Чтение 74–й страницы книги ~Эфирное время~

"публичное" лицо, то есть скорчил глупую, злодейскую морду, и своем
"публичным" голосом отрывисто, гортанно, с истерическим придыханием,
рявкнул: - Чем абсурдней ложь, тем охотней в нее верят. Кто сказал?
Геббельс!

Лиза не сразу поняла, почему сейчас, сидя в конференц-зале, глядя на
пластиковую папку, в которой между бумагами лежали порно-снимки, она вдруг
вспомнила тот давний эфир и великолепного актера, государственного шута с
его злодейскими гримасами. Возможно, просто потому, что этот человек был
напрямую связан с криминальным миром, и ей пришла в голову отчаянная мысль
воспользоваться его предложением, обратиться к нему за помощью. Впрочем, ей
было сложно сосредоточиться, сообразить, что же произошло и как надо
действовать. В голову упорно лезла всякая чушь.

"Неужели на этих фотографиях я? Но я должна была хоть что-то чувствовать,
помнить. Если это был глубокий обморок, то на снимках должно быть заметно,
что партнерша как кукла".

Она представила, с каким упоением начнет терзать ее желтая пресса, и не
только желтая, как станут коситься на нее коллеги, какой обрушится шквал
сплетен, и даже если потом удастся доказать, что это подделка, что она была
без сознания, все равно, позор на всю оставшуюся жизнь.

Когда подобные истории случаются с мужчинами, у многих это вызывает если не
сочувствие, то хотя бы понимание. Но женщине такого не простят. При любом
исходе она уже станет не просто Елизаветой Беляевой, а той самой, которая,
как свинья в грязи, кувыркалась в койке с каким-то мужиком. А если на этом
фоне из-за пристального внимания папарацци еще всплывет ее реальный роман?

От одной только мысли об этом Лиза густо, горячо покраснела. Ох, как
интересно! Оказывается, наша скромница, которая во всех интервью
рассказывает о своей крепкой образцовой семье, о любви к мужу и детям,
вовсю развлекается на стороне, да не с одним мужчиной, с двумя! А там, где
двое, наверняка есть третий, четвертый, пятый. Кто же она? В русском языке
для таких, с позволения сказать, женщин, и слова-то приличного нет.

"Чем абсурдней ложь, тем охотней в нее верят".

Красавченко все рассчитал правильно. Он оставил ее наедине с фотографиями,
в огромном зале, в толпе. Четыре часа паники, неизвестности. Вокруг люди,
она не может достать эти жуткие картинки и разглядывать их прямо здесь. Не
надо быть доктором психологии, чтобы понимать, как страшно действует на
человека неизвестность, неясность угрозы. Если снимки фальшивые, тоже
приятного мало, но это, разумеется, значительно легче пережить. А если
все-таки там она, собственной персоной?

Ей захотелось не просто вымыться, ей захотелось кожу с себя содрать. Раньше
она представляла себе, что чувствуют женщины, пережившие насилие, но
представляла довольно абстрактно, и вот теперь пришлось испытать на
собственной шкуре. Или все-таки не пришлось, и эта мразь к ней не
прикасалась? Но тогда зачем, спрашивается, он ее усыпил? И каким образом
она оказалась без джинсов, на кровати? Что, препарат, который он ей подлил,
действует на человека как глубокий гипноз? Она не просто уснула или
потеряла сознание, но могла двигаться, как сомнамбула?

Для того чтобы понять хоть что-то, надо хорошенько разглядеть лицо на
снимках.

На трибуне менялись ораторы. Время как будто остановилось. Встать и уйти,
сославшись на головную боль? Пробираться сквозь ряды, под пламенную речь
очередного оратора, шепотом извиняться, просить, чтобы встали и выпустили
ее? Проходы между рядами узкие, как в кинотеатре. Через четыре часа она
созреет настолько, что действительно бегом побежит в бар на двенадцатый
этаж, лишь бы скорее узнать, что ему нужно.

На самом деле есть два варианта: деньги или эфир. Если деньги, то наверняка
огромная сумма, потому что ради нескольких тысяч вряд ли стоило шантажисту
лететь в Монреаль, жить в этой гостинице в качестве частного лица,
разыгрывать сложный многоактовый спектакль со слежкой, сальными
ухаживаниями, фотосъемкой, отравленным вином. Слишком много хлопот для
банального шантажа. Дороговато получается. Одноместный номер здесь стоит
сто двадцать канадских или сто американских долларов плюс авиабилеты,
канадская виза (между прочим, получить ее совсем не просто, надо заполнить
пять страниц анкеты, назвать места рождения бабушек и дедушек, канадцы
очень тщательно проверяют каждого иностранца). При такой глобальной
подготовке, он наверняка успел выяснить ее материальное положение. Есть
люди, которые значительно богаче политического обозревателя Беляевой, и не
меньше, чем она, дорожат своей репутацией.

Значит, ему нужен эфир? Зачем? Может, он просто исполнитель и за ним стоят
более серьезные люди?

Она вдруг вспомнила недавнюю свою беседу с генералом МВД. Речь шла о
захвате заложников. Чеченцы держали у себя троих офицеров и требовали
огромный выкуп. Они прислали в МВД видеопленку, на которой были засняты
заложники. Их содержали в ужасных условиях, одному отрубили во время съемки
палец, чтобы поторопить с выкупом.

- Я хочу предупредить тех, кто издевается над нашими офицерами, что нам
известны их имена, а также имена и адреса их близких родственников в
Москве. Если они надеются, что мы не решимся выйти за рамки закона, то
пусть подумают о том, насколько законно действуют они сами, и пусть
запомнят: если речь идет о наших товарищах, об офицерах милиции, мы ни
перед чем не остановимся, - заявил генерал в прямом эфире.

Потом, в баре за чашкой кофе, один ехидный коллега заметил:

- А классно генерал тебя использовал для переговоров с бандитами. Коротко и
ясно. Представляешь, если бандиты решат ему ответить, тоже в твоем эфире?

Эфир с генералом был одним из последних перед отлетом в Канаду. Прошла
всего неделя. Тогда, в баре Останкино, она приняла реплику коллеги за
неудачную шутку, а теперь подумала: вдруг это был намек?

"Вот так, вероятно, сходят с ума, - отстраненно заметила про себя Лиза, -
что там у меня разовьется за эти четыре часа? Мания преследования? Бред
отношения? Если сейчас вспомнить любой из недавних разговоров, любой эфир,
любую случайную реплику, можно выискать какой-нибудь скрытый намек,
нащупать тайную связь. Вероятно, именно этого и добивается Красавченко,
ждет, когда я дозрею и соглашусь на любые его условия".

- Лиза, вы меня слышите? - американка испуганно смотрела на нее и трясла за
плечо. - Снимите наушники. Синхрон уже давно не нужен.

- Да, конечно, - Лиза вздрогнула, огляделась, словно проснувшись.
Металлическая дужка наушников запуталась в волосах, она дернула так сильно,
что вырвала целый клок. На глазах выступили слезы.

- До сих пор болит голова? - сочувственно поинтересовалась Керри. - Или,
может, этот Красафченкофф вас так расстроил? Вы на себя не похожи.

- Да, голова болит. Я, пожалуй, пойду, - прошептала Лиза.

Она дождалась, когда очередной оратор закончит свое выступление, и под
вялые аплодисменты пробралась к выходу. В руках она держала пластиковую
папку и больше всего боялась, что плотные фотографии сейчас выскользнут и
упадут кому-нибудь на колени.

Подниматься на двенадцатый этаж ей не пришлось. Красавченко сидел в холле и
читал русскую газету.

- Елизавета Павловна, я как чувствовал, что больше часа вы не выдержите,
решил подождать. Хоть вы и назвали меня дураком, я совсем неплохо
разбираюсь в людях. А здесь, оказывается, есть русские газеты. Вот довольно
свежий номер, всего лишь позавчерашний. Смотрите, какие любопытные новости.
Убит ваш коллега, журналист Бутейко. Застрелен ночью в своем подъезде. Вы
кажется, начинали с ним на одном канале, и даже участвовали в его ток-шоу?
Ну, вы совсем побледнели. Что, жаль коллегу?

Лиза, ни слова не говоря, взяла газету у него из рук и с трудом разобрала
текст коротенькой заметки на последней странице, где публиковались
криминальные сообщения. В глазах стоял тяжелый красноватый туман. Во всем
"Останкино", и, наверное, во всем мире, невозможно было найти человека, с
которым ее связывала бы такая давняя взаимная ненависть.

"Я не хотела этого..." - пронеслось у нее в голове.

- Ну что, пойдемте? - широко, приветливо улыбнулся Красавченко.

- Куда? - едва шевеля губами, спросила Лиза и бросила газету на стол.