все применения вашему Александру Македонскому...
слушал. Перед ним были только затылки - чугунные, каменные, железные,
нефритовые... бритые, лысые, курчавые, с косицей, с выщерблинами, а то и
вовсе скрытые за кольчугами, шлемами, треуголками... Не нравится, горько
подумал он. Правда глаза колет. К песнопениям привыкли, к одам. Егзиге
монументум... А что я такого вам сказал? Ну, не врал, конечно, не подличал
перед вами - что думал, то и сказал. Я ведь не против величия. Пушкин,
Ленин, Эйнштейн... Я идолопоклонства не люблю. Делам надо поклоняться, а
не статуям. А может быть, даже и делам поклоняться не надо. Потому что
каждый делает, что в его силах. Один - революцию, другой - свистульку. У
меня, может, сил только на одну свистульку и хватает, так что же я - говно
теперь?..
отдельные слова: "...невиданное и необычайное... из катастрофического
положения... только вы... заслужило вечной благодарности и вечной
славы..." Вот этого я особенно не терплю, подумал Андрей. Особенно я
ненавижу, когда вечностями швыряются. Братья навек. Вечная дружба. Навеки
вместе. Вечная слава... Откуда они все это берут? Что они видят вечного?
чувствуя, как сквозняк пробирает его до костей, вонючий сквозняк,
пропитанный испарениями склепа, ржавчины, окислившейся меди... А ведь это
не Изя там болтал, вяло подумал он. Изя таких слов сроду не произносил.
Зря я на него... Зря я сюда пришел. Зачем меня, собственно, сюда принесло?
Наверное, мне показалось, будто я что-то понял. Все-таки мне уже за
тридцать, пора разбираться, что к чему. Что за дикая идея - убеждать
памятники, что они никому не нужны? Это же все равно, что убеждать людей,
что они никому не нужны... Оно, может быть, так и есть, да кто в это
поверит?..
утратил... Цель я утратил, вот что. Каких-нибудь пять лет назад я точно
знал, зачем нужны те или иные мои действия. А теперь вот - не знаю. Знаю,
что Хнойпека следует поставить к стенке. А зачем это - непонятно. То есть
понятно, что тогда мне станет гораздо легче работать, но зачем это нужно -
чтобы мне было легче работать? Это ведь только мне одному и нужно. Для
себя. Сколько лет я уже живу для себя... Это, наверное, правильно: за меня
для меня никто жить не станет, самому приходится позаботиться. Но ведь
скучно это, тоскливо, сил нет... И выбора нет, подумал он. Вот что я
понял. Ничего человек не может и не умеет. Одно он может и умеет - жить
для себя. Он даже зубами скрипнул от безнадежной ясности и определенности
этой мысли.
площадь, утыканная пустыми постаментами, лежала перед ним. Оттуда волнами
накатывал жар, как из печи. Жар, жажда, изнурение... Это был мир, в
котором надлежало жить и, следовательно, действовать.
плитах в тени. На штанах сзади у него зияла прореха, ноги в стоптанных
башмаках были неестественно вывернуты. Потом от него разило за версту.
Немой был тут же - сидел на корточках с закрытыми глазами, привалившись
спиной к колонне, на коленях у него лежал автомат.
Андрея сквозь заплывшие веки.
ожесточенно чесаться.
невыносимо... Сколько можно?
совершенно к чертям...
запихивать его в мешок. - Мы решили, что он пока отберет книги... Сколько
это сейчас времени? У меня вроде остановились...
Что-то было не так. Он взял у Немого автомат и, заранее щурясь, шагнул на
раскаленные ступеньки.
как честный человек дожидался, а он толком пожрать не дает... Немой,
дай-ка сюда мешок...
хотелось есть, внутри так и сосало, но что-то толкало его идти, и идти
быстро. Он поудобнее пристроил ремень автомата на плечо и снова мельком
посмотрел на часы. Было все те же три часа без одной минуты. Он поднес
запястье к уху. Часы стояли.
консервированной свининой. Изя уже смачно хрумкал и причмокивал.
Рассматривая на ходу сандвич - откуда половчее кусать, - Андрей спросил:
осмотрели этот пантеон, ничего интересного не обнаружили, вот он и
отправился.
заходить. Книги валялись грудой, как и раньше.
что отберет все по социологии...
носком башмака подвернувшийся пухлый том, повернулся и сбежал по лестнице.
Обвел все-таки, в конце концов. Обвел косоглазый. Еврей дальневосточный...
Он сам толком не понимал, в чем заключается хитрость дальневосточного
еврея, но всеми фибрами души чувствовал: обвел!
улицы, Немой, который тоже понял, что дело дрянь, - по левой. Изя полез
было на середину, но Андрей так на него гаркнул, что архивариус опрометью
вернулся к нему и пошел след в след, возмущенно сопя и презрительно
фыркая. Видимость была - метров пятьдесят, а дальше улица представлялась
словно бы в аквариуме - все там мутно дрожало, отсвечивало, поблескивало,
и даже вроде бы какие-то водоросли струились над мостовой.
следивший за ним краем глаза, остановился тоже. Немой стоял неподвижно, он
словно к чему-то прислушивался, держа обнаженный тесак в опущенной руке.
стискивая зубы.
Они прошли еще метров двести со всей возможной осторожностью. Запах гари
усиливался. Запах горячего металла, тлеющего тряпья, солярки и еще
какие-то сладковатые, почти вкусные запахи. Что же там произошло? - думал
Андрей, стискивая зубы до хруста в висках. Что он там учинил? - твердил он
в тоске. Что там горит? Это же там горит, несомненно... И тут он увидел
Пака.
куртка из выцветшей голубой саржи. Ни у кого в лагере больше не было такой
куртки. Кореец лежал на углу, разбросав ноги, уронивши голову на
самодельный короткоствольный автомат. Ствол автомата был направлен вдоль
улицы в сторону лагеря. Пак был какой-то непривычно толстый, словно
раздутый, и кисти рук у него были черно-синие и лоснились.
видит, как Изя с каким-то карканьем оттолкнул его, бросился, отдавив ему
ногу, через перекресток и упал рядом с трупом на колени. Андрей сглотнул и
посмотрел в сторону Немого. Немой энергично кивал и показывал тесаком
куда-то вперед, и Андрей разглядел там, на самой границе видимости, еще
одно тело. Кто-то там лежал еще - посередине улицы, - тоже толстый и
черный, а сквозь марево видно было теперь, как поднимается над крышами
искаженный рефракцией столб серого дыма.
колен, и, подойдя, Андрей сразу понял - почему: от трупа в голубой сарже
невыносимо тянуло сладким и тошным.
помертвевшее лицо. - Они же его убили, подонки... Они же все вместе его
одного не стоят...
язвой вместо затылка. Солнце тускло отсвечивало на россыпи медных гильз.
Андрей обошел Изю и, больше уже не прячась, не пригибаясь, зашагал
наискосок через улицу к следующей раздутой кукле, над которой уже сидел на
Прозоров Александр
Андреев Николай
Сертаков Виталий
Елманов Валерий
Журавлев Владимир
Никитин Юрий