Чтение 74–й страницы книги ~Ким~

позабытых после небрежно брошенного благословения. Ничего. Мне
благословения не нужны, но... но...-- Она топнула ногой на
бедную родственницу.-- Отнести подносы в дом. Что хорошего,
когда в комнате стоит несвежая пища, о женщина, сулящая беду?

-- Я то... тоже родила сына в свое время, но он умер,--
захныкала согбенная фигура под чадрой.-- Ты знаешь, что он
умер. Я только ждала приказания унести поднос.

-- Это я -- женщина, сулящая беду,-- в раскаянии
воскликнула старуха.-- Мы, спускающиеся к чатри (большие навесы
у гхатов сожжения, где жрецы собирают плату за погребальные
обряды), изо всех сил цепляемся за несущих чати (кувшины с
водой; она имела в виду молодых людей, полных жизни, но это
неудачная игра слов). Когда не можешь плясать на празднестве,
то вынужден смотреть на него из окна, а обязанности бабушки
отнимают у женщины все время. Твой учитель дает мне столько та-

лисманов для старшенького моей дочери, сколько я прошу,
дает потому -- потому ли?-- что он совершенно свободен от
греха. Ха-ким теперь совсем опустился. Он отравляет лекарствами
моих слуг за неимением больных поважнее. -- Какой хаким, мать?

-- Тот самый человек из Дакхи, который дал мне пилюлю,
разорвавшую меня на три части. Он приплелся сюда, как
заблудившийся верблюд, неделю назад, клялся, что вы с ним стали
кровными братьями, когда шли в Кулу, и притворялся, что сильно
встревожен состоянием твоего здоровья. Он был очень худой и
голодный, так что я приказала подкормить его тоже и тем утешить
его тревогу.

-- Хотелось бы повидаться с ним, если он здесь. -- Он ест
пять раз в день и вскрывает чирьи моим батракам, чтобы самому
уберечься от апоплексического удара. Он столь полон тревоги за
твое здоровье, что не отходит от кухонной двери и набивает себе
живот объедками. Так он тут и останется. Никогда нам от него не
отделаться.

-- Пошли его сюда, мать,-- у Кима на мгновение заблестели
глаза,-- и я попробую с ним справиться.

-- Пошлю, но выгонять его нехорошо. Все-таки у него
хватило разума вытащить святого человека из ручья и таким
образом, хотя святой человек и не сказал этого, приобрести
заслугу.

-- Очень мудрый хаким. Пошли его сюда, мать.

-- Жрец хвалит жреца? Ну, чудеса! Если он твой приятель (в
прошлую встречу вы-таки поругались), я приволоку его сюда на
аркане и... и потом угощу его обедом, подобающим только
человеку нашей касты, сын мой... Вставай и погляди на мир!
Лежанье в постели -- мать семидесяти дьяволов... сын мой! Сын
мой!

Она засеменила вон из комнаты, чтобы тотчас поднять .целый
тайфун на кухне, и едва успела исчезнуть ее тень, как вкатился
бабу, задрапированный до самых плеч, словно римский император,
зобастый, как Тит, заплывший жиром, без головного убора и в
новых лакированных ботинках. Он рассыпался в приветствиях и
выражениях радости.

-- Клянусь Юпитером, мистер О'Хара, я действительно
чертовски рад вас видеть. С вашего позволения я закрою дверь.
Жаль, что вы больны! Вы очень больны?

-- Бумаги... бумаги из килты. Карты и мурасала!-- Ким
нетерпеливо протягивал ключ; в это мгновение душа его жаждала
развязаться с добычей.

-- Вы совершенно правы. Это правильный, ведомственный
подход к делу. У вас все в наличности?

-- Я взял все рукописи из килты. Остальное сбросил под
гору.-- Ким услышал лязг ключа в замке, мягкий треск медленно
рвущейся клеенки и шелест быстро перебираемых бумаг. В течение
праздных дней болезни он, без всяких на то причин, тяготился
тем, что вещи лежат под его постелью и никому нельзя передать
это бремя. Поэтому кровь закипела у него в жилах, когда Хари,
подпрыгнув по-слоновьи, снова пожал ему руку.

-- Вот это здорово! Лучше некуда! Мистер О'Хара! Вы, ха!
ха!-- вы попали в самую точку! Одним выстрелом в семерых! Они
говорили мне, что их восьмимесячная работа полетела к чертям.
Клянусь Юпитером, как они колотили меня!.. Глядите, вот письмо
от Хиласа!-- Он прочел нараспев несколько строчек на придворном
персидском языке, который служит языком официальной и
неофициальной дипломатии.-- Мистер раджа-сахиб попал ногой в
яму. Ему придется давать официа-альные объяснения, какого
дьявола он вздумал писать любовные письма царю... А карты
весьма искусно составлены... Три или четыре премьер-министра
этих областей причастны к данной переписке. Клянусь богом, сэр,
британское правительство изменит порядок престолонаследия в
Хиласе и Банаре и назначит новых наследников престола.
"Преда-ательство самого низкого разбора"... Но вы не понимаете,
а?

-- Ты все забрал?-- спросил Ким. Это единственное, что его
сейчас заботило.

-- Можете держать пари сами с собой, что забрал,-- он
рассовал всю добычу по разным местам своей одежды, как это
умеют делать только восточные люди.-- Все это тоже попадет в
наше учреждение. Старая леди думает, что я навсегда поселился в
ее доме, но я сейчас же удалюсь со всеми этими вещами...
немедленно. Мистер Ларган будет горд. Вы официа-ально подчинены
мне, но я включу вашу фамилию в свой устный доклад. Жаль, что
нам не разрешается делать письменных докладов. Мы, бенгальцы,
отличаемся в точных науках.-- Он отложил в сторону ключ и
показал Киму пустую шкатулку.

-- Хорошо. Это хорошо. Я чувствовал себя совсем разбитым.
Мой святой тоже был болен. И он упал в...

-- О да-а! Я -- его приятель, могу вас уверить. Он вел
себя очень странно, когда я пришел сюда за вами, и я думал --
не у него ли бумаги. Я следил за ним, когда он погружался в
созерцание, а также обсуждал с ним некоторые этнологические
вопросы. Теперь я, видите ли, играю здесь оч-чень маленькую
роль в сравнении со всеми его талисманами. Клянусь Юпитером,
О'Хара, вы знаете, что он иногда страдает припадками. Да-а,
именно так, уверяю вас. Каталептическими, если не
эпилептическими вдобавок. Я нашел его в таком состоянии под
деревом in articulo mortem, и он вскочил, вошел в ручей и
утонул бы, не будь меня. Я вытащил его.

-- Это потому, что меня с ним не было,-- сказал Ким.-- Он
мог умереть.

-- Да, он мог умереть, но теперь он высох и уверяет, что
пережил преображение.-- Бабу со значительным видом постучал
себя по лбу.-- Я записал его показания для Королевского
Общества... in posse. Вам придется поскорее совсем выздороветь
и вернуться вСимлу, а я расскажу вам обо всем подробно у
Ларгана. Вот было здорово! Брюки у них совершенно обтрепались
внизу, и старый Нахан-раджа подумал, что это европейские
солдаты, дезертиры.

-- Ах, русские? Как долго они пробыли с тобой?

-- Один был француз. О, они были со мной столько, столько.
столько дней! Теперь все горцы уверены, что все русские --
нищие. Клянусь Юпитером, ни единой крупинки своей у них не
было, все я им доставал! А простому народу я рассказывал --
о-а, такие истории и анекдоты! Я повторю их вам у старика
Ларгана, когда вы подъедете. Мы, ах! весело проведем вечер! Это
перо на вашу шляпу и на мою! Даа, они дали мне рекомендацию. Ну
и потеха! Надо было вам поглядеть на них, когда они
удостоверяли свои личности в Союзном банке! И, благодарение
всемогущему богу, вы так хорошо добыли их бумаги! Сейчас вы не
оч-чень смеетесь, но вы будете смеяться, когда поправитесь.
Сейчас я прямо на железную дорогу и... прочь. У вас теперь все
преимущества в Игре. Когда вы думаете подъехать? Все мы оч-чень
гордимся вами, хотя вы здорово нас перепугали, и особенно
гордится Махбуб.

-- А, Махбуб. А где он?

-- Продает лошадей здесь побли-изости, само собой
разумеется.

-- Здесь! Как так? Говори медленно. У меня все еще голова
тяжелая.

Бабу скромно потупил глаза.

-- Ну, видите ли, я пугливый человек и не люблю
ответственности. Вы были больны, видите ли, а я не знал, где
именно находятся эти дьявольские бумаги и сколько их. Поэтому,
придя сюда, я дал частную телеграмму Махбубу,--- он был в это
время в Миратхе, на скачках,-- и сообщил ему, как обстоят дела.
Он является со своими людьми и совещается с ламой, а потом
обзывает меня дураком и ведет себя очень грубо...

-- Но почему... почему?

-- Вот именно почему, спрашивается? Я только намекнул,
что, если кто-нибудь украл бумаги, я хотел бы иметь несколько
крепких, сильных, храбрых ребят, чтобы выкрасть их обратно. В
них, видите ли, сейчас острая нужда, а Махбуб Али не знал, где