Алексий. - И грех такое молвить о нем всуе!
меня о Всеволоде? Ведомо тебе, что Костянтин отобрал у них тверскую треть?
Ведомо тебе, что я как великий князь владимирский обязан дать Всеволоду и
суд и исправу? Ведомо тебе, что без правды не стоит земля и не крепка
любая, самая великая власть?
древний Вавилон! И что крепить единую власть на Руси обязан ты, великий
князь владимирский! Вспомни родителя своего, он же души своея не пожалел
ради величия отней земли!
выдувал сейчас из него и кровь, и последнее живое тепло. <Не хочу!> -
хотелось крикнуть ему, и не мог крикнуть.
Настасьиным серебром он станет покупать себе великое княжение тверское?
Ведомо тебе это?! Ведомо, кого поддерживаем мы на тверском, столе?! На
этом пути, Алексий, не найти верных, а рабы всегда предадут в грозный час
последней беды!
Поехал в Орду! - Дело меняло вид, и, быть может, князь и был бы прав в
чем-то, если бы...
придет делить на уделы землю свою?
Федоре! И верю, что Всеволод не предаст меня!
большую часть! И Михаил тогда останет на своем Микулине и не будет страшен
Москве! Довольно, отец! Костянтин передаст престол единому из сынов,
первому или, скорее, второму, Еремею, и Москве тогда станет лиха
управляться с новым великим князем тверским!
себя грех в убиении князей тверских, но оставь заботу сию церкви божией!
Не может князь решать противу земли!
отозвался Семен.
поступил тако и тако. Мнишь ли ты, что любой и каждый не осудит тебя?
себе ярлык на великое княжение?
теперь! В Орде мор!
до конца!
воздохнув: - Ты сказал...
наставнику. - Я не ведаю решенья Джанибекова! Не ведаю ничего! Но верь,
отец, иначе, чем я поступил, я не мог и не смел поступить! И... благо
земли... Ведаю! Знаю все... И... и... молись за меня!
царствие твое, да будет воля твоя, яко на небеси, и на земли...>
наполняя тесную теремную церковь, - только-только поместиться иерею и
семье княжеской. Стефан стоит прямой и высокий в торжественном облачении
игумена, в омофории, с нагрудным крестом древней киевской работы, каких
нынче уже не могут сотворить. Князь перед ним - в домашнем полотняном
зипуне, скупо вышитом серебром по вороту и нарукавьям. Шепотом повторяет
за иереем слова молитвы.
раз повторяет молитвословие Стефан.
веков! Аминь! - говорят оба, Симеон - одними губами.
прикрывает очи, внутренне собираясь к исповеди. Он и верит и не верит
Стефану. Игумен строг и красив, с лицом аскета, и все-таки, Алексий, лепше
бы тебе самому прошать мя вся тайная сердца моего!
утвари, крупные лики икон новогородского, суздальского и тверского письма.
разожжен есмь.
гнева... Но грешен я, отче, сомнением! Мыслю, свято ли хранишь ты тайну
исповеди моей?
тревожишься ты! Быв спрошен владыкой Алексием, открыл я ему то, чего ты
сам не поведал мне ни разу, - тайну твоей любви.
все отдать за единый вздох или взгляд!
исповедь мою! И звали ее...
брат мой молодший, Варфоломей, ныне под святым именем Сергия спасающий
себя в лесной пустыне под Радонежем, чаю, тоже любил ее в те давние годы!
грешу перед ним...
мних...
и иным праведникам...
спасение мое?
пахнет надеждой, и жизнь стала радостью и мученьем, и я начал жить только
теперь! Отче, я не монах, я мирянин! Мне не снести подвига первых
пустынножителей! Отче, что делать мне, помоги, подскажи!
от Господа того, чего он сам не дает тебе!
добра, а не зла, путем отречения от злобы страстей, и чрез то получить
блаженство высшей жизни. Поверь! Годы прейдут, и сам узришь, что безумье
страстей токмо отягощало твои молодые лета, и спросишь себя: что совершил
я во благо Господа и народа своего? И то лишь и будет тебе наградою на
смертном одре, пред последнею дальней дорогой, сужденной всякому
смертному. Быть может, тогда и плотское воздержание твое, тяжкое ныне,
окажет иным и высоким подвигом стези твоея?
томительно слабели руки и кружилась голова. Мураши сновали вверх и вниз по
стволу сосны в серых и желтых шелушащихся чешуйках. Трепещущие синие
стрекозы, недвижно спаренные одна с другой, опустились, стеклянно
посверкивая крыльями, на ветку, прямо перед его лицом. Изумрудные лесные
мухи с громким жужжанием скрещивались в воздухе в кратких мгновениях
любви. В траве ползали мягкие зеленые существа, шевеля усиками в поисках
самки. Зайцы резвились на полянах, волк вызывал волчицу долгим воем своим.
Жизнь ползала, прыгала, ворошилась, летала. Сквозь старую хвою лезли
ярко-зеленые юные побеги. Все росло, совокуплялось и умирало, оставив
личинки, яички, зверенышей, семена для новых произрастаний. И горячий
настой леса будил в нем тот отчаянный зов, который когда-то бессознательно
бросил его в безоглядное бегство по лесу; и только теперь понял он, от
чего тогда убегал!