о своем стал расписывать, - сказал он, горько улыбаясь. - Я растравил ее
рану. Говорят, сытый голодного не разумеет; а я, Ваня, прибавлю, что и
голодный голодного не всегда поймет. Ну, прощай!
тебя; она так и смотрит, - прибавил он с каким-то озлоблением и пошел от
меня скорыми шагами, помахивая и постукивая своей палкой по тротуару.
не нашел дома Нелли! Я бросился в сени, искал ее на лестнице, кликал,
стучался даже у соседей и спрашивал о ней; поверить я не мог и не хотел,
что она опять бежала. И как она могла убежать? Ворота в доме одни; она
должна была пройти мимо нас, когда я разговаривал с стариком. Но скоро, к
большому моему унынию, я сообразил, что она могла прежде спрятаться
где-нибудь на лестнице и выждать, пока я пройду обратно домой, а потом
бежать, так что я никак не мог ее встретить. Во всяком случае, она не могла
далеко уйти.
случай квартиру отпертою.
ни его, ни Александры Семеновны. Оставив у них записку, в которой извещал
их о новой беде, и прося, если к ним придет Нелли, немедленно дать мне
знать, я пошел к доктору; того тоже не было дома, служанка объявила мне,
что, кроме давешнего посещения, другого не было. Что было делать? Я
отправился к Бубновой и узнал от знакомой мне гробовщицы, что хозяйка со
вчерашнего дня сидит за что-то в полиции, а Нелли там с тех пор и не
видали. Усталый, измученный, я побежал опять к Маслобоевым; тот же ответ:
никого не было, да и они сами еще не возвращались. Записка моя лежала на
столе. Что было мне делать?
надо было в этот вечер быть у Наташи; она сама звала меня еще утром. Но я
даже и не ел ничего в этот день; мысль о Нелли возмущала всю мою душу. "Что
же это такое? - думал я. - Неужели ж это такое мудреное следствие болезни?
Уж не сумасшедшая ли она или сходит с ума? Но, боже мой, где она теперь,
где я сыщу ее!"
шагах от меня, на В-м мосту. Она стояла у фонаря и меня не видела. Я хотел
бежать к ней, но остановился. "Что ж это она здесь делает?" - подумал я в
недоумении и, уверенный, что теперь уж не потеряю ее, решился ждать и
наблюдать за ней. Прошло минут десять, она все стояла, посматривая на
прохожих. Наконец прошел один старичок, хорошо одетый, и Нелли подошла к
нему: тот, не останавливаясь, вынул что-то из кармана и подал ей. Она ему
поклонилась. Не могу выразить, что почувствовал я в это мгновение.
Мучительно сжалось мое сердце; как будто что-то дорогое, что я любил,
лелеял и миловал, было опозорено и оплевано передо мной в эту минуту, но
вместе с тем и слезы потекли из глаз моих.
негодование: она не от нужды просила; она была не брошенная, не оставленная
кем-нибудь на произвол судьбы; бежала не от жестоких притеснителей, а от
друзей своих, которые ее любили и лелеяли. Она как будто хотела кого-то
изумить или испугать своими подвигами; точно она хвасталась перед кем-то?
Но что-то тайное зрело в ее душе... Да, старик был прав; она оскорблена,
рана ее не могла зажить, и она как бы нарочно старалась растравлять свою
рану этой таинственностью, этой недоверчивостью ко всем нам; точно она
наслаждалась сама своей болью, этим эгоизмом страдания, если так можно
выразиться. Это растравление боли и это наслаждение ею было мне понятно:
это наслаждение многих обиженных и оскорбленных, пригнетенных судьбою и
сознающих в себе ее несправедливость. Но на какую же несправедливость нашу
могла пожаловаться Нелли? Она как будто хотела нас удивить и испугать
своими капризами и дикими выходками, точно она в самом деле перед нами
хвалилась... Но нет! Она теперь одна, никто не видит из нас, что она
просила милостыню. Неужели ж она сама про себя находила в этом наслаждение?
Для чего ей милостыня, для чего ей деньги?
одного магазина. Тут она принялась считать свою добычу; я стоял в десяти
шагах. Денег в руке ее было уже довольно; видно, что она с самого утра
просила. Зажав их в руке, она перешла через улицу и вошла в мелочную
лавочку. Я тотчас же подошел к дверям лавочки, отворенным настежь, и
смотрел: что она там будет делать?
простую чайную чашку, очень похожую на ту, которую она давеча разбила, чтоб
показать мне и Ихменеву, какая она злая. Чашка эта стоила, может быть,
копеек пятнадцать, может быть, даже и меньше. Купец завернул ее в бумагу,
завязал и отдал Нелли, которая торопливо с довольным видом вышла из
лавочки.
на мостовую и разбилась. Нелли была бледна; но, взглянув на меня и
уверившись, что я все видел и знаю, вдруг покраснела; этой краской
сказывался нестерпимый, мучительный стыд. Я взял ее за руку и повел домой;
идти было недалеко. Мы ни слова не промолвили дорогою. Придя домой, я сел;
Нелли стояла передо мной, задумчивая и смущенная, бледная по-прежнему,
опустив в землю глаза. Она не могла смотреть на меня.
ж ты не видишь, Нелли, сколько злого, самодовольно злого в твоем поступке?
Хорошо ли это? Неужели тебе не стыдно? Неужели...
покатилась по ее щепе.
тобой, прости меня и помиримся.
мне на грудь.
да хорошо, что по крайней мере дома... где вы отыскали ее, Иван Петрович?
меня. Я нежно простился с Нелли, которая все еще горько плакала, и упросил
добренькую Александру Семеновну посидеть с ней до моего возвращения, а сам
побежал к Наташе. Я опоздал и торопился.
Наташей, но я все-таки ввернул словечко о Нелли и рассказал все, что
случилось, со всеми подробностями. Рассказ мой очень заинтересовал и даже
поразил Наташу.
любит.
понимаешь ее любви, да и она-то, может быть, сама не понимает себя;
ожесточение, в котором много детского, но серьезное, мучительное. Главное,
- она ревнует тебя ко мне. Ты так меня любишь, что, верно, и дома только
обо мне одной заботишься, говоришь и думаешь, а потому на нее обращаешь
мало внимания. Она заметила это, и ее это уязвило. Она, может быть, хочет
говорить с тобой, чувствует потребность раскрыть перед тобой свое сердце,