дело моей жизни. Я по природе своей реалист, а буржуазии по самой ее су-
ти реализм ненавистен. Буржуазия труслива. Она боится жизни. И ты вся-
чески внушала мне страх перед жизнью. Ты бы ограничила меня рамками при-
личий, загнала бы меня в закуток жизни, где все жизненные ценности иска-
жены, фальшивы, опошлены. - Руфь опять хотела было возразить. - Пошлость
- да, именно так, махровая пошлость - это основа буржуазной утонченности
и культуры. Повторяю, ты хотела ограничить меня рамками приличий, сде-
лать из меня такого же буржуа, с вашими классовыми идеалами, классовыми
понятиями и классовыми предрассудками, - Мартин невесело покачал голо-
вой. - Ты даже сейчас не понимаешь, о чем я говорю. Тебе кажется, все
это просто мое воображение. А для меня это сама правда жизни. В лучшем
случае тебя немножко озадачивает и забавляет, как это неотесанный па-
рень, едва выбравшись из трясины невежества, берется судить о твоем сос-
ловии и называет его пошлым.
ла нервная дрожь. Мартин подождал, не заговорит ли она, потом продолжал.
лись. Нужен я. Но слушай... если бы мои книги остались незамеченными, я
все равно был бы таким, какой я есть. А ты бы сторонилась меня. И все
из-за этих чертовых книг...
рассмеялся.
все твое счастье, а ты по-прежнему боишься жизни... боишься жизни и
крепкого словца.
решила, что он уж слишком преувеличивает, и обиделась. Они долго сидели
молча, Руфь совсем приуныла, а Мартин размышлял об ушедшей своей любви.
Теперь он знал, что настоящей любви не было. Он любил Руфь своей мечты,
небесное создание, которое сам же и сотворил, светлую, сияющую музу сво-
их стихов о любви. Подлинную Руфь, маленькую буржуазку, со всеми прису-
щими ее среде недостатками и с безнадежно ограниченной истинно буржуаз-
ной психологией, он никогда не любил.
достаточно тебя любила. Я научилась любить лучше. Я люблю тебя за то,
какой ты есть, и каким был, даже за то, как ты сумел стать таким. Люблю
за то, чем ты непохож на всех, кого называешь моим классом, за твои
убеждения, я их не понимаю, но непременно сумею понять. Всеми силами
постараюсь - и пойму. И даже то, что ты куришь и ругаешься - это часть
тебя, и я полюблю в тебе и это. Я еще могу научиться. За последние де-
сять минут я многому научилась. Ведь вот я осмелилась прийти сюда, это
знак, что чему-то я уже научилась. Ох, Мартин... Она расплакалась и
прильнула к нему.
она благодарно прижалась к нему еще теснее.
лен... нет-нет, не телом. Больна душа, мозг. Как будто все утеряло для
меня цену. Все стало безразлично. Будь ты такая несколько месяцев назад,
все, пожалуй, было бы иначе. Теперь слишком поздно.
что моя любовь выросла, она для меня больше, чем этот мой класс и все,
что мне дорого. Я отброшу все, чем дорожат буржуа. Я больше не боюсь
жизни. Я оставлю отца и мать, и пусть у моих друзей мое имя станет прит-
чей во языцех. Я останусь с тобой, прямо сейчас, и, если захочешь, пусть
это будет свободная любовь, и я буду горда и счастлива, что я с тобой.
Раньше я предала любовь, но теперь ради любви я предам все, что толкнуло
меня на ту прежнюю измену.
меня!
ти, восстала наконец, как истая женщина, презрела железные правила бур-
жуазных условностей. Великолепно, блистательно, безрассудно. Но что же
это с ним? Ее смелость не восхитила его, не взволновала. Только умом по-
нимает он, как это блистательно, великолепно. Ему бы загореться, а он
холодно оценивает ее. Сердце молчит. И нет ни тени желания. Опять вспом-
нились слова Лиззи.
теперь и понял, как я болен. Что-то ушло из меня. Я никогда не боялся
жизни, но у меня и в мыслях не было, что я могу ею пресытиться. А теперь
я сыт по горло и ничего больше не хочу. Если бы я еще мог чего-то хо-
теть, я сейчас пожелал бы тебя. Сама видишь, как я болен!
ет о своем горе, заглядевшись на солнечный свет, проникший сквозь мокрые
от слез ресницы, так и Мартин забыл о своей болезни, о Руфи, обо всем,
глядя, как сквозь густую массу зелени пробивается жаркий солнечный свет
и слепящими лучами льется, под опущенные веки. Она не приносит покоя,
эта зеленая листва. Слишком резок, слишком ярок солнечный свет. Смотреть
больно, а он все смотрит, сам не зная почему.
юсь.
что ты здесь. - Он прижал руку ко лбу. - Понимаешь, я не в себе. Сейчас
провожу тебя домой. Выйдем черным ходом. Никто нас не увидит. Опусти ву-
аль, и все обойдется.
спускалась по узкой лестнице.
хотела отнять руку.
Сейчас когда ничто ей не грозит, она боится. Панически хочет отделаться
от него. Но ведь теперь ей бояться нечего, должно быть, это просто нер-
вы. И Мартин удержал ее руку и пошел вместе с ней. Они прошли с полквар-
тала, и вдруг впереди какой-то человек в длинном пальто отпрянул в
подъезд. Проходя мимо, Мартин мельком заглянул в подъезд и, несмотря на
поднятый воротник, узнал брата Руфи, Нормана.
случившимся. Он - равнодушен. Он упомянул, что уезжает, возвращается в
Южные моря, а она попросила прощенья за то, что пришла. Вот и все разго-
воры. У ее подъезда они чинно распрощались. Пожали друг другу руки, по-
желали доброй ночи, Мартин приподнял шляпу. Дверь захлопнулась, Мартин
закурил и повернул обратно, к гостинице. Проходя мимо подъезда, в кото-
ром прежде укрылся Норман, Мартин остановился и в раздумье заглянул ту-
да.
ла безрассудно смело, а сама знала, что брат, который ее привел, ждет,
чтобы проводить ее обратно. - Мартин расхохотался. - Ох, уж эти буржуа!
Когда у меня не было ни гроша, я, видите ли, недостоин был показаться
рядом с его сестрой. А когда у меня завелся счет в банке, он сам приво-
дит ее ко мне.
идущий в ту же сторону, окликнул его мимоходом:
стискивал руку Джо.
Джо. - Я тогда сказал, мы, мол, еще встретимся. Прямо чуял. И вот нате.
знал настоящей-то жизни. Тридцать фунтов поднабрал и чувствую себя лучше
некуда. В те-то дни я как вол работал, стал кожа да кости. А вот бродя-
жить - это по мне.
лодная.
горсть мелочи. - Спину гнувши столько не заработаешь, - ликовал Джо, -
Больно ты шикарный, вот я к тебе и подъехал.
го, просто сам не желаю. Мы как с тобой расстались, я раз только и нака-
чался, и то промашка вышла, потому на голодное брюхо. Я когда работаю
зверски, так и пью зверски. А живу как человек, стало быть, и пью как
человек - опрокину стаканчик, если есть охота, и крышка.
держался у конторки портье, посмотрел расписание пароходов. Через пять
дней на Таити отходила "Марипоза".
портье. - Не на палубе, а внизу, с наветренной стороны, с левого борта,
запомните, с левого борта! Запишите-ка лучше.
что произошло в этот вечер, не затронуло душу. Душа ко всему оставалась
глуха. Мимолетна была и радость от встречи с Джо. Уже через минуту и сам
Джо, и необходимость вести с ним разговор стали ему тягостны. Ничего не
значило и предстоящее через пять дней отплытие к любимым Южным морям.
Василенко Иван
Гуль Роман Борисович
Сертаков Виталий
Роллинс Джеймс
Глуховский Дмитрий
Шилова Юлия