что американские геологи, назвавшие эти отложения "серией Цеценван"
(по китайскому названию города Цецерлэг), допустили серьезную ошибку,
определив возраст их как юрский. На самом деле толща континентальных
пород около Арахангая относилась к концу палеозойской эры и, вероятно,
к эпохе нижней перми. Здесь породы имели несколько другой вид, чем в
Гоби, так как не были покрыты коркой черного пустынного загара.
Обширные массивы базальтов, долеритов, порфиритов и других основных
эффузивных (излившихся на поверхность земли) пород свидетельствовали о
столь же сильном вулканизме, как и в Южной Гоби. Я уверен, что в
области развития Арахангайской толщи должны найтись древние
вулканические конусы.
встретила сплошная наледь, вытянувшаяся вдоль дороги у русла реки.
Резким, пронизывающим холодом дуло по ущелью. Здесь, в тени огромной
горы, было мрачно, и мы попали сюда с солнечного плато совершенно как
в погреб. Начинался под(r)ем на громадный перевал, называвшийся Ихэ-даба
("Великий перевал"). Двадцать шесть километров поднимались мы по
убийственной дороге из гранитных плит, по ребрам крупных камней и
россыпям остроугольных кусков кварцевых и диоритовых жил. Спуск был не
лучше и еще более длинен. Машины, неистово раскачиваясь и содрогаясь,
тащились на второй или третьей передачах. При каждом резком толчке
нога шофера невольно сильнее прижимала газ. Машина отвечала на это
более сильным воем передач. Совпадение толчка и воя давало полное
впечатление живой реакции измученного существа. Наполненные бензином
бочки глухо рокотали в кузове, и обычные опасения все сильнее
беспокоили меня. Течь в протершихся бочках, попадание бензина на
раскаленную выхлопную трубу и страшный пожар машины - вот о чем не
перестаешь думать, когда везешь бензин в бочках в дальнем маршруте и
по плохой дороге. А здесь, на страшных камнях высоченных перевалов,
эта тревога особенно вырастала.
куча камней в десятки тонн весом. Со всех сторон нас обступили
исполинские платообразные гольцы - удивительно ровные столовые горы. У
крутых, как ножом обрезанных, краев их плато в каждом углублении
склона сверкали снеговые пятна. Кое-где виднелись остатки размытых
корытообразных долин, или отрогов, и широкие полуцирки, называемые
геологами "кары", врезанные в верхние края столовых гор. Это означало,
что здесь когда-то были горные ледники, вероятно, в эпоху более
влажного климата.
костям. Еле ползущие машины выли и содрогались, как в судорогах, под
холодным резким ветром и бледным высоким небом. Потом светлые граниты
сменились красными роговиками и кремнистыми сланцами. Камни стали
мельче, но перевалы, хотя и менее высокие, шли один за другим. Русла
полувысохших речек пересекали дорогу. Заваленные крупной галькой,
серой вперемешку с белой, они казались полосами грубой ткани.
перевала, чтобы подождать отставших товарищей. Отойдя в сторону от
перегретой машины, мы растянулись на земле. Позади нас, на востоке,
далеко вниз уходила извилистая долина и без конца тянулись гряды
низких безлесных гор вплоть до ровной стены гольцов. Впереди, на
западе, горы становились ниже, и удаленная равнина тонула в дымке
нагретого воздуха. По сторонам уходили за горизонт слабо зеленые
равнины плоскогорья. Поразительное одиночество и пустота как бы
отрезали нас от всего мира. Одинокая машина на высоченном плато стояла
наедине с небом и облаками, ползущими на уровне земли. Это
незабываемое зрелище могло служить символом борьбы человека с
бесконечными просторами Монголии.
спуска к невысоким хребтикам, заросшим травой и сплошь утыканным
пирамидами и конусами черного камня. Местность начала принимать
гобийский вид. Исчезли все следы леса, почва стала сухой, речки
встречались все реже, появились скалы с черным пустынным загаром.
Гладкая дорога позволила развивать ход, и мы быстро достигли Дзаг
сомона. Уже само название - "саксаульный сомон" - говорило, что мы
покинули пределы Хангая.
реки Дзабхан. Вдоль северной стороны долины шли поразительно пестрые
низкие горы с разнообразными конически-ступенчатыми формами. Вскоре в
еще прозрачном с утра воздухе стали видны постройки Цаган-Олома.
Цаган-Олом ("Белый брод") стоял на самом берегу реки Дзабхан.
Настоящая хорошая река с прозрачной и мягкой водой с шумом бурлила на
перекатах, обещая замечательное купание. Однако как раз для купания-то
и не было времени: мы хотели сегодня же поспеть в
Юсун-Булак - теперешний центр Гоби-Алтайского аймака. Впрочем, когда
стих ветер, налетело множество кусачей мошки, и желание купаться
поостыло.
дороге прямо к югу и через сорок пять километров прибыли в аймак. Он
стоял в безотрадном месте. Жители испытывали сильную нехватку воды и
страдали зимой и осенью от неистовых ветров. Все признавали, что аймак
поставлен неудачно. Его прежнее расположение в Цаган-Оломе было
несравненно удобнее. Последний стоит на перекрестке разных дорог, на
большой реке, а в смысле приближения к своим районам
сорокапятикилометровое расстояние от Цаган-Олома до Юсун-Булака -
совершенно пустяковая выгода по монгольским масштабам.
уныло валявшихся на груде запасного снаряжения. В письме
Рождественский сообщал, что на Бэгер-нуре его постигла неудача.
Местонахождение, столь расхваленное геологами, на взгляд палеонтолога,
оказалось очень бедным, хотя и содержало какие-то новые, еще
неизвестные науке виды. Раскопки за несколько дней дали незначительное
количество костей носорогов и обломок черепа мастодонта. Этого было
достаточно, чтобы установить геологический возраст и условия
образования местонахождения. Только накануне нашего приезда отряд
Рождественского ушел из аймака по прямой дороге в Шаргаин-Гоби.
Цаган-Олом и затем выйти наперерез Рождественскому по Хобдосской
дороге и заехать в Шаргаин-Гоби с запада через Тонхил сомон
("Находящийся в выемке"). Немедленно погрузившись, мы сдали помещение,
поблагодарили хозяев и к вечеру пришли в Цаган-Олом. Пока искали
начальство, совсем стемнело. Наконец получили помещение под
базу - длинный глинобитный дом, недалеко от берега Дзабхана.
Устраивались уже ночью, в полной темноте, и только во втором часу утра
закончили этот многотрудный день.
распределяя грузы. "Дракон" и "Кулан" отправились в Улан-Батор с
грузом коллекций, пустых бочек и лишнего снаряжения. Со мной, кроме
"Волка", осталась только полуторка - "Олгой-Хорхой". Чтобы избежать
убийственной дороги через Арахангай, я направил наши машины в
Улан-Батор по южной дороге, через Баин-Хонгор и Убур-Хангай. Расчет
был правильным - машины дошли легко и быстро. На Цаган-Оломской базе
оставили Дурненкова и с ним одного рабочего - наиболее молодого и
слабосильного. Дурненков приуныл. В самом деле, сидеть здесь и
"куковать" на складе в почти пустом поселке, в девятистах пятидесяти
километрах от Улан-Батора, было совсем не весело. Выяснив, что у
какого-то из местных жителей имеется гармонь, Дурненков немного
повеселел. Вечером, уже в темноте, после окончания всех работ шоферы
решили купаться. Я сидел, покуривая козью ножку, и поджидал
Новожилова, искавшего мочалку для купания. Внезапно сквозь тьму с реки
донесся вопль, затем второй и невнятные испуганные крики. Сердце у
меня заколотилось. Я представил, что кто-то тонет в быстрой реке, и
бросился к берегу. Где-то впереди журчала река, и узкая полоска воды
поблескивала в свете звезд совсем близко. Вдруг я полетел куда-то в
темноту, тяжело брякнулся на песок и оказался у самой воды, скрытой
береговой террасой. С нее-то и сверзился Вылежанин, растянув сухожилие
на ноге, а затем я, отделавшийся более счастливо. В общем, наш "Волк"
захромал и продолжал хромать до самого возвращения в Улан-Батор.
Дзабхана. Дорога вилась по ущельям и склонам холмов, потом отошла от
реки и направилась поперек необыкновенно мрачной котловины. В ней
стояли одинокие шатровидные останцы, а с юга высились конические горы
с редкими полосами снега наверху. За длинным перевалом началась
большая котловина - восточная оконечность Гуйсуин-Гоби ("Гоби
смерчей", "Вихревая Гоби"). У самого начала впадины находились
развалины монастыря Могойн-хурэ ("Змеиный монастырь") - целый город
пустых стен и станция для проезжавших машин. От развалин монастыря
через всю "Вихревую Гоби" виднелась гора Цасту-Богдо ("Снежная
святая") в четыре тысячи двести двадцать пять метров абсолютной
высоты. Ее снежный плоский купол как бы парил над затянутыми
фиолетовой дымкой плохо различимыми темными склонами. Цасту-Богдо
представляла собою форпост снеговых гигантов Монголии, выдвинутый
далеко на юг, в область Гоби. К середине дня над горой собрался
облачный покров и повис над ней неподвижной плоской тучей, так же как
над Ихэ-Богдо.
жаркая впадина. В центре котловины - остров страшных пухлых глин, и
вообще вся подпочва этой Гоби - глинистая. Нигде ни признака воды, ни
сухого русла. Только жаркие ветры гуляли, вздымая пыльные смерчи, на
всем стокилометровом протяжении Гуйсуин-Гоби. Вдалеке на севере в