Чтение 74–й страницы книги ~Нечистая сила~

"Истории Путиловского завода".

4. ПРОВОКАТОР НУЖЕН

Назначенный товарищем к Столыпину против желания Столыпина, но зато по
личному выбору императора, генерал Курлов широко жил на казенные деньги.
"Пятаков не жалко!" - любимая его фраза. В верхах давно поговаривали, что
Курлов станет министром внутренних дел. Заранее, дабы выявить свой "талант"
борца с революцией, он искусственно создавал громкие дели с эффективными
ликвидациями подпольных типографий, со стрельбой и взрывами в темных,
закрученных винтом переулках... Оба они, и Курлов и Столыпин,
предчувствовали, что им, как двум упрямым баранам, еще предстоит пободаться
при встрече на узенькой дорожке, перекинутой через бурную речку. Сегодня
Курлов принес из Цензурного комитета жалобу писателей на притеснения -
Столыпин отшвырнул ее со словами: "Книги люблю, но литературу ненавижу!"
Курлов ему напомнил, что цензура ведь тоже находится в ведении МВД.

- В моем ведении, - отвечал Столыпин, - числится и ассенизационный обоз
Петербурга с его окрестностями, однако я за все эти годы еще ни разу не
вмешался в порядок его работы...

Сазонову, как родственнику, он горько жаловался:

- Нас, правых, били. Не давали встать и снова били. И уже так избили, что
мы, правые, будем валяться и дальше...

****

Весна 1911 года прошла для него под знаком нарушения равновесия, словно
он попал на гигантские качели. Никогда еще не были так заняты телефонистки
столичного коммутатора. То и дело люди звонили друг другу, сообщая с
радостью:

- Столыпин пал, его заменяют Коковцевым... В витрине магазина Дациаро был
выставлен громадный портрет Коковцева с надписью "НОВЫЙ ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА
МИНИСТРОВ". Коковцев с большим трудом дозвонился до премьера.

- Поверьте, что я к этой шумихе не имею...

- Да о чем вы! - перебил его Столыпин. - Я и сам знаю, что вы не станете
выставлять своей парсуны у Дациаро, в этом деле опять видна чья-то нечистая
сила... Вот она и крутит нами!

Портрет с витрины убрали. Сразу возник слух, будто Столыпин взял отставку
обратно, а царь даже плакал, умоляя премьера не покидать его. И опять вовсю
трезвонили телефоны:

- Наш Бисмарк повис на ниточке. Его величество обещал ему титул графа, и
на этом наш барин Пьер успокоился...

Курлов доложил, что в ресторанах пьют за падение "диктатуры" и звучат
тосты за "новую эру ослабления режима".

- А чего удивляться? - отвечал Столыпин. - Нет такого политического
деятеля, уходу которого бы не радовались.

- Вы... уходите? - расцвел Курлов. Столыпин показал ему белые дворянские
клыки:

- Сейчас я силен, как никогда. Вся эта свистопляска вокруг моей отставки
напоминает мне афоризм одного фельдфебеля, который поучал новобранцев:
"Сапоги следует чистить с вечера, чтобы утром надевать их на свежую голову!"

Он был бы крайне удивлен, узнай только, что Гучков, смотревший на него
влюбленными глазами, говорил: "Столыпин уже мертв. Как это ни странно, но
человек, в котором привыкли видеть врага общества, в глазах реакции
представляется опасным..." Суворинская пресса вещала: "Мы все ждем появления
великих людей. Если данная знаменитость получила величие в аванс и вовремя
не погасила его, общество этого не прощает". Берлинские газеты высказывали
почти такую же мысль, какую проводил и нижегородский губернатор Хвостов: "Он
(Столыпин) сделал все для подавления минувшей революции, но сделал очень
мало для предотвращения революции будущей..."

Неожиданно к премьеру нагрянул Белецкий.

- Вот ваша апробация о "сокращении мерзавца" Манасевича-Мануйлова.

Между тем этот мерзавец на днях зашел ко мне, и мы с большим
удовольствием с ним побеседовали.

- Курлов с удовольствием, ты, Степан, с удовольствием, один лишь я давно
не имею никакого удовольствия!

- Поверьте, что это жулье - вроде полицейского архива. Он наизусть шпарит
массу адресов даже за границей, кличек, "малин" и прочее. Я тоже за
всепрощение Манасевича-Мануйлова.

- Смешно! - сказал Столыпин без тени улыбки на бледном лице. - С
революционерами проще: попался - вешаем! А вот со своим братом-провокатором
не разобраться. Копнешь такого, будто бабкину перину, а оттуда - клопы,
клопы, клопы... И если верить тебе и Курлову, то каждый такой клоп - на вес
золота!

- В нашем деле провокатор тоже нужен.

- Ну, ладно. Допускаю, что нужен. Но вот у меня под носом валяются какой
уже месяц жалобы потерпевших от Манасевича - Шапиро, Якобсон, Беспрозванный,
Минц...

- А чего их жалеть? - логично рассудил Степан. - Честные люди не
таскались на прием к Манасевичу. Жулик обштопал жуликов! Я думаю, тут все
ясно... Нам нужен агент. Хороший агент.

- Мне, дворянину, не пристало пачкать руки об это сокровище вашей веры, -
сказал Столыпин и воспроизвел библейский жест Пилата, омывающего руки.

- Так черкните резолюцию: "сократить мерзавца!"

- Нет, пусть останется... для историков будущего. Говорите, что подлец
вам нужен? Хорошо. Я не возражаю. Я скоро уйду. А вы с Курловым обнимайтесь
с ним и целуйтесь...

****

Манасевич сказал Надежде Доренговской:

- Вся жизнь - театр, а гастроли продолжаются. Не знаю, что будет дальше,
но самое главное - не терять хладнокровия. Курлов предложил ему службу за
двенадцать тысяч в год.

- Павел Григорьич, мне и на леденцы не хватит!

- А больше не можем. У нас не бездонная бочка.

- Пятаков пожалели? - обиделся Ванечка...

Он забежал в МВД с другой стороны - к Степану Белецкому, в котором
угадывал будущего великого инквизитора, и согласился быть его информатором
за очень скромные чаевые.

- Но у меня так, - сказал "сын народа". - Если что замечу, пришибу
насмерть. Нужна полная солидарность! Понял?

- Пришибайте. Солидарность будет.

- Утоплю! Даже галоши не всплывут.

- А вы мне нравитесь, - сказал Ванечка. - Заранее предрекаю, что вы
станете министром внутренних дел. И очень скоро!..

Сейчас он неплохо зарабатывал на Распутине, и статьи Маски заставляли
Гришку скоблиться, как солдата перед баней. В книге "Русский Рокамболь" об
этом казусе писано: "Распутин был далеко не дурак и не всегда мстил своим
врагам. Когда было нужно, он умел их приваживать, а такой человек, как
Мануйлов, конечно, давно ему был необходим!" Скоро они совершенно случайно
встретились в распивочной на Садовой. Распутин был наряден, богат, выглядел
хорошо, двигался как на пружинах.

- Сволочь ты, - с глубоким уважением сказал он.

- От кого слышу-то! - отвечал Ванечка без уважения. Распутин охотно
присел к нему за столик.

- Хам с тобой! Водку пьешь?

Стали пить водку. Гришка с надрывом спрашивал:

- Скважина ты худая, насквозь меня пропечатал?

- Деньга нужны, а ты - хорошая тэма.

- Я тебе не "тэма"! Давай бурдушар выпьем да подружимся, и с сего дня
обещай, что меня трепать в газетах не будешь... Выпили на брудершафт.

Энергично закусывали.

- Трудное небось твое дело? - душевно спросил Распутин. - Мне вот кады
понадобится пратецю сочинить, так я перышком ковыряю-ковыряю...

Взмокнешь, бывало! А ты, брат, писатель. Дело твое темное. Книжку-то хоть
какую ты сочинил?

Манасевич показал ему чековую книжку:

- Мой лучший роман! Переведен на все языки мира и, всем читателям
понятен. Я буду знаменит, пока у меня есть такая книжка. А теперь скажи - у
тебя есть такая?

- Не завел. Я деньги банкам не доверяю.

- Дурак ты, - небрежно сказал Ванечка. Распутина это сильно задело, он
полез на стенку:

- Почему не боишься ругать меня? Ведь даже цари мне руку целуют, а ты
лаешься... На, поцелуй и ты мне!

"Сахарная головка" уплетал севрюжину под хреном. На секунду оставив
вилку, он смачно плюнул в протянутую лапу.

- Я ж тебе не царь, - ответил он с важностью. Распутин тер руку об штаны,
виртуозно матерился.

- Перестань. И не спорь. Меня ты не переделаешь...

Через несколько дней он снова выплеснул на Распутина в газете очередную
порцию помоев. Ванечка знал, что делает. Ругая Распутина, он обретал силу в
глазах того же Распутина, и должен наступить такой момент, когда Распутин
сочтет себя побежденным, а тогда можно будет вить из него веревки, с помощью
которых хорошо вязать своих врагов... Логично?

****

Еще с весны киевляне знали, что осенью к ним заявятся "высокие гости"
ради открытия памятников - Александру II и святой Ольге. Заблаговременно в