что маленькая женщина
говорила правду. Ее воспоминание не грозило смутить ничей покой, оно вместе
с нею сошло в могилу, и вместе с нею спит там теперь вечным сном. Вот и вся
сказка, Мэгги.
что ей даже пришлось закрыться от них рукой.
дряхлой старушкой, от этого ничего не изменилось бы.
бы. - И задумалась, уставясь куда-то в пустоту.
концов Крошка Доррит, желая вывести ее из оцепенения, встала и выглянула в
окошко. По двору в эту минуту проходил Панкс; он поднял голову и подмигнул
ей уголком глаза.
и стояла рядом, опираясь на плечо Крошки Доррит. - Я часто его тут встречаю.
сомневаюсь, часто ли ему удается угадать даже прошлое или настоящее.
Мэгги.
головой.
- Пойдем, довольно нам стоять у окна.
ГЛАВА XXV - Заговорщики и прочие
квартиру в третьем этаже у одного джентльмена, причастного к юридической
профессии, но занимавшегося делами не слишком крупного масштаба; в контору
этого джентльмена вела дверь, расположенная позади парадной двери и
снабженная пружиной, отчего она, отворяясь, хлопала точно дверца капкана; а
на фрамуге парадной двери было выведено: Рэгг, ходатай по делам. Поверка
счетных книг и взыскание долгов.
суровой простоте, осеняла палисадник, отделявший дом от проезжей дороги,
крохотный клочок пересохшего грунта, где два-три деревца чахли в придорожной
пыли, уныло склоняя долу почти серые листья. Учитель каллиграфии, занимавший
второй этаж, украсил ограду палисадника вставленными в рамки под стекло
образцами почерка своих учеников до и после шестимесячного курса обучения.
(Для большей наглядности в первом случае все младшее поколение учительского
семейства дружно трясло стол, а во втором решительно изгонялось из комнаты.)
Квартира мистера Панкса состояла из одной просторной комнаты, причем в
условиях было предусмотрено право квартиранта в воскресные дни получать у
квартирохозяина завтрак, обед, чай и (или) ужин, по заранее разработанному
подробному прейскуранту и с обязательством своевременного предупреждения;
для осуществления какового права мистер Панкс должен был в соответствующие
часы являться к столу, за которым принимали пишу мистер Рэгг и мисс Рэгг
(дочь последнего).
вместе с почетом в округе благодаря глубокой сердечной ране, нанесенной ей
пожилым булочником, проживавшим здесь же по соседству, и при посредстве
мистера Рэгга привлеченным ею к суду за нарушение обещания жениться.
Булочник, на которого адвокат мисс Рэгг обрушил целую лавину обличительного
красноречия общей стоимостью в двадцать гиней (из расчета примерно по
полтора шиллинга за эпитет) и которому пришлось уплатить сполна все, что с
него требовали, до сих пор подвергался травле со стороны пентонвиллских
мальчишек. Зато мисс Рэгг, охраняемая могуществом закона, получив чистоганом
за причиненный ей моральный ущерб и поместив полученное в государственные
ценные бумаги, пользовалась всеобщим уважением.
она давно уже утеряла способность краснеть, была увенчана всклокоченной
желтой шевелюрой, напоминавшей облезлую швабру, и в обществе мисс Рэгг, у
которой все лицо было в больших палевых веснушках, а волосы висели жидкими
косицами того же соломенного цвета, что и у ее родителя, мистер Панкс уже
несколько лет обедал почти каждое воскресенье, а кроме того, еще иной раз и
на неделе пропускал вечером стакан-другой портеру, закусывая хлебом и
голландским сыром. Мистер Панкс был одним из немногих холостяков, не
испытывавших страха перед мисс Рэгг; он успокаивал себя двумя соображениями:
во-первых, что "второй раз номер не пройдет", и во-вторых, что он "невелика
добыча". Защищенный этой двойной броней мистер Панкс пофыркивал на мисс Рэгг
вполне беспечно.
квартире и никакими другими делами не занимался; но, став предсказателем
будущего, он теперь часто до глубокой ночи просиживал запершись с мистером
Рэггом в его тесной конторе, а потом еще долго жег свечу у себя в комнате.
Хотя его обязанности хозяйской мотыги отнюдь не уменьшились - а если их
можно было уподобить ложу из роз, то разве только по количеству шипов, - у
него, видно, завелась какая-то новая забота, непрестанно требовавшая его
внимания. Освободившись вечером от Патриарха, он тотчас же брал на буксир
другое, неведомое судно, и пускался в плавание по новым водам.
половиной и безутешным наследником оставался один только шаг; и был ли этот
шаг коротким или длинным, но мистер Панкс не замедлил его сделать. Полмесяца
не прошло со дня его первого посещения Маршалси, как он уже прочно внедрился
в табачную лавочку и особые усилия направил на то, чтобы покороче сойтись с
Юным Джоном. Дело пошло так успешно, что вскоре под неотразимым влиянием
мистера Панкса сей тоскующий пастушок стал все чаще покидать свою мокрую
Аркадию, и порой даже исчезал на два-три дня, исполняя какие-то поручения
нового знакомого. Мудрая миссис Чивери, весьма удивленная такой
метаморфозой, быть может, и воспротивилась бы, ввиду возможного ущерба для
коммерции деревянного шотландца с вывески, если бы не два существенных
обстоятельства: во-первых, ее Джон был явно заинтересован делом, по которому
ему приходилось отлучаться - а это она считала полезным для поднятия его
духа; а во-вторых, мистер Панкс уговорился с нею, что будет платить за
каждую отлучку ее сына из вполне божеского расчета семь с половиной
шиллингов в день. Предложение это исходило от самого Панкса и было высказано
в краткой, но убедительной форме: "Может, ваш сын по недомыслию и не взял бы
денег, сударыня, но у вас-то такой причины нет! Дело есть дело, сударыня, а
потому берите и пусть это останется между нами".
неизвестно. Выше уже упоминалось, что человек он был не слишком
разговорчивый; сейчас к этому можно добавить, что по роду его занятий у него
выработалась привычка держать все на запоре. Собственные мысли он запирал
столь же тщательно, как неисправных должников в Маршалси. Даже во время еды
он с такой поспешностью отправлял в рот куски, словно и их хотел запереть
поскорее; а уж во всех остальных случаях предпочитал держать рот, как и
ворота тюрьмы, закрытым. Без крайней надобности он его не раскрывал никогда.
Если уж непременно требовалось пропустить что-то наружу, он приоткрывал один
уголок, ровно настолько, сколько было необходимо, и тотчас же снова
закрывал. И так же как на дежурстве в тюрьме он экономил свой труд и
заставлял уходящего посетителя дожидаться, если видел, что подходит другой,
чтобы одним поворотом ключа разделаться с обоими, - точно так же он иной раз
медлил высказать какое-нибудь замечание, если чувствовал, что на язык
просится еще одно, и уж отпускал оба сразу. Пытаться же по выражению его
лица найти ключ к его мыслям было бы все равно, что на тюремном ключе
надеяться прочесть историю каждого из тех, за кем он запирает ворота.
пригласил кого-нибудь к себе обедать. Однако Юного Джона он пригласил и даже
рискнул подвергнуть его опасным (для кармана) чарам мисс Рэгг. Пиршество
было назначено на воскресенье, и ради такого события мисс Рэгг
собственноручно фаршировала устрицами баранью ногу и послала ее запечь к
булочнику - не к тому булочнику, а к его конкуренту. Был также сделан запас
апельсин, яблок, орехов. А в субботу вечером мистер Панкс принес домой
бутылку рому, на предмет придания гостю бодрости.
Гвоздем ее был заранее обдуманный дух теплого, почти родственного сочувствия
гостю. Когда Юный Джон ровно в половине второго явился в Пентонвилл - без
тросточки с набалдашником слоновой кости, без жилета в золотистых разводах,
точно солнце, сияние которого скрыли хмурые облака ненастья, - Панкс
представил его желтоволосым Рэггам, пояснив, что это и есть молодой человек,
влюбленный в мисс Доррит.