вообще? Надо как можно скорее передать его врачам. Мы должны торопиться!
встретиться с ними. Василий Николаевич просит устроить его на плоту повыше,
чтобы видеть путь. Бойку и Кучума на этот раз привязываем к грузу.
кормовщик, и его властный окрик "бей вправо", "бей влево" далеко разносит
звонкое эхо. Теперь, когда с нами больной Василий Николаевич, наши глаза
становятся острее, руки сильнее и воля крепче.
повисший на конусах гигантских скал. На угрюмых "лицах" гранитных сторожей
еще лежит ночная прохлада.
тишины. Мая, пытаясь спрямить свое русло, подобно гигантскому жернову, день
за днем, год за годом перемалывает камни и плоды своей работы уносит вниз в
виде песка и гальки. Подточенные скалы рушатся, пытаясь запрудить реку, и
тут-то, у каменной свалки, и зарождается нескончаемый грохот воды,
потрясающий ущелье. За миллионы лет Мая сумела зарыться глубоко в материк,
отполировать отвесные берега, воздвигнула на пути сказочные чертоги из
мрамора.
птицы. Глаза ищут у каждого поворота, у каждого камня опасность, а если что
замечают, по его загрубевшему лицу расплываются бледные пятна, ворот
телогрейки кажется тесным, он вытягивает шею, точно хочет проглотить
застрявший в горле комок, и с напряженностью ждет развязки. Когда же плот
минует опасность, Василий Николаевич впадает в короткое забытье, затем
начинает одной рукой крутить цигарку, но бумага рвется, махорка просыпается.
закручивая ему "козью ножку".
отбиваться?
отправим тебя в больницу.
скалами.
выпадает цигарка...
видно. Неужели порог? Мысли не поспевают за событиями. Мы у края. Плот
подхватывает тугой поток воды и со всего разбега набрасывает на валун.
поднимают правый борт плота. В последний момент, сваливаясь в воду, я
пытаюсь поймать Василия, но руки скользят мимо.
теряюсь.
сознание. Открываю глаза. Вижу над собой на камне Трофима. Левой рукой он
силится вырвать меня из потока, а правой держит за шиворот Василия. Я не
нахожу в глубине опоры для ног. Хватаюсь руками за скользкие грани обломка,
царапаюсь и кое-как выбираюсь на камень.
себя. Видим, как река уносит за кривун перевернутый вверх брюхом плот, как
бьются в смертельной схватке с потоком привязанные к нему Бойка и Кучум.
уходит от нас жизнь.
V. НА КРАЮ ЖИЗНИ
половодьем. "Убей и плыви!" Земля, родная земля.
катастрофы. Все еще не верится, что с нами не осталось плота, ни куска
лепешки, ни тепла. Мы одни среди мрачных скал, на дне глубокого каньона,
выброшенные Маей на кособокий камень.
Василий лежит пластом. Он еще дышит. На его лице сгустились тени. В глазах
испуг. Нижняя челюсть отвисла.
слева виден поворот. Справа реку поджимает крупная россыпь.
посиневшее тело. Не знаем, что делать. До берега с больным ни за что не
добраться, не сплыть за кривун, всюду торчат обломки. Но и здесь нельзя
оставаться. Нельзя медлить -- на вершинах скал уже гаснут последние лучи
заката.
выбраться. Опасность теряет значимость. Только безумный риск еще может
изменить обстановку.
приговора. Его не спасти, это ясно. А как же быть? Бросить на камне живым на
съедение птицам, а самим спасаться?
силясь преодолеть рев реки.
видим, как он, напрягая всю свою силу, пытается сползти с камня.
"Столкнуть в воду!" -- страшные слова! Столкнуть Василия, который прошел с
нами сотни преград без жалоб, без единого упрека! Неужели никакой надежды?!
раздевайся, плыви, авось, спасешься.
спину. Проверь, хорошо ли упакованы спички.
медлишь!
посиневшие ноги.
вижу. Надо бы что-то сказать ему. Но ни одной законченной мысли в голове --
они бегут беспорядочно, как беляки на Мае, не повинуясь мне.
просить прощение у Василия и Трофима за то, что заманил их сюда, на Маю, не
настоял идти через Чагар. А впрочем, зачем, ведь этот опасный путь был нашим
общим желанием,
вечерним сумраком. Трофим готов. Я завязываю на его груди последний узел, но
пальцы плохо повинуются мне. Нервы не выдерживают, я дрожу.
плечи вздрагивают.
мужественно проводить человека, с которым более двадцати лет был вместе.
тесно легким в его груди, и сам не могу унять одышку.
поступить не мог.
Покосился на бегущую синеву потока, взбитую разъяренными бурунами. И вдруг
заколебался. Вернулся, снова припал к Василию...
темноте только звезды далекие-далекие печально светят с бездонной высоты, да
ревут огромные волны в тревожной ночи.
Василия, кладу его голову себе на ноги. Холодно, как на льдине. Больного
всего трясет, и я начинаю дрожать. С ужасом думаю, что Василию до утра не
дожить.
беде? Он долго молчит, потом спрашивает:
дико ревет. Что для него наша жизнь -- всего лишь минутная забава.