одной пятой хватало только на то, чтобы стабилизировать падение. Меня стало
раскачивать, крутнуло на полоборота - ветер. На ста сорока метрах мигнул
индикатор заряда, я тут же выключил генератор и стал разгонять турбину. На
это уходит три секунды и метров восемьдесят высоты. Я потерял "трубу" из
виду. Пришлось подняться и зависнуть. Ага, вот она. Поймал в прицел, дал
увеличение, навел перекрестие на рубку экипажа и выстрелил. Десять
импульсов, пробивающих двухсантиметровую сталь. На месте рубки расплылось
белое пятно, прочее изображение на секунду пропало. Все, одной меньше. Косо
набираю высоту...
линиями на черной бумаге. Разве может кто-нибудь выжить в таком четком
черно-белом городе?.. По черной, загибающейся вправо полоске Садового кольца
двигалась ослепительно-белая полоска. Я был на высоте около километра.
я расстрелял ее, как на полигоне: не зависая, в свободном падении, с уходом
в горизонтальный полет. Теперь - к аэропорту, там обязательно должна быть -
и, может, не одна... Меня спасла высота. Будь я метров на двести пониже,
акустический удар убил бы меня. А так... каким-то безумным усилием я
выровнялся и свечкой пошел вверх - будто выныривая из глубины... Гады... вы
начали... Я опомнился на двух тысячах. Так я сожгу весь керосин... Врубив
генератор, пошел вниз, но цели не увидел, поэтому поймал пенал с "болтами" и
стал водить им вокруг. Батарея зарядилась, я перешел в горизонтальный полет.
Головка "болта" захватила цель - источник звука - и я выстрелил, не видя
даже, куда. Экран опять померк, ослепленный выхлопом ракеты. Я был уже в
зоне аэропорта. Где-то над дальней его границей, в районе ремзавода, вспух
комочек пламени - "болт" нашел свою цель. Еще одна "труба" стояла прямо на
поле, окруженная - для маскировки, что ли? - гражданскими самолетами. Я
разрядил в нее релихт.
только для поиска цели. Он вывел меня на третью в этом месте "трубу" - перед
зданием аэровокзала. Я сделал "горку" и в падении изрешетил ее. Наверное,
влепил ей в бак: она взорвалась и заполыхала, как бензовоз.
Ну, заправиться, конечно, можно будет на любой автостоянке, турбина жрет
все... Я поводил еще - на прощание - "болтом" по сторонам, но ничего не
обнаружил. Стал набирать высоту курсом на Останкино - и вдруг увидел
мелькнувший внизу, между домами Тверской, хищный силуэт. Это был "Шварцрабе"
- очень опасный противник. Я тут же стал уходить на форсаже вправо-вверх, он
завис, крутнулся на месте, задрал нос и врезал по мне изо всех стволов. Мне
буквально опалило пятки. С полминуты я крутился над ним, держась в мертвой
зоне, а он все пытался достать меня огнем. Мне никак не хотелось тратить
"болт", тем более что слишком уж мала дистанция, зацепит осколками - и
ага... но ничего другого не оставалось делать, - тем более что он решил не
соревноваться со мной в пилотаже, а просто начал тупо загонять меня в
высоту. С четырех тысяч у него будет уже преимущество в скороподъемности...
Отключив головки самонаведения, я выстрелил "болтом" навскидку - как по
тарелочке. Взрывом ему оторвало лопасть ротора, он затрясся и стал
разваливаться. Хвост с продолжающим крутиться винтом отделился и закружился
вокруг. Потом брызнули в стороны оставшиеся лопасти ротора. От фюзеляжа
отделились два комочка, тут же превратившиеся в прямоугольные купола
парашютов. Моя высота была две тысячи семьсот, и керосина оставалось только
для пристойной посадки...
Поработали "трубы"... Я снял с себя "горб", шлем, отсоединил релихт и, взяв
его под мышку, пошел искать, где тут можно заправиться. После черно-белой
графики ноктоскопа все вокруг даже в резком прожекторном свете казалось
бледным и размытым. Проволочная изгородь в одном месте была прорвана, будто
сквозь нее прошел танк, а рядом с этим местом лицом вниз лежал солдатик в
серой форме Российского территориального корпуса. Я перевернул его на спину,
потрогал запястье. Пульс был.
понадобилось - он мгновенно открыл глаза.
вон в той бочке. Там тоже керосин.
шланг. Справимся. Подтащил "горб", залил баки. Солдатик, приподнявшись на
локте, смотрел на меня. Я забросил "горб" за спину, пристегнул. Подсоединил
релихт к кабелю. Солдатик с трудом встал и, пошатываясь, подошел.
где-то рядом...
площадей и прочих открытых мест, и сжег еще три "трубы": у Савеловского
вокзала, в парке Сокольники и последнюю, уже на обратном пути к Пушкинской
набережной, - в районе зоопарка. Суки, подумал я, хоть бы слонов пожалели...
Выходя из атаки и набирая высоту, я краем глаза увидел волнообразно
скользнувшую над крышами угловатую тень. Это был "Лавочкин-317",
разведчик-невидимка, предвестник вторжения. В стороне аэропорта и где-то
справа, далеко, вспухли оранжевые пузыри разрывов: "лавочкины" расстреливали
радары. Значит, транспортники уже на подходе. Я поднялся выше и увидел их.
бы и услышать. Даже один "Добрыня" возвещает о своем появлении чуть ли не за
полчаса. На Москву их шло не меньше сотни. Весь восток - полнеба - светился
красными и зелеными огнями, мигал лиловыми вспышками маяков. Непонятно, как
воздух мог удерживать столько металла...
шестидесятиэтажной гостиницы, самого высокого здания в этой части Москвы.
Почему-то хотелось увидеть все своими глазами. Ноги гудели и подгибались,
как после сотни приседаний со штангой. Я снял "горб" и, встав на колени,
навалился грудью на низкий парапет. Подо мной искрилась Пресня, левее
горбатились ангары "Московского Юнкерса", а дальше лежало темное
пространство аэропорта. Правее и еще дальше, пожалуй, в районе Аграрного
Университета, разгорался очень большой пожар. Были данные, что партийное
руководство где-то там и собиралось. Ну что же...
только потом я его услышал. Самолеты были уже, наверное, над восточными
пригородами. В небе проплыли медленные метеоры, оставляя за собой бледные
облачка: ракеты "Лена" сыпали осветительное конфетти. Пройдет несколько
секунд... По облачкам пробежали искры, и вспыхнул синеватый сварочный свет.
На небе начерталась раскаленная решетка. Я приподнял ноктоскоп:
режуще-сиреневый свет заливал все, было светлее, чем у воды в солнечный
полдень, но от отсутствия теней, от двухмерности, беспространственности мира
затошнило, и я поторопился отгородиться щитком ноктоскопа от призрачного
города. Да уж, рисуемая ноктоскопом штриховая, без полутонов, картина мира
была куда реальнее, чем сама реальность в этом новом свете...
дезориентированы. Егерям этого хватит.
второго офицерского чина, прошедший от и почти до Тувинскую экспедицию,
совершивший более тысячи десантирований, учебных и боевых, присутствовавший
по долгу дальнейшей службы на многих маневрах и прочих подобных
мероприятиях, - даже я никогда не видел, как десантируется целая егерская
армия. На фоне блестящего, как фольга, неба проплывали размытые светом
силуэты "Добрынь", и из распахнутых люков сыпались вниз черные, как маковые
зерна, фигурки, быстро вырастая в размерах; иногда, при каком-то особом
падении света, над их головами вспыхивал бледный круг - как очень большой
нимб. Лишь над самой землей срабатывали двигатели, рисуя бенгальское колесо,
и лопасти ротора подхватывали солдата и плавно опускали его на землю. Над
головами уже опустившихся метались "горбатые" прапорщики, готовые прикрыть в
случае внезапного огня. Через прицел релихта, дав полное увеличение, я
видел, как егеря бежали по летному полю, а мимо меня - рукой подать - уже
заходили на полосу "Добрыми" второй волны. Они не садились, они только
проходили над полосой и взмывали, облегченные, круто вверх, а за ними на
поле оставались, раскатываясь, как мячики, "барсы" на воздушной подушке,
мчались куда-то, поводя тонкими стволами своих универсалок. Далеко, где-то в
районе Кунцева, взорвалось что-то большое. Потом там же - еще и еще раз.
Поднялось пламя. Похоже, горел бензин. "Добрыни" уходили, но воздух не
пустел окончательно: на малой скорости и небольшой высоте кругами ходили
разлапистые двухфюзеляжные "сапсаны" - машины смешные с виду, но страшные в
деле.
и в небо потянулись трассирующие струи. В ответ грянуло несколько ракетных
залпов - стрельба оборвалась. По-моему, это была единственная попытка
отпора.
самолета.
сновали егеря. На бульваре перед "Гамбургом" уже строили в шеренгу
обезоруженных солдат Рейха. Никто не сопротивлялся. Небо понемногу меркло.