чучело. Отставил к супротивной стене. Когда гость начал вытаскивать из
короба невиданные на всем Многоступенье луки, амант не выдержал - вытянул
шею и подлез Харру под локоть. Тот усмехнулся:
котором была нарисована усатая рожа; три - где положено быть сердцу, желчи и
вздоху. Отступил. На место его встал отрок, старательно прицелился, и из
трех стрел две-таки вмазал прямо под намалеванные усы. Уступил боевой рубеж
сестренке. Она, правда, на пяток шагов подошла, но, почти не целясь, угодила
в глаз - и в бою, и в поединке честном такая рана вывела бы противника из
строя, а ежели стрела заговореная или ядом опоеная, то и совсем из жизни. И
это ручонкой дитячьей-то!
но были готовы.
тобой охотились. Поняли, что дело это оружное, новое. Все тонкости хотели из
тебя вытянуть. Вместе с жилами, разумеется.
Серостанье тамошний зверь не синье производил, а серь-серебрень, ему было бы
не легче...
дырчатой кольчужки отпечаталась красная сетка.
заключил он. - Натаскивать будешь тут же, а за стенами моими - ни-ни.
Мастерить будешь так, чтоб я видел, горницу тебе отведут.
каждой шалостью из околья сюда бегать.
расчете. Казначея только с собой прихвати.
Иддс и тут остановил его:
выставлять. Ну да дело его, воин он бывалый, быстро освоится. Харр
поклонился и вышел, кликнув казначейного телеса. Хотя было ему чуточку
обидно - ни тебе спасибо, ни какого другого слова приветного.
запретил даже думать...
просторной и совершенно пустой светлице он шумно вздохнул, даже не веря, что
все так просто обошлось, и ринулся к окну.
подставляя его жадному взгляду свои крыши, огражденные кадками с зеленью,
уставленные лежанками да скамеечками, устланные коврами и полосатыми
циновками, - все напоказ солнышку, равнодушному и не то чтоб слишком ясному.
Диковинное Харрово жилище, нависающее над окрестными домами и улочками,
точно шляпка исполинской поганки, могло бы служить отменным сторожевым
постом, но в этой земле, как видно, за своими не следили - впрочем, за
чужаками тоже, полагаясь на зоркость разноцветных пирлей. Так же мало
волновала эта чужая, отворенная прямо в зеленоватое небо несуетливая жизнь и
амантова лучника, для которого совсем нечувствительно и уж тем более против
его воли весь белый свет сошелся клином на одном-единственном доме - вот
этом, что ближе остальных, с круглой, не зелененой крышей, посредине которой
высилась закрытая беседка. Крыша была пуста, и только ветер лениво шевелил
какой-то золотисто-желтый лоскут, упавший, как видно, из-за узкой резной
створки, заслоняющей окошечко беседки. Ох и горазд же был рокотанщик
хорониться от чужого взгляда!
казначея за бока, чтобы дом по-людски всякой утварью снабдил-обрядил, тогда
и заночевать можно будет.
скромница ты моя, капризница!
вьющейся вдоль холодной каменной стены. Время от времени высвечивалось узкое
окно, и тогда ступенька расширялась, превращаясь в небольшую площадочку -
можно было даже поставить уютную лежанку для отдыха, ежели удастся сюда
Мадиньку заманить. А что это получится, он и не сомневался. А в недобрый час
здесь можно было и с луком приладиться, жаль только, улочки больно кривы,
далеко не пристреляешься. Нет, со всех сторон дом был хорош, а в особенности
тем, что дверь в него была по другую сторону от рокотановой хоромины и
напротив нее высилась глухая стена купецкого амбара. Так что входить и
выходить он мог никем не замеченный.
рассказывать. Неизвестно, как еще судьба сложится. Хотя девка она
пронырливая, рано или поздно все равно прознает...
дворику, всплескивая руками. Ну ни дать, ни взять - наседка, недосчитавшаяся
цыпленка!
не то повалишься!
он.
Мадинька лясы-то точить, вот и решила я перед нею повиниться, что кружала ее
разбила, на вечерний уголек к нам зазвать. Подстерегла в проулочке. А она...
Она говорит, берегусь теперь далеко ходить, в тягости я! Слыхал - это
она-то!
снег-леденец малую нужду справит, то и снег не потает! Так что Шелуда
пестуна своего шибко уважил, даром что глазами своими масляными все Мадиньку
оглаживал...
ее пуховый не в то место клюнул? Или Солнечный Страж на нее меч свой
нацелил?..
аманта в дому ночевать.
сшиб с ног, и с истошным клекотом понеслась вдоль по проулочку ополоумевшая
со страху и, несомненно, ворованная курица. В другое время Харр поржал бы
над мазуриком незадачливым, а птичку догнал и, шею свернув, Махиде
презентовал - не пропадать же добру. Но сейчас ему было не до смеху и тем
более не до птички, на вертеле жаренной, хотя и допустил он оплошку - в
сердцах покинул теплый дом, не повечеряв. Но уж очень круто его забрало;
никогда такого сраму не бывало, чтоб девка малая его провела, а тут -
здрасьте! Отцом объявила. А с какого такого перепугу при первой встрече
шарахнулась, твердила все "не знаю, ничего не знаю..." И теперь к себе не
подпускает, хотя и куре этой полоумной ясно: где уж раз, там и другой, и
третий...
по улочкам к дому своему башенному. Чуть было в темноте не заплутался, но
объявилась голубенькая пирлюшка, полетела впереди, и он ей поверил. Не зря,
естественно; мигом привела к незапертой двери (тоже непорядок, завтра
наказать телесу, чтоб запоры снаружи и изнутри были самые крепчайшие) и даже
внутрь влетела, уж чересчур по-хозяйски. Раскрыл рот, чтобы и ее облаять, но
подумалось: вдвоем будет не так тоскливо. Забрался наверх, бросил плащ на
пыльный пол и растянулся. Поди, не караванник трехстоялый, и не в таких
условиях ночевать приходилось.
Шелуда хоть и кругл, да мордой смазлив и всегда под рукой. А сам он? Говорил
же Иддс по-дружески: урод ты.
негнущимся зелененым ступенькам вниз. Надо завернуть в амантов дом,
распорядиться насчет рухлядишки... Сама собой рука стукнула в рокотанов
Ставень. Шелуда открыл степенно, неторопливо и, как показалось, нагло. Ни
слова не сказав, повел в жилокрутную горницу, ступал как гусак, выворачивая
ступни наружу. Харр едва сдерживался, чтобы не влепить ему белым нездешним
сапогом в жирный зад, но сдержался - побрезговал.
протянутые, точно струны рокотана, двойной оплетки жилы, - мол, которые
срезать велишь?