А как, оказывается, человек отвыкает от очередей! Наверное, это было первое, от
чего Сигизмунд отвык, едва лишь грянула перестройка. Интересно, на что они так
рвутся? Иностранное что-то крутят, не иначе.
Вот и Литейный. Налево пойдешь - в "Букинист" попадешь. Направо пойдешь...
Глухо бухнуло и на мгновение замерло, пронзенное восторгом, сердце. Красная
стена, четыре желтоватых окна.
ОН ОТКРЫТ.
И НИКТО НЕ ПОНИМАЕТ, КАКОЕ ЭТО ЧУДО, ЧТО ОН ОТКРЫТ!
Сигизмунд с трудом дождался, пока загорится зеленый свет. Еще на противоположной
стороне тротуара зашарил глазами по стоящим у красной стены людям - выискивал
знакомые лица. Бесполезно. Нет там знакомых лиц. Да и зрение за годы подсело.
Впору очки покупать.
Пересек Владимирский - как реку переплыл.
Вошел - сразу, не колеблясь. И тотчас Сигизмунда обступил желтоватый тусклый
свет, неясное мелькание лиц, краснеющие над стойкой автоматы-кофеварки. И запах.
Говорят, именно запахи острее всего будят в человеке воспоминания.
Будят - не то слово. Слишком слабое. Все шесть - или сколько их там у человека -
чувств воспряли разом, пробужденные этим густым духом, почти вонью,
пережаренного кофе "плантейшн". И еще примешивался неуловимый и не
воспроизводимый потом нигде запах, застрявший в волосах и свитерах собравшихся.
Сладковатый - анаши, кисловатый - старого пота.
И все это был "Сайгон".
Сигизмунд стоял в "предбаннике", бессмысленно лыбясь от счастья и ощущая себя
здесь совершенно своим - с длинным хайром, в странноватом для 84-го года
прикиде.
Он был дома. Среди своих.
И мгновенно окунулся в атмосферу полной свободы духа, ради которой, собственно,
и ездил сюда все годы, что трудился в Первом Полиграфическом. И раньше, когда
учился в ЛИТМО.
Вынырнул Витя-Колесо, вычленив Сигизмунда взглядом. Заговорил утробно-трепещущим
голосом:
- С-с-слушай, м-мужик... д-д-д...д-добавь на коф...фе. Н-не хв-ватает...
Сигизмунд развел руками, все еще лыбясь.
- Нету у меня. Самому бы кто добавил.
Витя понимающе закивал и куда-то унырнул.
Блин, неужели действительно так и не выпьет здесь кофе? Ведь это - в последний
раз! В самый последний! В пост-последний!
Сигизмунд все явственнее ощущал, что больше шансов не будет.
Кругом тусовались. Аборигенов в толпе было немного - процентов десять от силы.
Дремучие хиппи. Остальные в "Сайгоне" были посетители. Гости. Так называемые
"приличные люди", интеллигентские мальчики и девочки, которым почему-то вольно
дышалось только здесь. И совсем уже спившиеся персонажи. Но случайных людей
здесь не водилось. Или почти не водилось.
Полутемные зеркала в торце зала отражали собравшихся, умножая их число вдвое. До
какого-то года этих зеркал на было. на их месте находились ниши, где тоже
сидели. Потом "Сайгон" на какое-то время закрывали. Делали косметический ремонт.
Этот ремонт воспринимался городом очень болезненно. Видели в нем происки партии
и правительства в лице близлежащего райкома. Знали бы, что их ждет через
несколько лет! Но они не знают. Их счастье.
Одно время после косметического ремонта в "Сайгоне" не было кофе. Якобы в городе
дефицит этого продукта. Якобы кофеварки сломались. Или еще что-то
малоубедительное. Предлагали чай.
Брали семерной чай - издевательски. Мол, пожалуйста, чашку кипятку и семь
пакетиков заварки. Спасибо.
С этим пытались бороться, наливая прохладную воду, чтобы чай хуже заваривался.
Чайная эпопея продержалась не долее месяца, хотя оставила болезненную зарубку в
памяти. Потом то ли сдались, то ли смилостивились - вернули в "Сайгон" кофе.
После того достопамятного косметического ремонта и появились зеркала...
Кругом велись длинные мутные разговоры, безнадежно затуманивая и без того не
отягощенные ясностью мозги. Рядом с Сигизмундом кто-то пытался выяснить у
кого-то судьбу какой-то Кэт. В беседу вступило еще несколько пиплов. Нить
разговора была потеряна почти мгновенно. Даже Сигизмунду, который не был знаком
ни с одной из Кэт, через три минуты стало очевидно, что пиплы имеют в виду по
крайней мере четырех девиц по имени Кэт. Судьбы и похождения этих Кэт в
разговоре причудливо переплелись. Так, Кэт из Ухты однозначно не могла совершать
подвиги, явно позаимствованные из биографии той Кэт, что тусовалась в Москве и
была обрита наголо в КПЗ, причем злобные менты сперва поджигали ей хайр
зажигалками, а потом уже брили электробритвой. Так и не разобравшись, о какой из
Кэт, собственно, речь, пиплы плавно перетекли на совершенно иную тему.
Кругом звучали неспешные диалоги:
- Слушай, ты откуда?
- Из Лиепаи.
- А... Ты знаешь Серегу... Боба?
- А как он выглядит?
- Волосы светлые, бородка жиденькая такая... Он из Киева.
- А... Знаю конечно.
- Он опять в психушке.
- А... Слушай, ты знаешь Томми из Краснодара?
- А как он выглядит?
...Крошечная, очень беременная девица в феньках до локтей бойко поедала чахлый
бутерброд и не без иронии рассказывала о потугах Фрэнка создать рок-группу. Мол,
она уже перевела для него с английского очень классные тексты. И усилитель
купили. На шкафу лежит, большой, как слон...
...И словно въяве видел Сигизмунд комнату, где стоит этот шкаф, - какую-то нору
в коммуналке где-нибудь на Загородном или Рубинштейна, эти голые стены в
засаленных обоях, исписанные по-русски и по-английски, но больше по-английски,
эту вечно голодную тощую кошку, грязноватый матрас на полу вместо постели... И
полное отсутствие какой-либо жизни. Принципиальная и исчерпывающая
нежизнеспособность.
"...Ой, пойдем, пойдем, пока вон тот человек к нам не привязался. Вон тот,
видишь? Я его... побаиваюсь. Знаешь, он недавно решил, что он - Иисус Христос.
Пришел в церковь во время службы и говорит: спокойно, мол, батюшка, все в
порядке - Я пришел..."
- А тебя как зовут?
- Дима... А в последнее время... (застенчивая улыбка) ...стали звать Тимом...
По соседству гуторили об ином. Человек, обличьем диковатый и причудливо сходный
с вандалом, захлебываясь слюной и словами, талдычил, что вообще-то он собирается
на Тибет. Через Киргизию. Сразу нашел трех попутчиков. Причем один из них на
Тибете уже был...
- ...Слушай, пойдем домой. Мне что-то холодно.
- Чего тебе холодно?
- Да я джинсы постирал и сразу надел.
- А зачем ты их постирал?..
- ...Имя Господа Моего славить дай мне голос!
- Это ты сочинил?..
- Эй, чувачок!
Сигизмунд, завороженно слушавший эту какофоническую симфонию, не сразу
сообразил, что обращаются к нему.
- Эй!
Его легонько дернули за рукав. Он обернулся. Перед ним стояла тощая девица с
лихорадочно блестящими глазами. Голенастая. В вылинявших джинсах и необъятном
свитере неопределенного оттенка. У нее были длинные светлые секущиеся волосы.
- Ой, феня какая классная! - сказала девица и бесцеремонно протянула руку к
груди Сигизмунда. Там болталось дидисово изделие. - Можно?
Она подняла глаза. И тут он ее узнал.
- Аська?
Она замешкалась. Опустила руку. Склонила голову набок, прищурилась.
- Вообще-то меня Херонка зовут, - резковато проговорила она. - Слушай, а откуда
я тебя знаю? - И уже деловито осведомилась: - Слушай, ты Джулиана знаешь?
Сигизмунд покачал головой. Это ни в малейшей степени не обескуражило
Аську-Херонку.
- Может, ты Джона знаешь? Только не того, что в Москве, а нашего. С Загородного.
Ну, у него еще Шэннон гитару брал, правда, плохую, за шестнадцать рублей, и
струны на ней ножницами обрезал по пьяни. Не знаешь Джона?
Сигизмунд понимал, что может сейчас запросто сознаться в знакомстве с Джоном и
наврать про этого Джона с три короба, и все это вранье будет проглочено,
переварено и усвоено Великой Аморфной Массой "Сайгона", все это разойдется по
бесконечным тусовкам и сделается частью Великой Легенды, и припишется множеству
Джонов, умножая их бессмысленную славу.
Однако Сигизмунду не хотелось ничего врать Аське. Не знал он никакого Джона. И
Шэннона не знал. И Джулиана - тоже.
- А Фрэнка знаешь?
- Это который с усилителем на шкафу? - сказал Сигизмунд. - Знаю.
- Во! - ужасно обрадовалась Аська. - Слушай, а вот это - "Я позывам Ярилы
сердечно рад - та-та-та-та... не помню... Провоняла бромом вся страна, поверьте,
это любовь" - не ты для Фрэнка сочинял?
- Нет... Слушай, мать. Угости кофейком. Я тебе феню свою подарю.
Аська нахмурилась.
- Идем.
И деловито протолкалась к одному из столиков. Приткнула Сигизмунда. И тут же
напустилась на двоих, попивавших свой кофеек. Те откровенно принадлежали к
разряду "посетителей". Однако случайными людьми ни в коем случае не являлись.
Один был тучен, рыжеволос и громогласен. Он что-то с жаром говорил, брызгая
слюной. Второй внимал. Этот второй, плохо выбритый, исключительно патлатый, в
черном костюме и галстуке - впрочем, донельзя засаленном, с криво сидящими на
крупном носу очками в тонкой "золотой" оправе, напоминал гробовщика из дешевого
фильма ужасов.
Сигизмунд подавился кашлем. Он узнал обоих. Рыжеволосый, несомненно, был дядя
Женя. Молодой, восторженный. Все так же булькал, кипел, сипел и вкручивал.
"Гробовщик" до сих пор живет где-то неподалеку. С ним, изрядно потрепанным
Русанов Владислав
Посняков Андрей
Посняков Андрей
Конан-Дойль Артур
Василенко Иван
Роллинс Джеймс