ужасающие язвы, где железные вериги протерли живое мясо до кости. А еще
его отважный друг, тоже калика, объяснил как-то странно жалостливо, отводя
глаза, что только они -- люди, остальные -- долюди. Томас тогда
справедливо возмутился, воспылал праведным гневом на нечестивые речи,
теперь же втихомолку поворачивал слова друга и так и эдак. Когда ели
жареную печень, Олег еще спросил ехидненько, чем же, дескать, отличается
человек от зверя? Томас с ходу выпалил, что человек может говорить, а
зверь нет. Речью отличается, значит. Разумом. Но Олег заявил сразу, что
звери тоже перекликаются: кто воем, кто щебетом, кто писком. Значит,
человек лишь самый смышленый из зверей и самый лютый, ибо убивает даже
себе подобных, но все равно зверь, а не человек. Так чем же отличается?
взгляды на шагающего справа от коня калику. Дорожная пыль вздымается при
каждом шаге, калика посерел, его загорелые плечи и душегрейка стали одного
цвета, потное лицо блестит.
или другую тяжесть. Как и все люди. Благородные или простолюдины. А что
такое -- люди? По словам калики, это те, кто еще зверь, недочеловек. А
есть и те, которые вышли из зверей в люди. Таких немного, потому для
большинства -- странные, непонятные. Но что такое всем понятное? Что-то не
слишком трусливое, но и не храброе, не полный дурак, но и не мудрец. Не
хиляк, но и не силач... Так что богатыри, мудрецы, пророки, герои -- все
странные. Обычным людям кажутся нелепыми... Кому-то, например, даже
покажется глупым его поход из мирного богатого края, из замка на Дону, в
чужой мир, где на каждом шагу подстерегала смерть, где голодал, страдал,
нес лишения, падал с высоких башен, зачастую спал, как собака, на охапке
соломы... Но даже сейчас: нормально ли, что везет смертельно опасную чашу,
вместо того, чтобы бросить и поспешить в объятия любимой?
далеко впереди на дороге всадника:
от несвойственных благородному рыцарю размышлений. Конь у незнакомца как
скала из черного базальта, а сам всадник выглядит скалой поменьше, но
массивный, тяжелый, угрожающе сильный. Над приближающимся всадником летают
черные вороны, Томас с удивлением и холодком между лопатками не сразу
сообразил, что это огромные комья земли, выброшенные широкими подковами.
него веяло древней звериной мощью. Он был в рубашке из толстых
металлических колец, на голове блестел шлем размером с пивной котел, левую
сторону груди закрывал широченный щит размером с дверь сарая, а на локте
правой руки вместо ожидаемого Томасом меча висела тяжелая шипастая булава.
Наискось седла совсем не по-рыцарски лежало толстое копье с простым
булатным наконечником.
остановились. Всадник оценивающе рассматривал Томаса -- бесцеремонно,
откровенно. Томас нахмурился, надменно выпрямился. Рука дернулась опустить
забрало, но сдержался -- знал эти ревнивые взгляды. Разбойники нападают
ради добычи, но есть порода странных -- опять же людей! -- в молодой
Британии их зовут странствующими рыцарями, что бродят по дорогам еще
полудикого края в поисках самой схватки. Не успокаиваются, пока не отыщут
рыцаря сильнее, да и потом еще пробуют поквитаться, не получая от кровавых
схваток ничего, кроме ран и увечий. Томас раньше сам был таким, да и
сейчас такой, но то ли отшельник подействовал, то ли недавняя встреча с
сорока каликами выбила из колеи, но сказал первым, вполне мирно:
густым голосом, похожим на рев рассерженного медведя:
Я пока что равных не встречал, а ты выглядишь крепким дубком... Среди
поединщиков не припомню. Но сперва дело, а забавы опосля. Откеля путь
держите?
на Олега. Тот, напротив, смотрит на всадника с симпатией, со странным
сочувствием. Опережая рыцаря, что вспыхнул от требовательного вопроса,
Олег ответил ровным благодушным тоном:
прошлом году отвоевали у сарацинов, искупались в Иордане, в кипарисовых
рощах побыли... Идем обратно.
себя по бедру, где торчала рукоять меча.
Какие-то церкви разграбили, иконы вышвырнули, церковными ризами коней
вместо попон укрывают...
кровью, прохрипел лютым голосом, переходящим в свирепый рык:
за друга, смотрел на огромного воина без всякого страха.
Царьград? А теперь вдруг стали его защитниками?
дубина.
как слабость или трусость:
благородный друг, хоть и бредет пешком -- он герой с причудами -- вовсе
исповедует свою древнюю веру отцов и даже, возможно, прадедов.
тебя однажды, еще больше о тебе слышал. Вдвое сильнее меня, но бродишь по
дорогам аки птаха небесная, что кизяки клюет! Смелости, ухватки в тебе
нету. Взял бы Идолище поганое за лапу или что там у него, шмякнул бы о
стену, чтобы весь дворец затрясся, а маковки церквей посыпались! Мокрое бы
пятно осталось, тут бы и делу конец.
выбирая позицию для удобного удара.
появляется новое Идолище. Со своими сторонниками! Только своего вожака
зовут пророком, а чужого -- Идолищем. А те -- наоборот, хотя для меня это
выкапанные близняки. Царьград -- гнилой город. Если царьградцам едино, кто
ими правит, то какое дело нам?
православный, оттуда наша вера русская пришла!
лицо, словно сердце пронзила злая боль. Томас сразу люто возненавидел
чужака, выдернул меч, развернул коня и заставил его попятиться для
разгона.
стоял бледный как мертвец.-- Твой патриарх гнет шапку перед Идолищем,
базилевсом, любым князьком, кто его держит в кулаке. Вон те левые,
католики, все-таки не кланяются! Для них вера -- это вера, власть --
власть. Словом, дурень ты с короткой памятью... Впрочем, ты ли виноват?
раздулся, схватился за булаву, но с огромным усилием смерил себя, гаркнул
люто:
была вера Христова?.. Отцы-прадеды молились Христу и Николаю-Угоднику!
Язычник ты поганый, гореть тебе в геенне огненной!.. А ну, скидывай свое
отрепье! И лапти скидывай!
я его вышибу к твоему дурацкому православному Христу, который в подметки
не годится нашему, католическому!
диспут как-нибудь в другой раз, а сейчас у нас дела!
плаща, в которых торчали репьи, колючки, где налипла лягушачья икра и
зеленый мох со спин чудовищ. Сбросил портки и даже стоптанные сапоги,
которые богатырь нахально обозвал лаптями.
стыда, не мог видеть униженного друга, уже решил было игнорировать
настойчивую просьбу не вмешиваться, будь что будет, если погибать, то
вдвоем, не жизнь дорога, а честь... Как вдруг богатырь грузно слез со
своего звероподобного коня, швырнул на дорогу шлем, расстегнул и бросил
следом тяжелый пояс, ухватил за края кольчугу, что доставала до коленей, с
натугой содрал через голову, звеня нашитыми булатными бляхами.
заклепку. Богатырь снял все доспехи, даже красные сапоги с серебряными
Корнев Павел
Никитин Юрий
Мичурин Артем
Каргалов Вадим
Афанасьев Роман
Березин Федор