зале.
зала. - Тебя обманули ложным донесением, Кревкер.., это невозможно!
шотландской гвардии, который находился в зале, когда злодеяние было
совершено по приказанию Гийома де ла Марка.
святотатстве! - закричал герцог, вскочив с места, и так ударил ногой по
скамье, стоявшей у его ног, что она разлетелась вдребезги. - Двери на запор,
господа, охраняйте окна, и чтобы никто из чужих не смел двинуться с места
под страхом немедленной смерти! Бургундцы, обнажите мечи!
своего меча; но король, не обнаруживая ни малейшего страха и не принимая
оборонительной позы, спокойно сказал:
душе справедливое негодование, которое я слишком долго подавлял в угоду
мелочным соображениям и расчетам. Но теперь, братоубийца, предатель своего
отца, жестокий тиран, коварный союзник, вероломный король, человек без чести
и совести! - теперь ты в моей власти, и я благодарю за это бога!
когда мы при таких же обстоятельствах встретились с вами под Монлери, вы,
кажется, были очень не прочь очутиться от меня подальше, не то что в
настоящую минуту.
обнажить его и поразить врага, который не оказывал никакого сопротивления и
не давал ни малейшего повода к насилию.
были заперты и охранялись; но французские рыцари и дворяне, как ни были они
малочисленны, вскочили с мест и приготовились защищать своего государя.
Людовик не обменивался ни одним словом ни с герцогом Орлеанским, ни с Дюнуа,
с тех пор как их освободили из Лоша, если можно назвать освобождением то,
что их присоединили к королевской свите, где с ними обращались скорее как с
людьми подозрительными, чем как с особами, достойными уважения и доверия.
Тем не менее первый голос в защиту короля, который раздался среди царившего
кругом шума, был голос Дюнуа.
и что мы, ваши гости, - французы! Если вы поднимете руку на нашего монарха,
приготовитесь встретить страшные последствия нашего отчаяния; и верьте мне:
прежде чем мы падем, мы упьемся кровью Бургундии, как только что упивались
ее вином... Вперед, герцог Орлеанский! А вы, французы, ко мне! Соберитесь
вокруг Дюнуа и следуйте его примеру!
на кого он действительно может положиться. Та горсточка независимых рыцарей
и дворян, которая сопровождала Людовика и обычно не видела от него ничего,
кроме косых взглядов и презрения, нимало не устрашенная огромным численным
превосходством своих врагов и грозившей ей верной смертью, если бы дело
дошло до мечей, немедленно собралась вокруг Дюнуа и вслед за ним стала
прокладывать себе путь к тому концу стола, где сидели оба государя.
из ничтожества и возвысил до незаслуженного ими величия, не тронулся с
места; опасаясь навлечь на себя гнев Карла, эти трусы, очевидно, решили не
вмешиваться, какая бы участь ни постигла их благодетеля.
Кроуфорд, который с удивительным в его годы проворством пробился вперед
(надо, впрочем, заметить, что бургундцы, то ли из чувства чести, то ли
руководимые тайным желанием спасти Людовика от грозившей ему участи, сами
расступились перед ним) и смело бросился между королем и герцогом. Он лихо
заломил набекрень свою шапку, из-под которой выбивались пряди седых волос;
его бледное, морщинистое лицо вспыхнуло, а старые глаза загорелись огнем,
как у человека, решившегося на все. Так стоял он, накинув плащ на одно
плечо, готовый, когда понадобится, обернуть им левую руку, а правой обнажить
меч.
Андреем, что бы ни случилось, не покину его!
произошла с быстротой молнии. Не успел герцог стать в угрожающую позу, как
Кроуфорд уже очутился между ним и королем, а французские дворяне окружили
своего государя.
сигнал к общему нападению, которое неминуемо кончилось бы поголовным
избиением слабейшей стороны; но тут Кревкер бросился вперед и крикнул
громовым голосом:
делаете! Это ваш дом, вы вассал короля! Не обагряйте же ваш очаг кровью
гостя - вашего государя, которому вы сами воздвигли трон и который находится
под вашей охраной! Заклинаю вас честью вашего дома, не мстите за злодеяние
еще худшим злодеянием!
тебе говорят! Гнев венценосца подобен гневу небесному.
Кревкер. - Умоляю, государь, обуздайте ваш гнев, как бы ни было велико
нанесенное вам оскорбление... А вас, французские дворяне, прошу не забывать,
что ваше сопротивление будет бесполезно и может только привести к
кровопролитию.
эту страшную минуту и который прекрасно понимал, что если дело дойдет до
рукопашной, то в пылу схватки произойдет многое такое, чего можно избежать,
не доводя дела до крайности. - Любезный кузен Орлеанский, храбрый Дюнуа, и
ты, мой верный Кроуфорд, не навлекайте на нас беды вашей излишней
горячностью. Наш кузен герцог обезумел от горя, услышав о гибели своего
любимого друга, почтенного епископа Льежского, чью смерть мы оплакиваем не
меньше его. Давнишние недоразумения, раздутые, к несчастью, новыми
событиями, заставляют его подозревать нас в подстрекательстве к злодеянию,
которое приводит в содрогание нас самих. Если наш хозяин замышляет нас
умертвить - нас, своего короля и родственника, - на основании ложного
подозрения, будто мы содействовали этому черному делу, вы не только не
облегчите, но ухудшите нашу участь своим вмешательством. Итак, назад,
Кроуфорд!.. Будь это мое последнее слово, я приказываю тебе как король и
требую повиновения... Назад и, если от тебя этого потребуют, отдай свой меч.
Так я приказываю тебе, и присяга обязывает тебя повиноваться.
вкладывая в ножны до половины вынутый меч, - истинная правда. Но, клянусь
честью, будь у меня за спиной семь десятков моих верных молодцов вместо
семидесяти с хвостиком годов, я бы вразумил этих щеголей с их золотыми
цепями, пестрыми шляпами и девизами!
горькой иронией:
государем, нашим уважаемым и любезным гостем, мы действовали обдуманно. Мы
не имеем права расправиться с ним, как хотели это сделать в первую минуту
гнева. Мы поступим с ним так, что вся Европа признает справедливость наших
действий... Господа французские дворяне, сдайте оружие моим рыцарям. Ваш
государь нарушил перемирие и не имеет больше права пользоваться его
преимуществами. Но из уважения к вашему чувству чести, а также к высокому
сану и знаменитому роду, которые он обесславил, я не требую меча у нашего
кузена Людовика.
этого зала, пока мы не будем уверены в неприкосновенности нашего короля.
по приказанию французского короля или его великого коннетабля! - подхватил
Кроуфорд - Храбрый Дюнуа, - сказал Людовик, - и ты, мой верный Кроуфорд,
ваше рвение только вредит мне. Я гораздо больше надеюсь на свою правоту, -
добавил он с достоинством, - чем на ваше ненужное сопротивление, которое
может лишить меня самых лучших и самых верных друзей. Отдайте ваши мечи.
Благородные бургундцы, которые получат от вас эти почетные залоги, защитят
нас с вами лучше, чем вы были бы в состоянии это сделать сами. Отдайте же
ваши мечи, я сам приказываю вам!
присутствие духа, которые одни только и могли спасти его жизнь. Он знал,
что, пока не дошло до схватки, все бургундские рыцари будут на его стороне и
постараются сдержать бешенство своего государя. Но как только мечи будут
пущены в ход - и он сам и его немногие защитники будут мгновенно убиты. И
тем не менее даже злейшие его враги не могли не признать, что в его
поведении в эту минуту не было ничего трусливого или подлого. Правда, он
избегал всякого повода, который мог бы довести гнев герцога до полного
исступления; но он не пытался смягчить его и, не обнаруживая страха,
продолжал внимательно и спокойно смотреть на своего врага, как смелый
человек смотрит на угрожающие жесты сумасшедшего, полный уверенности, что
собственная его твердость и самообладание в конце концов окажут свое
действие и усмирят даже бешенство человека, лишенного рассудка.
словами:
законный владелец не бесчестит себя, потому что ему не разрешили пустить его
в дело!
человек, который от ярости не владеет языком. - Оставьте мечи при себе - мне
довольно, если вы дадите слово не пользоваться ими. А вы, Людовик де Валуа,
должны считать себя моим пленником до тех пор, пока не очистите себя от