Чтение 74–й страницы книги ~Избранное~

будто крайне плохо знает этот язык. Убеждения его носили
нигилистический и разрушительный характер, и такую же
направленность усматривали в его стихах те читатели, которые
способны были их понять; представлялось вполне вероятным,
что дела, которые он имел с судьей, равно как и ссора между
ним и упомянутым судьей, были связаны с анархическими
идеями. Всякий знал, что Гвинна преследовала навязчивая
идея, - ему с недавних пор всюду чудились большевистские
шпионы, как некогда чудились германские. И все же одно
совпадение, замеченное почти сразу же после поимки его
соседа, укрепило в Бэгшоу мысль, что к делу следует
отнестись серьезно. Когда они вышли через ворота на улицу,
им случайно попался навстречу другой сосед убитого судьи,
торговец сигарами Буллер, которого нетрудно было узнать по
смуглому сварливому лицу и неизменной орхидее в петлице - он
был известным знатоком по части выращивания этих цветов. Ко
всеобщему удивлению он приветствовал поэта, тоже своего
соседа, как ни в чем не бывало, словно заведомо ожидал его
здесь встретить.
- Привет, а вот и я, - вскричал он. - Видно, ваш разговор
со стариком Гвинном изрядно затянулся?
- Сэр Хэмфри Гвинн мертв, - сказал Бэгшоу. - Я веду
следствие и вынужден просить у вас объяснений.
Буллер застыл на месте, словно окаменев, видимо,
изумленный до глубины души. Кончик его раскуренной сигары
мерно вспыхивал и тускнел, но смуглое лицо скрывалось в
тени, наконец он заговорил, резко переменив тон.
- Я хотел только сказать, - выдавил он из себя, - что два
часа назад, когда я шел мимо, мистер Орм входил вот в эти
ворота, вероятно, намереваясь повидаться с сэром Хэмфри.
- Но он утверждает, что так и не повидался с ним, -
заметил Бэгшоу. - Даже в дом не входил.
- Долгонько же ему пришлось проторчать под дверью, -
сказал Буллер.
- Да, - согласился отец Браун, - и вам долгонько пришлось
проторчать на улице.
- Я ушел к себе, - сказал торговец сигарами. - Написал
несколько писем, а потом снова вышел их отослать.
- Придется вам дать показания несколько позже, - сказал
Бэгшоу. - Доброй ночи, или, вернее, доброго утра.
Процесс Озрика Орма, обвиняемого в убийстве Хэмфри
Гвинна, вызвал газетную шумиху, которая не утихала много
недель подряд. Все пути обрывались на загадке: что же было
в течение двух часов, с той минуты, когда Буллер видел, как
Орм входил в ворота, и до того, как отец Браун застал его в
саду, где он, по- видимому, и провел целых два часа.
Времени этого было вполне достаточно, чтобы совершить добрых
полдюжины убийств, и обвиняемый вполне мог бы совершить их
просто от нечего делать, ибо он не сумел сколько-нибудь
вразумительно объяснить, что же он все-таки делал. Прокурор
доказывал, что он имел полную возможность убить судью, так
как парадная дверь была на щеколде, а боковая, ведущая в
большой сад, и вовсе открыта. Суд с напряженным интересом
выслушал Бэгшоу, который восстановил картину схватки в
прихожей, после чего остались столь явные следы; к тому же
впоследствии полиция нашла пулю, которая попала в зеркало.
И, наконец, зеленая арка, благодаря которой обнаружили
подсудимого, была очень похожа на тайное укрытие. С другой
стороны, сэр Мэттью Блейк, талантливый и опытный адвокат,
вывернул этот довод буквально наизнанку, он осведомился, для
чего, спрашивается, человеку самому лезть в ловушку, откуда
заведомо нет выхода, хотя не в пример благоразумней было бы
попросту выскользнуть на улицу. Сэр Мэттью Блейк также
очень искусно воспользовался тайной, которая по-прежнему
окутывала причину убийства. Воистину поединок по этому
вопросу между сэром Мэттью Блейком и сэром Артуром
Трейверсом, столь же блестящим юристом, выступавшим в роли
обвинителя, окончился в пользу подсудимого. Сэр Артур мог
лишь выдвинуть предположение о большевистском заговоре, но
предположение это представлялось довольно шатким. Зато
когда перешли к рассмотрению загадочных действий, которые
Орм совершил в ночь убийства, обвинитель сумел выступить с
гораздо большим эффектом.
Подсудимый был вызван для дачи свидетельских показаний, в
сущности, лишь поскольку его проницательный адвокат полагал,
что отсутствие таковых произведет неблагоприятное
впечатление, - однако Орм отмалчивался, когда его допрашивал
защитник, так же упорно, как и в ответ на вопросы прокурора.
Сэр Артур Трейверс постарался извлечь из этого
непоколебимого молчания возможно больше выгод, но заставить
Орма заговорить так и не удалось. Сэр Артур был высок
ростом, худощав, с длинным, мертвенно-бледным лицом и
казался прямой противоположностью сэру Мэттью Блейку, этому
здоровяку с блестящими птичьими глазами. Но если сэр Мэттью
держался уверенно и задиристо, как петух, то сэра Артура
скорее можно было сравнить с журавлем или аистом: когда он
подавался вперед, осыпая поэта вопросами, длинный его нос
удивительно походил на клюв.
- Итак, вы утверждаете перед присяжными, - вопросил он
тоном, в котором проскрипнуло явное недоверие, - что даже не
входили в дом покойного судьи?
- Нет! - коротко отвечал Орм.
- Однако, насколько я понимаю, вы собирались с ним
повидаться. Вероятно, вам нужно было повидаться с ним
безотлагательно. Ведь недаром вы прождали два долгих часа у
парадной двери?
- Да, - последовал ответ.
- И при этом вы даже не заметили, что дверь не заперта?
- Нет, - сказал Орм.
- Но что же, объясните на милость, делали вы битых два
часа в чужом саду? - настойчиво допытывался обвинитель. -
Ведь делали же вы там что-нибудь, позвольте
полюбопытствовать?
- Да.
- Быть может, это тайна? - осведомился сэр Артур со
злорадством.
- Это тайна для вас, - отвечал поэт.
За эту мнимую тайну и ухватился сэр Артур, соответственно
построив свою обвинительную речь. Со смелостью, которую
многие из присутствующих сочли поистине наглой, он самую
таинственность поступка Орма, этот главный и наиболее
убедительный довод защитника, использовал в своих целях. Он
преподнес этот поступок как первый, еще смутный признак
некоего обширного, тщательно подготовленного заговора,
жертвой которого пал пламенный патриот, задушенный, так
сказать, щупальцами гигантского спрута.
- Да! - воскликнул обвинитель прерывающимся от
негодования голосом. - Мой уважаемый и высокоученый коллега
совершенно прав! Мы не знаем в точности причины убийства
верного сына нашего отечества. Равно не узнаем мы причины
убийства следующего патриота. Возможно, мой высокоученый
коллега сам падет жертвой своих заслуг перед государством и
той ненависти, которую разрушительные силы ада питают к
законоблюстителям, тогда он будет убит и тоже никогда не
узнает причины убийства. Добрую половину почтеннейшей
публики, присутствующей здесь, в этом зале, зарежут ночью,
во сне, и мы опять-таки не узнаем причины. Мы никогда не
узнаем причины и не арестуем бандитов, а страна наша
превратится в пустыню, поскольку адвокатам позволено
прекращать судебные разбирательства, используя давным-давно
отживший свой век довод о невыясненной "причине", хотя все
прочие факты, относящиеся к делу, все вопиющие
несообразности, все очевидные умолчания свидетельствуют, что
перед нами Каин собственной персоной.
- Никогда еще не видал, чтобы сэр Артур так волновался, -
рассказывал позднее Бэгшоу в узком кругу друзей. -
Некоторые утверждают, что он впервые преступил все и
всяческие границы, и полагают, что прокурору не пристала
подобная мстительность. Но должен признать, в этом жалком
дьяволе с желтой шевелюрой поистине было нечто
омерзительное, и впечатление это невольно повлияло на
обвинительную речь. Мне все время смутно вспоминалось то,
что Де Куинси (1) написал о мистере Уильямсе, этом гнусном
убийце, который умертвил целых два семейства. Помнится, Де
Куинси писал, что у этого самого Уильямса волосы были
неестественно яркого желтого цвета, потому что он выкрасил
их каким-то хитрым составом, рецепт которого вывез из Индии,
где даже лошадей умеют красить хоть в зеленый, хоть в синий
цвет. А потом воцарилось невероятное гробовое молчание, как
в доисторической пещере; не скрою, это на меня сильно