находиться невозможно. Душно, насекомые и, кроме того, нет
света, поскольку у меня, как мне сказала дежурная, нет
осветительных потребностей. Да свет мне, собственно, ни для
чего не нужен, обычно я им пользуюсь для чтения, но читать
нечего, кроме этой мерзкой газеты, куски которой мне
регулярно подкладывают, несмотря на то что потребность в ней
у меня совершенно исчезла. И в каждом куске я нахожу
что-нибудь, имеющее ко мне самое прямое отношение.
Некоторые заголовки мне были до смешного знакомы: "Человек
из прошлого", "Не в ладах со временем", "Осторожно:
провокация!", "Не помнящий родства", "Иуда из Штокдорфа",
"Свинья под дубом"...
только потому, что не могу находиться в гостинице. Жрать,
между нами говоря, хочется настолько, что даже
вегетарианская свинина снится мне иногда как самое
вожделенное блюдо. Но в прекомпит без справки не пускают.
Я попробовал как-то использовать старый трюк и сунуть
прекомпитскому вертухаю кусок "Правды", но (видимо,
"Зюддойче цайтунг" имеет больше сходства с необходимой
справкой) моя нехитрая уловка была тут же разоблачена, и я
чуть не схлопотал по шее. А другого вертухая я пытался
обмануть еще более простым способом. Выстояв очередь и
будучи уже совсем близко к дверям, сказал ему: "Дядя,
смотри, птичка летит" - и тут же сунулся в дверь, но дядя со
словами: "Я тебе покажу птичку!" - схватил меня за шиворот,
я убежал от него, пожертвовав воротником рубахи.
материя, из которой состою я, очень даже исчезает. Проходя
мимо какого-то окна, я глянул мимоходом на свое отражение и
даже испугался. Я выглядел как идеальное пособие для
анатомических занятий.
недавно они все подряд со мной здоровались и кидались ко мне
за автографами. А теперь они меня просто не видят, не
замечают, словно я уже и вовсе стал нематериален. А когда я
обращаюсь к кому-то из них и спрашиваю, как куда-то пройти
или который час, они проходят мимо, словно не слышат.
охранителями каких-нибудь входов. Так сначала, когда я еще
надеялся разыскать Искру и пытался проникнуть в гостиницу
"Коммунистическая", стражник не только не пустил меня, но
даже толкнул очень грубо. Я мог бы подумать, что он не
знает, кто я такой, но еще совсем недавно этот же самый
человек заискивающе мне улыбался, кланялся и широко
распахивал передо мною дубовые двери. Мои попытки найти
Смерчева или Дзержина тоже кончились ничем. Я ездил и в
Безбумлит, и в Бумлит. Но и там, и там часовые скрещивали
передо мной автоматы, а один даже замахнулся прикладом.
Только с одним из них мне удалось хотя бы поговорить. Я его
спросил, как мне пройти в Бумлит. Он сказал: нужен
пропуск. А где взять пропуск? В бюро пропусков, которое
находится там внутри. А пройти внутрь можно только по
пропуску. Короче говоря, старая, очень знакомая мне еще с
социалистических времен сказка про белого бычка.
встретил возле Безбумлита отца Звездония.
"Свят! Свят! Свят!" - отзвездился от меня, как от черта, и
скрылся в дверях Безбумлита.
это настолько выводило меня из себя, что я готов был, чтобы
меня арестовали, расстреляли, но чтобы как- то обратили
внимание, что я все еще есть. Однажды я дошел до такого
отчаяния, что запузырил кусок кирпича в окно внубеза. И что
вы думаете? Внубезовцы высыпали на улицу, но, увидев меня,
сразу отвернулись и стали собирать стекла, не обращая на
меня никакого внимания. Другой раз я подошел к одному
комсору на остановке паробуса и спросил, сколько времени.
Он смотрел мимо меня, никак не реагируя, словно звук
совершенно не колебал его барабанные перепонки.
обращаюсь. Я вас лично спрашиваю, не будете ли вы столь
любезны и не скажете ли, сколько времени, мать вашу так и
так?
навзничь (здоровый такой бугай, он просто рухнул, как сноп,
под моим натиском), придавил его коленом, схватил за глотку.
сгруппировалась, меня моментально от него оторвали, и все
дружно отхлынули, словно ничего и не было.
портиться. Ночи стали холодными, а асфальт по утрам был
влажен от росы. И хотя я уже привык ходить босиком, но
все-таки ноги мерзли. Зато днем стало приятнее. Не жарко и
не холодно. Небо все чаще стало заволакиваться облаками, и
комуняне, как я заметил, смотрели на облака с какими-то
непонятными мне надеждами.
исключительно искренним человеком, я вынужден сообщить, что
моя идейная стойкость не выдержала свалившихся на меня
испытаний. Я всегда завидовал людям, проявлявшим
преданность своим убеждениям, несмотря ни на что. Среди
коммунистов бывали люди, которые оставались верны своим
идеям даже после многолетнего тюремного заключения, даже
когда им в задницу засаживали раскаленное железо, а глотку
заливали свинцом. Юный террорист на моих глазах выдержал
ужасные пытки. А я оказался таким слабаком, что уже через
несколько дней голода все свои туманные идеалы, свои
незрелые убеждения и любые секреты (если б я их знал!) готов
был продать за чечевичную похлебку. Однако никто мне такой
сделки не предлагал. Агенты Третьего Кольца так
законспирировались, что их не было видно, а симиты, о
которых я столько слышал, тоже ни в какие контакты со мной
не вступали.
городу и думая только о своем желудке, я тем не менее
замечал, что что-то такое происходит. Люди собираются
какими-то группками, о чем-то шепчутся, как-то странно между
собой переглядываются. И слово "СИМ" мне попадалось все
чаще и чаще. Я видел его на заборах, на асфальте и даже на
зданиях официальных учреждений. Оно было написано иногда
мелом, иногда углем, а на одной телефонной будке я видел это
слово, написанное вторичным продуктом...
себя в номере. Оно было нацарапано чем-то острым на
противоположной стене.
в номер, показал надпись и сказал, что это сделал не я.
докладывать.
и не узнал, потому что следующей ночью случилось событие,
которое затмило все, что со мной происходило до этого.
передвижениями по Москорепу, отвергнутый всеми, голодный,
несчастный, со сбитыми в кровь ногами, я медленно, как
больной, брел к своей проклятой гостинице. "Ну что мне
делать? - думал я. - К кому обратиться, чтоб меня
выпустили отсюда, если никто не хочет со мной разговаривать?
Может быть, лично к Гениалиссимусу? Хотя у нас разные
убеждения, но все-таки когда-то мы вместе учились, пили в
Доме журналиста, встретились в Мюнхене, и, в конце концов,
если, даже будучи простым генералом, он спас меня от
"якутского варианта", то почему бы ему и сейчас не проявить
милосердие? Неужели ему тоже так нужно, чтобы я искалечил
этот идиотский роман?"
велика, как может показаться с первого взгляда, но все-таки,
если он лично скажет: "Оставьте его в покое! Он - мой
друг!" - или что-нибудь в этом духе, они, может быть,
все-таки подчинятся, не посмеют ослушаться.
Шилова Юлия
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Андреев Николай
Каменистый Артем