Кто это был, Стефан? - требовательно вопросил он.
призыв. Варфоломея облило всего загробным холодом. Вздрогнув, он
прошептал:
свинцом, и ему с трудом удалось сотворить крестное знамение.
сурово и недобро остолпляя вечных губителей своих.
сразу: <Отойди от меня, сатана>?!
мол, дожил, а не ведал, к какому ремествию предназначил его Господь.
Весной посылали готовить лес для нового дубового Кремника, задуманного
великим князем. Мишук напросился тоже. Послал его Василий Протасьич
почитай из жалости: рука все не проходила у Мишука, а с увечного доброй
воинской исправы все одно не спросить. Выгонять же старого воина,
прослужившего всю жизнь роду Вельяминовых, было соромно. Послал из
жалости, а вышло неожиданно хорошо. Мишук в приокских дубравах развернул
работы на диво. Боязнь - справлюсь ли? - была лишь до первого погляду.
встал до зари. Оседлал коня. Конская шерсть, попона, шатер - все было
мокро от росы. В тумане от шалашей окликнули. Мишук подъехал. Оказалась
местная ватага бортников. Поздоровались со старшим. Тот уже знал, с чем
прибыли княжие люди, и, завидя Мишука, сам взвалился в седло. При первых
брызгах летнего нежно-золотого солнца оба, верхами, уже пробирались бором.
Бортник казал дерева, сплевывал. Просыпались птицы. В росном хрустале, в
стрелах горячего света весь лес, казалось, звенел. Мишук запоминал, где
что, вдыхал всею грудью свежий утренний дух. Хотелось дела, работы -
скорей! Вечером уже корили и обрубали первые срубленные дубы...
волочить сваленные дерева. Пригодилась отцова наука, да и своя сметка не
подвела. Живо разобрался и в людях - к какому делу кого поставить. В том
половина удачи!
кони, впряженные в волокуши. С сочным хрустом падали перерубленные стволы.
К тому дню, когда молодой тысяцкий приехал на хозяйский погляд, у Мишука -
у первого из всех посланных - уже и лес был свален, и лежал толково - вези
хошь водой, хошь горой.
обоженных солнцем, изъеденных потыкухами мужиков - остался доволен.
тысяцком Протасии Федорыче, а так-то сказать, у боярина давно уже голову
обнесло сединою. По летам и опыт был немалый. Мишуково раченье заметил
сразу. Молвил, не слезая с коня:
старика! Доправишь лес в целости до Москвы - быть тебе у нас с батюшкою в
награжденье!
Спорее оно! Прикажи - мигом слетаю до Москвы, обмерю, чево нать, со
старшим градоделей перемолвлю...
на шутку шуткой.
завет припомнил: плотника выбирай по топорищу да по топору), разоставил
мужиков по-годному, и уже о середке лета готовые срубы молодо высились на
Мишуковой росчисти - только разбирай да вези.
лошадьми. Ни одного не разбили дорогою, ни один не обсох на мелях и
перекатах Москвы. Зато дома, дай Бог, раза два только и побывал Мишук за
все лето. От жениных покоров отмахивал: недосуг с бабой и баять было!
Похудел, почернел, помолодел ликом.
гору. К осени народу нагнали тьму-тьмущую. Баяли, из одного Владимира
привели тысячи полторы мужиков с лошадьми.
лодейные.
и свести и свершить!
навезут камня, а потом - враз!
Мишук.
грудь. Руки, плечи - гудят от работы. Загонял мастеров, а и себя не жалеет
Мишук. Тяжелый паузок подчаливают прямо к портомойным воротам. Мишук,
срывая голос, яро и весело, в бога-мать, кроет неумеху-чальщика, не так
взявшего чалку, не обращая внимания на босых, с подоткнутыми подолами
дворцовых баб, что тоже весело, не обижаясь, костерят лодейного старшого:
не у места-де чалит, и портны негде станет полоскать!
сорванных ветром осенних листьев. Тяжкой тупорылой рыбиной тычется в берег
неуклюжий паузок, муравейно кипит мужиками, ухает и гомонит развороченный
берег, и такой острою, веселою синью просверкивает средь рваных
дымно-серых и сизых волглых облаков промытое дождями осеннее небо, так
радостно сверкают и чмокают топоры, так гулко бьют тяжкие дубовые бабы по
сваям, так зазывно сверкают белые икры портомойниц, что только... Эх!
Остояться бы, вдохнуть грудью, до боли, дух осенних полей, рассмеяться
невесть чему - а просто тому вот, что стоишь здесь, на Москве-реке, на
высоком носу паузка, звонкой багряною осенью - и понять, что и не стар ты
еще (да и нет ее, старости, вовсе!), и счастлив, и что не надобно тебе
более ничего! Только вот стоять недосуг!
ногах, пробежав по скользким бревнам, шлепнув по заду одну из языкастых
хохочущих баб, начал сам подтягивать и крепить на чалках второй смоленый
конец, брошенный с паузка.
уже налаживают сходни, уже первые тяжкие дерева поползли на берег под
дружный надсадно-ярый крик:
пошла, родимая! Так! Мать вашу, так! Так! Подважива-а-ай! Клади, охолонь!
Другорядно давай!
спутаны, сбиты на сторону, и дождь не в дождь, когда мужики вошли в задор.
А с неба, из низких сизых туч, дождит все сильнее, уже и портомойницы,
завернув подолы на головы, побежали под защиту ближайших амбарных кровель.
С мужиков течет, сам Мишук мокр до нижних портов, а все плывут, скользят
по мокрому тяжкие стволы, гремит дружное: <Взяли!> и <Охолонь!> Бревно за
бревном ложатся в высокий костер на берегу.
разведут, дак тоже костер - куча дров, значит. Такой костерок ноне бы в
пору как раз!
- Тогды хошь и пива поставлю!
конец. Сверху, из Кремника, доносит тяжкие медные стоны: бьют в било к
паужину.
везут на телеге котлы с варевом. Снидать усаживаются тут же, на бревнах,
то одним, то другим боком попеременно поворачиваясь к огню. Протягивая
ложками в общий котел, жадно двигают челюстями, смачно уминают крутую
гречневую кашу, почерпая ковшами и чарками, пьют горячий мясной отвар,
крупно кусают хлеб - работа не ждет!
перемолвить с кормчим и со старостой древоделей. Оба советуют к ночи гнать
паузок назад.
соберешь враз! - заключает пожилой лодейник, и Мишук (он тоже малость
соскучал по дому), вздохнув, согласно кивает головой...
тверскими князьями, - обо всем этом и знал Мишук, да не до того знатья
было! Где там што деется? Кто тамо в Орде? Хошь и свои княжичи, а - не до
того! <Сам-то князь на мести? На Москве?> - <Вестимо! Даве проезжал об
Березин Федор
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Белов Вольф
Акунин Борис
Афанасьев Роман