трясся. По опыту он знал - мучиться еще не меньше недели.
Образиной, ни алкоголиком, родился в предместьях Берлина, где-то возле
Потсдама. Но Потсдам сейчас закрытая зона, там сплошные музеи, и
народишко европейский туда не пускают, опасаются - что может понимать
быдло, двадцать поколений которого воспитано на дешевом роке и
однообразной рекламе, в художественных ценностях, в сокровищах духа?
Ничего!
зждно с ним и всему прочему быдлу туда вход закрыт. Искать Хука там
бесполезно, можно и не соваться даже. А куда соваться?
дер Крузербильд Дзухмантовский совсем ослаб головой и никак не мог
ничего толком вспомнить. - Точно, если он где и приткнется, так у нее.
Детей нету, родни нету, одна Афродита...
развопится на бедного Хука, так вся пеной исходит!
Бронкс, - одни выходят из пены морской, прекрасные и завораживающие,
другие сами порождают пену, это жизнь, Крузя!
Вот если твой камушек из зуба выковырять, можно год пить
беспробудно... а что, давай?
тысяча таких как ты и я могуг пить тысячу лет, обижаешь!
тебе стакашек, Крузя, но ведь нельзя, сам понимаешь нельзя!
Сола Вырока, вот уже третье столетие господствовавшего по всему
Сообществу. Империя его торговых гигантов не знала ни границ, ни
пределов, поговаривали, что Вырок связан с Восьмым Небом, но говорить
могли что угодно, доказательств не было. Император-торгаш никогда не
восстанавливал свои суперунивермаги, состоявшие из шести ярусов: двух
нижних сверхсупермаркетов для городской голытьбы и четырех верхних
этажей, закрытых и обслуживающих народец покруче, от просто
состоятельных людей до настоящих богатеев - обычно на два верхних
яруса не пускали никого, даже полицию, даже представителей правосудия,
там жили, продавали и покупали по своим законам. Когда суперунивермаг
разваливался, его бросали. Новый строили в новом месте, если вообще
город мог себе пэзволить покупать что-то в Империи Сола Вырока.
оказались самым удобным местом. Бот мягко опустился на пластиконовую
беломраморную плиту, подняв тучи пыли.
проговорил Дил. - У меня нет времени шляться пешком!
наверное, забыл, - не менее раздраженно начал Арман-Крузя, - а
во-вторых, его все равно уведут!
улицу 12-12 в Большой тупик. Идти было далековато, но не это смущало
Дила Бронкса - он не любил всей земной мерзости, убожества, которые
ему казались гноем, выдавленным из чьего-то упитанного, холеного, но
все же больного тела. Само тело таилось за семью заборами и семью
печатями, там, куда нищету и убожество не допускают, но гной из него
тек повсюду, по этим улицам, заваленным никогда не убирающимся
мусором, по площадям-помойкам, по развалюхам-хижинам, по переулкам,
тупикам, закоулкам... повсюду! Недаром Дил бежал от этой грязи в
Космос, недаром он вылизывал и холил красавицу-станцию, свой
Дубль-Биг. А сейчас, благодаря Ивану, его вновь швырнуло в помойку, в
мерзость и гнусь.
нищих, больных, покрытых лишаями и коростой, дегенератов, тихо
хохочущих или не менее тихо плачущих над какими-то своими мелкими
горестями, через пьяных... нет, пьяны были они все: и больные, и
дегенераты, и нищие. Дилу чудилось, что они сейчас полезут, поползут к
его сверкающему боту, изгадят его, измажут своими грязными, шелудивыми
руками... Нет, бот не подпустит их на пять метров, там защитное поле.
Но все равно, противно, гадко.
ноздрями. - А ты знаешь, Дил, я бы сейчас и от крысы не отказался,
ведь мы сидели столько лет на одной синтетике, это же надо - столько
просидеть на искусственном дерьме!
приходишь в себя.
было его за штанину, замычал что-то.
может, и мы через годик-другой будем ползать среди этих несчастных.
Рейне и Дунае, Дил, ядовитое болото, ты знаешь это лучше меня, я давно
тут не был.
Скорее всего, нас вообще не будет через годик-другой.
пересказывать всё, что он слышал от Ивана, не время, но намекнуть
можно. - Придет кто-то Извне, и будет судить всех нас. Вот только
приговор этого суда уже известен.
на староанглийском "Балтой тупик".
черном сумрачном небе. Тут и впрямь негде припарковать бот, Крузя как
в воду глядел.
разберемся.
квартале давно не работала, а самим жильцам было лень ходить по нужде
куда-то далеко и они ее справляли прямо за дверями своих квартир.
тогда он, одну за другой, вышиб все четыре. В двух халупах никого не
было, мусор, грязь, мыши. В двух других по кучам тряпья ползали
дебильные, уродливые дети с огромными лбами, слюнявыми губами и
бессмысленными глазенками.
мужлана тискали смазливую кудрявую бабенку лет пятидесяти. Бабенка
хихикала и закатывала глаза, высоко задирала голые ноги. Квартира была
обставлена и не совсем бедна, по углам стояли цветастые коробки с
разнообразной дешевой едой и дешевым пойлом, коробки были разукрашены
донельзя, как и все дешевое и некачественное. Мужланы на вошедших
внимания не обратили, а сама бабенка махнула рукой.
которой и происходило дело.
к вошедшим вихляющей походкой.
изподлобья взглядом приценивающегося к жертве жулика.
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Жюль Верн
Шилова Юлия
Русанов Владислав
Афанасьев Роман