глазах он какРникак не увидел. А может, и увидел? (Не уверен, не знаю,
как мимикрировало мое лицо, когда Я так сдерживалсЯ и старалсЯ не дать
ему в лоб.) Он уходил, топоча ногами и даже рыкаЯ (довольно громко) С и
сплевываЯ свое остаточное зло под ноги. Он тоже не зол. Он просто хотел,
чтобы Я отсюда ушел и рыл траншею от Урала до Байкала.
живьем С еще стоял перед моими глазами. НетРнет и возникало: живой њубик
и та ночь. Особенно когда остановила милиция. Мент. њубисов с ним заку-
рил: оба в полутьме. (А другой мент менЯ обыскал. Я помнил телом его
жесткие руки в скорый миг обыскивания.)
хожений, шли с ним рядом, друзьЯ навек. Терпеливо же таскался, ходил,
обивал ноги вместе со мной настырный гебэшник њубик, С нет, не их клич-
ка, там он какойРнибудь Алексеев или Иван Иваныч, совсем просто, не уце-
пить. Но Я уцепил. Я ходил с ним и за ним, тоже терпелив, С ходил из
сборища в сборище и из дома в дом, словно бы добавлявший там и тут по
полстакана алкаш, который все больше проговаривался. Есть, мол, знакомый
(кто?) С а тот самый, один мой знакомый, разве не слышал, за мзду подде-
лывает длЯ литераторов визы, С њубик слушал вполуха, а все же он был на
крючке, онРто думал, что Я на крючке (бутылка водки, непочатая, в его
кармане)...
Годуновские мальчики, дети у гроба њубисова (восьми и
пяти лет) С первое, что должно бы подсовывать русскому
писателю чувство вины, а с ним и малоРпомалу выползающаЯ
из норы совесть. Писатель слаб против детишек, против
испуганных и примолкших (тетка их подтолкнула на шаг
вперед, ближе к отцовскому гробу. Два мальчика...). Но Я
не давался: Я сказал себе, что у њуба, скорее всего, уже
взрослые дети. Я их повзрослил: двадцать и семнадцать.
Парни снесут. Зарастет травой. И уж во всяком случае не
узнают однажды со стыдом и с негромким эхом позора, что
они дети стукача, взрослеющие и кормящиесЯ на доносы.
Так думалось той стороной моего ТяУ, котораЯ не
разъедалась ни при какой рефлексии и только твердела.
говаривала моЯ мама. Стукач сгинул, обнаружили по вони, не смогут даже
опознать, С думалось о настырном и говорливом гебэшнике њубисове, о њу-
бике, о трупе воочию. О том, что он все еще лежит там неприбранный...
почти одновременно. Столь мгновенную развязку на скамейке в сквере можно
и впрямь счесть разборкой и видом поединка в наши дни. (Соотносилось с
дуэльными выстрелами на заснеженной опушке.) Но за гебэшника совесть
настаивала на моей вине С зарезал бедолагу! Мол, тутРто никакой засне-
женной дуэли и ренессансности. Просто взял и зарезал. И оставил валятьсЯ
труп. Ведь человек.
предусмотрены современным обществом: необходимы. Как необходимы менты.
Как необходимы пожарники, разве нет?..
что нечестно, в обход причин и следствий) С мысль, что даже эта нынешняЯ
и всеобщаЯ ко мне перемена (общажников, их жен, женщин), их вспыхнувшаЯ
нелюбовь инстинктивно связана у людей как раз с тем, что Я сам собой вы-
пал из их общинного гнезда. Сказать проще С Я опасен, чинил самосуд, за-
резал человека, оставил детей без отца...
беззубый наш гигантРпохоронщик (с первого этажа) плечом преградил мне
вход.
земле сырой, а Я даже не выпью за столом стопку ему в память? С как же
так! (Или опасаются, что мечу на освободившеесЯ жилье?)
ной. Не пускает... Возможно, будь у менЯ водка с собой, Я бы и в узкую
дверь прошел. Они бы не посмели. Но не было в тот день на водку.
ром. Однако беззубый похоронщик тотчас использовал мое замешательство.
Сука. Он Ядовито (и уже прикрываЯ дверь) заметил мне:
более чуткие и непосредственные.) Могли бы, мол, и приветить тебя, Пет-
рович, и щец дать в обед, и словцом утешить, сам знаешь! Но теперь С
нет. Точка...
что раздражение и нелюбовь общажников только и объясняютсЯ моей, мол,
перед ними виной, чуть ли не кровью на моих руках, вот ведь как. Вино-
ватРс! Мной же придуманное чувство (чувство вины) становилось ре-
альностью. Смешно, но со мной даже не здоровались.
чувствовал) в их зажатых душах билсЯ тоненький голосок, исходил тоскли-
вый плебейский крик, что все равно, как с жильем, так и с собствен-
ностью, всех нас обманут. Родненькие, да нас же надуют. Да когда ж оно
было, чтоб нас не надули. Горькое знание уже давило, а чувство неизбеж-
ной (в будущем) обманутости загодЯ развязывало им защитные инстинкты.
которой торопливостью) удалось обрести собственность С а с ней и новый,
с иголочки, смысл жизни! С от одной этой мысли общажный человек может
заболеть. Выгнали Фалеева: жил на третьем этаже у родичей, на птичьих
правах, лет уж пять. Клятвенно уверял Фалеев, что не собираетсЯ прописы-
ваться, не претендует (и в приватизации не участвует), но ему твердо
сказали С езжай в свой Ржев. Уехал.
лицию.
этаже, несчастного и беспамятного, старик зажилсЯ в гостях С да так в
комнатушке и остался, ан нет, уезжай! (К кому первоначально приехал,
старик даже не помнил. Уж много лет. Забыли и те, к кому он приехал.)
ры, выдавливали их из общаги, как из тюбика. (Меня, разумеется, не надо
было обнаруживать. Сторож. МенЯ знали.) Ловкий, мол, приживал, и опас-
ный, опасный! Они боялись общениЯ С боялись подобреть. Отводили при
встрече глаза: а вдруг он (я) возьмет да и тоже запретендует на какиеР-
нибудь общажные кв метры С мол, тоже ведь человек.
ную советскую нищету, равную длЯ всех.
где шахматы и залапанное их домино. Всерьез был расстроен. Ностальгирую-
щий старик в мою сторону и не глянул, озлоблен. Не хотел менЯ видеть.
чтобы тоже приватизировать свое жилье. Вернулись Соболевы (изРза грани-
цы). Осталась (из сторожимых мной) квартира њерчасовых, вотРвот могли
объявитьсЯ и они.
высосаннаЯ пятью детьми сука, к которой как раз приехал ее братан шах-
тер. Простой мужик С просто все и понял. Приехавший в отпуск погостить и
заодно (характер) покуражиться, он не давал мне пройти в коридоре, а
Сертаков Виталий
Ильин Андрей
Маккарти Кормак
Русанов Владислав
Акунин Борис
Шилова Юлия