лишь дрожь знойного марева.
были в тот день хоть одни человеческие глаза, которые воспринимали бы вещи
так, как они свершались в действительности. Подлинная суть вещей открывалась
лишь угольно-черным зракам девкатра.
плоти, тела костеруких и южан, погибших в первой волне высадки -- все
разнообразие косной материи в окружности полулиги от панцирной пехоты,
сгрудившейся на площади -- пришло в движение, ибо на неживое
распространилась власть тонких тканей Изменения девкатра. Пришло в движение
и поднялось стеной вокруг обреченного десанта. Один короткий колокол
напряженной тишины, нарушаемой лишь ровным гудением девкатра -- и, вспыхнув,
словно ворох обрывков рисовой тернаунской бумаги, немыслимое сонмище
изуродованных предметов ринуло к центру площади, одновременно с этим
закручиваясь в слитный пламенный вихрь.
девкатр плавно опустился вниз -- туда, где развеянные в золу и пепел
смешались останки Руама, сына Аффисидаха, солдат и костеруких. Девкатр
сложил за спиной крылья и замер в дрожании раскаленного воздуха.
Вирин.
деревьев. Сухое дно колодца и не шорох, но лишь ожидание сколопендр, которые
приползут прислушаться к тому, как молчит твое сердце.
уравнение небытия. Он закричал и понял, что обречен на безмолвие. Ни звука.
Только страх, непонимание, оставленность. Неужели это и есть Проклятая Земля
Грем, о которой никогда не говорят вслух? В таком случае -- когда же я
проросту?
расплывчатого лица в контражуре листьев смоковницы, из горного водопада, из
победного звука, с которым меч находит дорогу меж пластинами чужого панциря,
из ножа, холодящего кадык, из женской улыбки в сумраке незнакомой комнаты,
из строчки, нацарапанной на глиняном черепке, не был услышан, нет, но был
воспринят и понят, да. Но если то, что породило эти образы, можно было
назвать голосом, значит, голос был раздраженный, настороженный, но
вызывающий необъяснимое доверие. Он ответил:
вместе с зеркалом, его отражающим, готовность убивать, которую всегда
невольно испытывает рука, возложенная на рукоять меча -- все это ушло от
него в пустоту, прежде чем он успел осознать, что не может шевельнуть
губами, ибо их нет у него больше. Пустота была глухой и черной, перед
которой все его чувства были бессильны. Что-то убило его, убило мгновенно и
бесчувственно -- ибо он помнил свое падение от подземного толчка, но был
бессилен вспомнить боль или мертвящий металл в своем теле.
пустотой, облаченной в Измененную плоть. Но прости -- я не верю тебе,
Назвавшийся Эгином, ибо я не видел твоей смерти. Докажи себя.
-- клятва, зеленые виноградины, "Овель".
образе. Самое немыслимое в этой тьме без конца и начала.
проливающем кровь как воду? -- невозмутимое спокойствие, едва заметная
улыбка, дуновение морского ветра. -- И ты сейчас увидишь меня.
нежно-зеленое сияние. Не образ сияния -- но именно само оно как таковое,
будто бы Эгин увидел его глазами своего старого доброго тела. Сияние
опустилось (или Эгин был поднят Авелиром?) и теперь он смог различить внутри
него золотистый силуэт, в котором пробегали крошечные язычки черного
пламени. Силуэт, к удивлению Эгина, ничем не напоминал саламандроподобного
эверонота. Авелир выглядел словно среднего роста и среднего же возраста
человек, набросанный несколькими уверенными штрихами тернаунского
художника-каллиграфа.
человеческое, как и у всех эверонотов. А вот мое саламандровое обличье --
это плата нашего народа за спасение в войне Хуммера и Лишенного Значений. А
вообще -- ты бы на себя посмотрел. По тебе какая-то черная трещина змеится
от левой пятки до правого уха.
лишь семя души Авелира. Себя же он не видел вовсе. Словно был совершенно
прозрачен для собственного взора, хотя какой может быть "взор" без глаз?
Правда, Взор Аррума...
забывай, я все-таки и при жизни мог несколько больше. А вообще -- хватит
болтать. У нас мало времени.
какие-то другие развлечения до того момента как Пути Пустоты вынесут их души
в Земли Грем, где их личности сотрутся вместе с памятью о прожитой жизни?
Эгин так и спросил.
Авелир. -- Сейчас я постараюсь воздействовать на эту крылатую тюрьму, чтобы
ты понял о чем я говорю.
в дальноглядную трубу, а Куна-им-Гир нервно постукивала по бронзовому поножу
коротким тупым мечом из безупречно отполированного металла, который служил
ей вместо некогда принятого в варанском флоте командирского жезла. Сайла исс
Тамай не отваживалась нарушить их молчание. Ото всей души она желала
девкатру сдохнуть на месте, грозным "черепахам" южан -- всем скопом пойти ко
дну на ровном киле, а себе -- проснуться в своей княжеской постели рядом с
Лагхой Коаларой.
поворачиваясь вокруг своей оси так, что его голова оказалась обращенной
прямо на "Лепесток Персика".
воздела вверх свой офицерский меч. В нем послушно блеснуло утомленное
послеполуденное солнце месяца Гинс. Разом взвизгнули флейты в руках мужчин,
стоявших на флангах разбитого на два прямоугольника строя лучниц Гиэннеры.
Четыреста Стражниц в одном слаженном многоруком движении извлекли стрелы из
колчанов. Первая шеренга зарядила луки красными стрелами, вторая -- желтыми,
третья -- зелеными, четвертая -- ядовито-синими, пятая -- черными. Теперь
они были полностью готовы к Танцу Ткачей.
в военном деле, но все-таки несколько раз вместе с покойным супругом
присутствовала на стрелковых состязаниях. Она знала, что стрелу больше чем
на пятьсот шагов никак не пустить. А до девкатра на глаз было больше двух
тысяч.
готово, пора начинать.
успеем всегда.
все же одно -- значит, образ духа.
благоуханные долы Святой Земли, а привычный мир Солнца Предвечного. Но видел
не так как раньше.
едва замутненный сизой дымкой воздух. На его поверхности парит гармоничное
сооружение, о котором Эгин доподлинно знает, что оно мертво, но когда-то
состояло из множества безмолвных живых существ, именуемых кедрами. А в
центре сооружения -- смертельная опасность. Там бьется и пульсирует
неведомая сила, готовая в любой момент получить свободу и сокрушить его
новое тело. Да, сооружение мертво, но живы его повелители. А правее
сооружения -- большая группа черных чечевицеобразных монстров и их тощих
Шилова Юлия
Березин Федор
Ильин Андрей
Сертаков Виталий
Посняков Андрей
Мороз Александра