природе. Так вот это высшее успокоение -- передавала его вода или нет? Он
изнывал и отчаивался понять -- передавала или нет?
все эти места -- Россия.
на носу, как прилитые.
с недоумением отходили от пейзажей Кондрашёва: они казались им не русскими,
а кавказскими, что ли -- слишком величественными, слишком приподнятыми.
Нержин. Он поднялся с чурбака и прошёлся, рассматривая "Утро необыкновенного
дня" и другие пейзажи.
головой. -- Не только могут быть в России -- но и есть! Я бы вас повёз, если
бы без конвоя! Поймите, публика поддалась Левитану! Вслед за Левитаном мы
привыкли считать нашу русскую природу бедненькой, обиженной,
скромно-приятной. Но если бы наша природа была только такая, -- скажите,
откуда бы взялись у нас самосжигатели? стрельцы-бунтари? Пётр Первый?
декабристы? народовольцы?
Михалыч, как хотите, я не понимаю вашей страсти к крайним выражениям. Ну
вот, изувеченный дуб. Ну почему он обязательно на обрыве скалы? Под ним
конечно -- бездна, меньше вы не принимаете. И небо -- не только грозовое, но
оно вообще никогда не знало солнца, такое небо. И все ураганы, какие за
двести лет где-нибудь дули -- все тут прошли, и ветви ему закручивали, и с
когтями рвали его из скалы. Я знаю, вы шекспирист, вам если злодейство -- то
самое непомерное. Но это устарело, в статистическом смысле такие ситуации
редко кого настигают. Не надо этих больших букв над добром и злом...
длиннючими руками. -- Что устарело?! Злодейство устарело??? Да только в
нашем веке оно и проявилось впервые, при Шекспире были телячьи забавы! Не
только большие, но пятиэтажные буквы надо над Злом и Добром, и чтоб мигали
как маяки! А то мы заблудились в нюансах! Статистически редко? А -- каждого
из нас? А -- сколько нас миллионов?
предлагают отдать остатки совести за двести грамм черняшки... Но это как-то
беззвучно делается, как-то непоказно...
высоту. Смотрел же он ещё вверх и вперёд, как Эгмонт, ведомый на казнь:
судите. Вы не знаете, как там хрустят наши косточки. Попадают туда люди
одни, а выходят -- если выходят -- неузнаваемо другие. Да известное дело,
бытие определяет сознание.
схватиться с целым миром. -- Нет! Нет! Нет! Да это было бы унизительно! Да
для чего тогда и жить? Да почему ж тогда, ответьте -- бывают верны
возлюбленные в разлуке? Ведь бытие требует, чтоб они изменили! А почему
бывают разными люди, попавшие в одинаковые условия, хоть и в тот же лагерь?
Ещё неизвестно, кто кого формирует: жизнь -- человека или сильный
благородный человек -- жизнь!
фантастическими представлениями этого нестареющего идеалиста. Но нельзя было
не залюбоваться его возражениями:
человека, это его я! Никакое внешнее бытие не может его определить! И ещё
каждый человек носит в себе Образ Совершенства, который иногда затемнён, а
иногда так явно выступает! И напоминает ему его рыцарский долг!
на чурбак. -- Зачем у вас так часто рыцари и рыцарские принадлежности? Мне
кажется, вы переходите меру, хотя конечно, Мите Сологдину это нравится.
Девчёнка-зенитчица у вас -- рыцарь, медный поднос у вас -- рыцарский щит...
Ха! ха! ха! -- грандиозным хохотом обгремелся он, и по всей лестнице, как по
скалам, раздалось эхо от его хохота. И как пикою с коня поражая Нержина,
ткнул в его сторону руку, заострённую пальцем: -- А кто изгнал рыцарей из
жизни? Любители денег и торговли! Любители вакхических пиров! А кого не
хватает нашему веку? Членов партий? Нет, уважаемый, -- не хватает
[рыцарей]!! При рыцарях не было концлагерей! И душегубок не было!
с гостем и, блеща очками, спросил шёпотом:
маленькое полотенко, набитое на подрамник, и принёс его, держа к Нержину
обратной серой стороной.
этот момент. Этот момент может быть у каждого человека, когда он внезапно
впервые увидит Образ Совершенства...
никогда не напишу. Это то мгновение, когда Парсифаль впервые увидел --
замок! святого!! Грааля!!!
неотрывно смотрел уже только на этот эскиз. И поднял вывернутую руку к
глазам, как бы заслоняясь от света, идущего [оттуда]. И отступая, отступая,
чтобы лучше охватить видение, он пошатнулся на первой ступеньке лестницы и
едва не грохнулся.
Это была клиновидная щель между двумя сдвинутыми горными обрывами. На обоих
обрывах, справа и слева, чуть вступали в картину крайние деревья леса --
дремучего, первозданного. И какие-то ползучие папоротники, какие-то цепкие
враждебные уродливые кусты прилепились на самых краях и даже на отвесных
стенах обрывов. Наверху слева, из лесу, светло-серая лошадь вынесла всадника
в шлемовидном уборе и алом плаще. Лошадь не испугалась бездны, лишь
приподняла ногу в несделанном последнем шаге, готовая, по воле всадника, и
попятиться и перенестись -- ей по силам и крылато перенестись.
он смотрел туда, перед нами вдаль, где на всё верхнее пространство неба
разлилось оранжево-золотистое сияние, исходящее то ли от Солнца, то ли от
чего-то ещё чище Солнца, скрытого от нас за замком. Вырастая из уступчатой
горы, сам в уступах и башенках, видимый и внизу сквозь клиновидную щель и в
разломе между скалами, папоротниками, деревьями, игловидно поднимаясь на всю
высоту картины до небесного зенита, -- не чётко-реальный, но как бы
сотканный из облаков, чуть колышистый, смутный и всё же угадываемый в
подробностях нездешнего совершенства, -- стоял в ореоле невидимого
сверх-Солнца сизый замок Святого Грааля.
семинарии-шарашки, достиг и отдалённой лестничной площадки.
себе дорожку, по которой не шли все, и как в камере, три шага вперёд и
назад, но ходил один. Так добывал он себе на прогулках короткое благо
одиночества и самоустояния.
артиллерийской шинели (неснятие костюма вовремя было опасное нарушение
режима, и с прогулки могли прогнать -- а идти переодеваться было жалко
прогулочного времени), -- Нержин быстрыми шагами дошёл и занял свою
протоптанную короткую дорожку от липы до липы, уже на самом краю дозволяемой
зоны, вблизи того забора, что выходил к архиерейскому кораблевидному дому.
снега, но и не таяли, упав.
глубоких вдохов тело всё заменялось внутри. А душа сливалась с покоем неба
-- даже вот такого мутного, зрелого снегом.
был арестован с фронта зимой), не полностью выдвинувшись из-за ствола липы,
стоял Рубин. Перед другом-однокорытником он испытывал сейчас неловкость,
сознание некрасивого поступка: друг как бы ещё продолжал свидание с женой --
и в такую святую минуту приходилось его прерывать. Эту неловкость Рубин
выражал тем, что не вовсе выдвинулся из-за липы, а лишь на полбороды.
нужно поговорить.
лип -- и опять на Рубина. Сколько бы ни ходить тут, по одинокой тропке,
ничего больше не выбрать из того горя-счастья в душе. Оно уже застывало.
смекнул Глеб, что случилось важное.