клыки сомкнутся на моей шее, и...
молитвы из бестиария. Просто потому, что никакой другой не знала, а умирать
не причастившись не может позволить себе даже скандальный, проклятый
добропорядочными христианами дуэт "Таис".
бестиария, да и молитва ли? Я не ждала пощады от Рико, но Рико отступил.
Отступили клыки, отступили глаза, отступила вздыбленная шерсть.
И я запустила руку в его короткую и сразу же успокоившуюся шерсть. И открыла
глаза. И посмотрела на бледно-сиреневое небо.
***
Становится вровень с несколькими уже подсохшими на солнце, неотличимыми от
ландшафта могилами своих собак. Даже тиканье его наручных часов меня больше
не беспокоит. Пройдет пара дней, может быть, меньше, - и следы нашего с
Динкой преступления сотрутся окончательно.
почтительном расстоянии от меня: метрах в трех, не дальше и не ближе. Этого
достаточно, чтобы нести за мной воображаемый шлейф.
бестиария, и уже поэтому я больше не овца. Я первой захожу в дом и сажусь на
ступеньки лестницы. А перед тем, как сесть, краем глаза замечаю кровь на
ступеньках третьей, пятой и восьмой, - она так и не смогла удержаться в чаше
груди Ангела, пролилась. Бесформенные пятна, суть которых ясна только
посвященным. На моих руках - такие же пятна, об этом говорит мне Динка,
остановившаяся у двери, на почтительном расстоянии от меня: метрах в трех,
не дальше и не ближе.
землей лицо, перепачканные землей колени, черные ногти и следы крови.
робко смеяться, потом - откровенно ржать. Мы ржем и не можем остановиться:
до взмокших волос, до взмокших ресниц, до взмокших затылков.
хохот.
поросенок... В ванную и немедленно, ди-ивчонка!..
смотрим: нам вполне хватает друг друга. И вдвоем забираемся в такое же
растрескавшееся эмалированное корыто, не дождавшись, пока оно наполнится
хотя бы на четверть. И сидя в ванне, друг против друга, мы не перестаем
ржать. С чисто вымытыми физиономиями, чисто вымытыми руками, чисто вымытыми
коленями. Динка обдает меня водой, я не остаюсь в долгу, и капли прилипают к
ее лицу, которое я знаю до последней черточки, до последней ресницы, до
последней крошечной родинки на правой скуле. Или я совсем не знаю его?
Теперь, после смерти Ангела, оно неуловимо изменилось. Оно менялось все эти
короткие часы, и как только я проглядела?
блеском, еще никогда ее темно-вишневые губы не были так совершенны, еще
никогда ее ноздри так упоительно не раздувались Иногда мне удается упереться
пятками в ее икры, и по всему моему телу пробегает странная дрожь, и мне
хочется смеяться, и плакать, и аккуратно, стараясь не испачкаться, вскрыть
себе вены, и напиться в хлам, и орать что-то нечленораздельное...
дважды повторяем припев, после которого должен следовать пассаж,
нашпигованный скрипками, а затем... Затем мы должны поцеловаться. Как это
обычно и бывало на концертах.
нынешней, нырнувшей под воду аранжировке, и голоса звучат a capella, но это
так восхитительно... Так восхитительно, как не было никогда. Слышали бы нас
наши фанаты, так беззастенчиво нас предавшие; слышали бы все эти
журналистские твари, которые растягали нас на цитаты к порнофильмам; слышали
бы покойные Виксан с Алексом...
пришлось. Динкина упругая грудь - концептуальна. Вспухшие, похожие на клюкву
в снегу, соски - концептуальны. Лезущая в глаза темная челка -
концептуальна... Концептуальны ключицы и плоский, скрытый водой живот,
опустить взгляд ниже я почему-то боюсь... Может быть, потому, что я - ее
зеркальное отражение...
Совсем напротив, ее голос ласкает меня, нежно касается лба, нежно касается
щек, и губы у меня начинают стремительно пересыхать... Как странно, в воде у
меня вдруг пересыхают губы...
забавные истории из жизни "Таис", кто бы мог подумать, что за два года их
накопилось такое количество... Не продохнуть. В большинстве своем это
гастрольные хохмы, в которых фигурируют придурки-фаны, придурки -
члены-команды, придурки-журналюги и прочие участники тараканьих бегов на
приз "Таис". Когда запас хохм иссяает и вода в ванной остывает, мы, все так
же смеясь, выскакиваем из нее и, даже не вытершись, наперегонки бежим по
лестнице. Наверх.
оглядываюсь назад. Кто-то из нас (я? Динка?) попал мокрой босой ногой в
кровь Ангела и размазал и без того стертое пятно.
улегшийся у перил, есть мы с Динкой, а Ангела больше нет. И никогда не было.
Проще думать, что его не было никогда. Никогда Эта вязкая мысль успокаивает
меня, и я влетаю в комнату и тут же получаю подушкой по башке - от Динки"
она все еще не может уняться. Спустя секунду подушка летит в голову уже ей,
и мы снова истерически смеемся. Смеемся и не можем остановиться.
кровать. Я вытягиваюсь рядом с ней. Так мы и засыпаем, голые, ничем не
прикрытые и - примирившиеся.
***
Ангела, когда в доме появился Ленчик. По солнцу, стоящему почти в зените,
можно было предположить, что сейчас часов двенадцать, никак не меньше. К
этому времени мы с Динкой были одеты и сосредоточены: от предутренней
шизофренической веселости не осталось и следа. Мы ни о чем не
договаривались, глупо договариваться, когда и так все ясно: мы - заодно.
Чтобы ни случилось.
которыми мы никогда не были Не менее впечатляюще, чем "нимфетки-лесби",
которыми мы никогда не были... Мы уже не нимфетки, а лесби после семнадцати,
по меланхоличному выражению Виксан, могут интересовать только друг друга.
отчего глаза ее сразу же опрокинулись, а на лицо змеей вползла улыбка. Эта
улыбка так расстроила меня, что я выскользнула из дома под предлогом
кормежки других собак - только бы не видеть ее. Перед тем как войти в старую
оранжерею, служившую теперь пристанищем для псов, я несколько минут постояла
возле могилы Ангела. Я не хотела делать этого, черт возьми, не хотела, но
свежий прямоугольник земли притягивал меня.