детей?
просверливает дырки, и больше ничего.
стал набрасывать схему станка, попутно объясняя свой грубый чертеж, но,
дойдя до сложных тонкостей электроники, Эрик почувствовал, что слушатели
постепенно перестают следить за его объяснениями. Только Фрэнки Хоппер да
Мак, седой механик, пытались еще кое-что понять. Мак был искренне
заинтересован, но Хоппер держался настороженно, скептически и даже
вызывающе.
Хоппер делал толковые замечания, Эрик уступал так охотно, что враждебность
инженера стала мало-помалу таять. Ни один из них не стремился поколебать
авторитет другого или навязать ему свою волю, они спорили в интересах
дела. В одном пункте, однако. Хоппер был неумолим. Он настаивал, чтобы
следующая модель была сделана в натуральную величину. Тернбал явился как
раз вовремя, чтобы разрешить вопрос.
Хоппер. - Вот доктор утверждает, что эта его штуковина движет легкие
сверла и синхронизирует все операции. Хорошо, но ведь неизвестно, как она
себя покажет на тяжелом станке? А ведь нас только тяжелые и интересуют. Я
вообще не понимаю, к чему тогда весь этот эксперимент.
понадобиться, - возразил Эрик. - Я вам прямо заявляю, что такой слабый
контур, как мой, не может приводить в действие машины тяжелого типа. Знаю,
что вы делаете тяжелые машины. Я видел во дворе платформы. Но прежде чем
появились платформы, были просто тележки с одной лошадью.
угодно, - сказал Хоппер. - Но будем говорить так: либо это техника, либо
нет.
Горина. Вопрос решен. Сделайте промежуточную модель. Какого черта, Фрэнки,
- добавил он, как бы желая загладить свою резкость, - ведь даже такой
длинный парень, как ты, был когда-то подростком.
возьмет на себя их выполнение. Когда пришло время уходить, Эрик
распрощался со всеми самым дружеским образом.
огромного мастерства и, конечно, опыта. Эрика мучила неотвязная мысль, что
это дело ему не по силам. Там, в конструкторском бюро, он держался как
будто неплохо, но ведь он знал, что вывезла его самоуверенная
настойчивость, а не знания и не опыт. Он произвел хорошее впечатление на
окружающих, но потерял уверенность в себе. На обратном пути, сидя в машине
с Тернбалом, он был очень задумчив.
Лицо его то освещалось светом мелькавших мимо уличных фонарей, то снова
скрывалось в полутьме октябрьских сумерек. - Понимаете, вам придется
бороться о этими инженерами за каждый дюйм своего пути! Все, что выходит
за пределы их привычной работы, вызывает у них недоверие.
пренебрежительно, хотя и без всякого недоброжелательства, но Эрика это
только возмутило. В конце концов, Хоппер делал только то, что ему было
приказано. Тернбал сам велел ему "разобрать станок по косточкам". Эрик
никак не мог понять, что же, в сущности, такое этот Тернбал. Несмотря на
всю свою дружескую простоту, на обезоруживающую откровенность, он, видимо,
был не из тех, у кого подчиненный в минуту слабости может найти поддержку.
И хотя Тернбал нравился Эрику, все же Эрик чувствовал, что с этих пор при
каждом, даже самом незначительном столкновении он будет видеть в Тернбале
скрытого врага.
день, и все это время его не покидали тайные опасения, что из него никогда
не выйдет толкового инженера. Он никому не признавался в этом, даже
Сабине. Он начинал свою работу в промышленности с твердым намерением
разгадать законы этой новой жизни и следовать им так, чтобы никогда не
быть застигнутым врасплох. Теперь же оказывалось, что одолеть даже самые
элементарные законы ему не под силу; Эрик начал бояться, что не справится
со своей работой.
Эрику приходилось спорить, доказывать, выпрашивать и даже воровать, и если
бы не Мак, ему вовсе не удалось бы довести дело до конца. Седой механик
вкладывал в работу всю душу; он отлично умел добывать все, что нужно, и
знал, где можно взять криком, где хныканьем, а где и лестью. Это Маку
принадлежала мысль использовать стандартный сверлильный станок типа
"Гаскон М-204". Таким образом, только некоторые дополнительные части
пришлось специально делать заново, и Мак их сделал сам. Эрик мог спокойно
положиться на него и заняться системой управления.
Эрику, что он пошел по ложному пути. Эрик не был ни инженером, ни
механиком. Хоппер был только инженером, а Мак являлся как бы
представителем всех тех, кто стоит у станка. И Эрику стало ясно, что для
того, чтобы его изобретение имело практическую ценность, нужно искать
какой-то третий путь.
разделены посредине ровным розоватым пробором. Выглядел он всегда очень
чистеньким, опрятным, и когда приезжал с завода в лабораторию с пакетами,
аккуратно завернутыми в газетную бумагу, его можно было принять за
почтенного пастора, возвращающегося с рынка. Только изуродованные руки
выдавали профессию Мака. Большой палец его правой руки был расплющен, на
нем не было ногтя, а на среднем пальце левой руки не хватало двух
суставов; мякоть ладони была изрезана белыми шрамами. Мак работал
механиком с пятнадцати лет, и перечень фирм, где ему довелось служить за
пятьдесят лет, звучал в его устах как перечень ученых степеней в устах
какого-нибудь заслуженного профессора: "Браун и Шарп", "Прэтт и Уитни",
завод фрезерных станков в Цинциннати, токарные станки "Гаскон" и так
далее. Он мог смастерить что угодно, изобрести любой инструмент для самой
немыслимой работы - для него не существовало ничего невозможного.
приобрел радикальные убеждения и долгое время носил при себе красный
членский билет ИРМ ["Индустриальные рабочие мира" - союз американских
анархосиндикалистов; до 1923 года придерживался революционной тактики]. В
1920 году, уже будучи отцом двоих детей, он так негодовал, когда Дебса
посадили в тюрьму, что хотел даже уехать в Россию, чтобы участвовать в
строительстве социализма. У него в то время было две мечты - либо уехать в
Россию, либо вдруг так разбогатеть, чтобы выкупить Дебса из тюрьмы и
самому отвезти его домой в кадиллаке.
пришлось поступить цеховым мастером к Форду. Но там ему почти не
приходилось иметь дело с машинами, а руки его тосковали по настоящей
работе. Тогда в 1925 году Мак забрал семью и переехал в Асторию, на завод
Роллс-Ройса. Ройсовский мотор - это тот же станок, но в 1930 году
автомобили стали слишком дорогими игрушками, работы не хватало, и Мак
вернулся в фирму "Гаскон".
долларов в неделю. Заводам не очень-то требовались рабочие руки, и хорошо,
если удавалось поработать один-два дня в неделю. Теперь-то, конечно, дела
хватает, на станки спрос не меньший, чем в 1929 году, ведь вон что
делается в Европе...
и принялся развязывать принесенный пакет с какими-то деталями, а Эрик
невольно задумался о том, что любовь к своей профессии сделала этого
человека совсем беззащитным - таким же беззащитным, каким становится
каждый ученый, отказавшийся подчиниться какому-нибудь Кларку Ригану. Эрик
снова вспомнил о той уверенности, с какой он поступал на эту работу, и
даже удивился, откуда она у него взялась. Сейчас он с предельной ясностью
понимал, что если не сумеет как-то обеспечить себе независимость, то
неизбежно попадет в такое же положение, в каком был при Ригане. Значит,
все сводится к вопросу о деньгах. Он никогда не допустит, чтобы Сабина и
Джоди жили на десять долларов в неделю, и не станет терпеть постоянные
унижения от людей, вроде Ригана или тех, кто стоит за его спиной.
для физика быть какой-то выход из этого гнусного положения! Но какой? Что
может его спасти? Он перебирал в уме всю свою жизнь, свою работу и не
находил ничего, за что можно было бы ухватиться. Он ничем не отличался от
других, попавших в такую же ловушку. Сознание безвыходности вызвало в нем
панический страх, с которым он отчаянно боролся, потому что человеку в
таком состоянии нечего было ждать пощады от Тернбала.
поступили сюда на работу?
в Кливленде. Мы, уоббли [кличка членов организации "Индустриальные рабочие
Посняков Андрей
Конюшевский Владислав
Курылев Олег
Лукин Евгений
Сапковский Анджей
Белогорский Евгений