Чтение 75–й страницы книги ~Гиперион~

"Отважный", направлявшегося к Парвати, где им нужно было пересесть на
звездолет-дерево "Иггдрасиль", который доставит их на планету Гиперион.
Сол улыбнулся своей двухмесячной дочери. Она улыбнулась ему в ответ.

Это была ее последняя улыбка. Или же первая.

Когда ученый закончил свой рассказ, в каюте воцарилась тишина. Сол
откашлялся и выпил воды из хрустального бокала. Рахиль спала в самодельной
кроватке. Ветровоз, слегка раскачиваясь, продолжал свой путь, а монотонное
громыхание ходового колеса и жужжание гиростабилизаторов навевали на
пассажиров сон.

- Господи, - тихо произнесла Ламия Брон. Она хотела сказать еще
что-то, но передумала и просто покачала головой.

Мартин Силен, закрыв глаза, продекламировал:

Когда ж вся ненависть уйдет,

Душа невинность обретет,

Постигнув, что сокрыты в ней одной

Ее восторги, страхи и покой,

А воля добрая ее - есть воля Божья,

За что б ее тогда ни порицали,

Какие б ветры ни хлестали,

Она счастливой будет все же.

- Уильям Батлер Йейтс? - спросил Сол Вайнтрауб.

Силен утвердительно кивнул:

- "Молитва о дочери".

- Я, пожалуй, выйду на палубу подышать перед сном, - сказал Консул. -
Никто не хочет присоединиться?

Захотели все. Обдуваемые свежим ветерком, паломники стояли на юте,
вглядываясь в темное Травяное море. Огромная чаша неба была усеяна
звездами и испещрена следами метеоров. Хлопанье парусов и скрип снастей,
казалось, раздаются из далекого прошлого.

- Я думаю, нужно поставить на ночь часовых, - сказал полковник
Кассад. - Дежурить будем по-одному. Через два часа - смена.

- Согласен, - отозвался Консул. - Я буду дежурить первым.

- Утром... - начал было Кассад.

- Смотрите! - вдруг крикнул отец Хойт.

Все взглянули туда, куда он показывал. Между сияющими созвездиями
вспыхнули разноцветные огненные шары - зеленый, фиолетовый, оранжевый, еще
один зеленый. Подобно зарницам они осветили раскинувшуюся во все стороны
огромную равнину. Звезды и следы метеоров поблекли рядом с этим
поразительным зрелищем.

- Взрывы? - спросил священник.

- Сражение в космосе, - ответил Кассад. - Поблизости. Термоядерные
бомбы, - добавил он на ходу и скрылся в люке.

- Смотрите, Древо. - Хет Мастин указывал на светящуюся точку, которая
перемещалась среди взрывов, словно тлеющий уголек среди огней фейерверка.

Кассад вернулся со своим электронным биноклем и пустил его по кругу.

- Бродяги? - спросила Ламия. - Это вторжение?

- Почти наверняка Бродяги, - сказал Кассад. - Но, возможно, это не
вторжение, а всего лишь разведывательный рейд. Видите вспышки? Корабли
Гегемонии стреляют ракетами, а Бродяги их сбивают.

Бинокль наконец оказался у Консула. Вспышки были теперь ясно
различимы - расширяющиеся фонтаны огня. Он разглядел и пятнышко "дерева",
и длинные синие выхлопы, по меньшей мере, двух разведчиков, удиравших от
преследователей.

- Я не думаю... - начал было Кассад, как вдруг весь их корабль до
кончиков мачт, и Травяное море затопило ярким оранжевым светом.

- Боже милостивый, - прошептал отец Хойт. - Они попали в
корабль-дерево!

Консул перевел бинокль влево. Увеличивающийся ореол пламени можно
было разглядеть и невооруженным глазом, но в бинокль какое-то мгновение
были отчетливо видны километровый ствол и ветви охваченного огнем
"Иггдрасиля". По мере того как выключались защитные поля и кислород
выходил наружу, длинные языки пламени, изгибаясь, устремлялись в космос.
Оранжевое облако начало пульсировать, потом растаяло и исчезло. На секунду
ствол полыхнул огнем, а затем разлетелся на отдельные куски, словно
последняя головешка догорающего костра. Ничто не могло уцелеть в этом аду.
"Иггдрасиль", со своей командой, клонами и эргами, разумными
существами-аккумуляторами, более не существовал.

Консул повернулся к Хету Мастину и с опозданием протянул ему бинокль.

- Мне очень жаль, - прошептал он.

Тамплиер не взял бинокля. Он опустил голову, надвинул на глаза
капюшон и молча пошел вниз.

После гибели корабля-дерева взрывов больше не было. Прошло десять
минут, но ни одна вспышка не нарушила черноту ночного неба.

Первой пришла в себя Ламия Брон:

- Вы полагаете, они их подбили?

- Бродяг? - спросил Кассад. - Вряд ли. Разведывательные корабли
строятся с расчетом на скорость и на оборону. Сейчас они уже на расстоянии
нескольких световых минут.

- Они что, охотились за кораблем-деревом? - спросил Силен. Голос
поэта звучал непривычно трезво.

- Думаю, что нет, - ответил Кассад. - Скорее всего, это чистая
случайность.

- Чистая случайность, - словно эхо повторил Сол Вайнтрауб и покачал
головой. - Пойду посплю.

Один за другим спустились вниз и остальные. Когда на палубе остался
один Кассад, Консул спросил:

- Где я должен нести караул?

- Обходите весь корабль, - ответил полковник. - Из основного коридора
вам будут видны двери всех кают и вход в столовую и в камбуз. Потом
поднимайтесь на палубу и проверяйте трап и надстройки. Внимательно
следите, чтобы горели фонари. У вас есть оружие?

Консул отрицательно покачал головой.

Кассад протянул ему свой "жезл смерти".

- Он настроен на узкий луч - около полуметра на дистанции десять
метров. Не пользуйтесь им, пока не убедитесь, что на корабль кто-то
проник. Эта пластина с шершавой поверхностью - предохранитель. Сдвигается
она вперед. Сейчас жезл на предохранителе.

Убедившись, что его палец не касается пластины, Консул кивнул.

- Я сменю вас через два часа, - сказал Кассад и проверил свой комлог.
- Моя вахта закончится раньше, чем взойдет солнце. - Он посмотрел на небо,
как бы ожидая, что "Иггдрасиль" вновь появится там и продолжит свой полет.
Но там сияли только звезды. Закрывший северо-восточный горизонт черный вал
предвещал шторм.

Кассад покачал головой.

- Зря, - сказал он и спустился вниз.

Консул постоял немного, прислушиваясь к шуму ветра в парусах, скрипу
снастей и грохоту колеса. Потом подошел к борту и задумался, глядя в
темноту.

Восход над Травяным морем был воистину прекрасен. Консул любовался им
с крыши кормовой надстройки. После вахты он попытался заснуть, но вскоре
понял, что это бесполезно, и поднялся на палубу встретить рассвет Низко
нависшие грозовые тучи застилали небо, и отраженные ими лучи восходящего
солнца залили весь мир расплавленным золотом. Паруса, снасти, побелевшие
от времени доски палубы - все, чего солнце коснулось своим кратким
благословением, засияло всеми цветами радуги. Но вот оно скрылось за
пологом облаков, и мир снова лишился своих красок. И стоило упасть
занавесу, как сразу же подул ветер, такой холодный, словно он прилетел
сюда прямо со снежных вершин Уздечки, показавшихся из-за горизонта на
северо-востоке.

На палубе появились Ламия и Мартин Силен с чашками кофе в руках и
направились к Консулу. Ветер тянул и рвал снасти. Густые кудри Ламии
растрепались, окружив ее лицо подобием темного нимба.

- Доброе утро, - пробормотал Силен, щурясь поверх чашки на
подернувшуюся рябью гладь Травяного моря.

- Доброе утро, - ответил Консул. Он чувствовал себя на удивление
бодрым и свежим, хотя за всю ночь ни разу не сомкнул глаз. - Ветер
встречный, но пока судно идет неплохо. Уверен, к вечеру мы достигнем гор.

- Хрргм, - прокомментировал это замечание Силен и сунул нос в чашку.

- Я никак не могла заснуть, - сказала Ламия. - Все думала о том, что
рассказал нам господин Вайнтрауб.

- Что касается меня... - начал поэт, но тут на палубу вышел Вайнтрауб
с дочерью. Девочка выглядывала из своей люльки, висевшей на груди ученого.

- Всем доброе утро, - сказал Вайнтрауб и, оглядевшись, глубоко
вздохнул. - Ммм-да, холодновато...

- Чертовски холодно, - откликнулся Силен. - А когда перевалим через
хребет, будет еще хуже.

- Я, пожалуй, спущусь за курткой, - сказала Ламия. Но не успела она
сделать и шагу, как внизу кто-то пронзительно закричал:

- Кровь!