пору глушили шурышкарские парнишки налимов по светло замерзшим мелким сорам,
как лед щелкал и звенел у них под ногами, белыми молниями посверкивая вдоль
и поперек. Оставив подо льдом мутное, на зенитный взрыв похожее облачко,
металась рыба меж льдом и илистым дном. Гоняясь за рыбой, пареваны входили в
такой азарт, что и промоин не замечали, рушились в них.
размышления два коренастых мужика, потных от окопной работы, на ботинках у
них земля, обмотки и руки грязные.
он опять же в сторону старицы. -- Там кухонь густо сбилось.
двинулись дальше.
в пилотках, севших до половины головы и как бы пропитанных автолом, --
свежий пот, выше пот уже подсушило и пилотки от соли как бы в белой, ломкой
изморози, Лешка вдруг остро затосковал. Изработанный, усталый вид этих
бойцов с засмоленными шеями, мирно идущих по скошенному полю, на котором
начали всходить по второму разу бледные цветы клевера, сурепки и курослепа,
обратил его в тревогу, или что другое защекотало под сердцем, и когда
солдаты спустились в балку, размешанную гусеницами и колесами, он отрешенно
вздохнул: "Убьют ведь скоро мужиков-то этих..."
бы, да и не хотел ничего объяснять. Он упорно стремился еще раз вернуться
памятью на Обь, побегать по заберегам, погоняться за стремительной рыбой, но
в это время из-за реки опять выскочили те два шальных истребителя,
пронеслись над хутором, обстреливая его из пулеметов. Зенитчики на этот раз
не проспали, забабахали густо. Народ из хутора сыпанул кто куда. Лешка залез
в каменья и, когда затих гул самолетов, унялись зенитки, вылезать на свет не
стал: "Уснуть надо. Обязательно уснуть -- время скорее пройдет, соображать
лучше буду".
еще здоров, не размичкан войною настолько, чтобы не владеть своим телом и
разумом, оттого и уснул быстро, и ничего ему не снилось.
и на танках, в новой амуниции свежие части, в истлевшей за лето бывалые,
обносившиеся бойцы. Смена летнего обмундирования через месяц, тем, кто
доживет до нее. Большие уже проплешины появились в приречных дубняках, в
буковом лесу у старицы -- на плоты их свалили, тяжелые, непригодные для
воды, но не было поблизости других деревьев, вот и смекали дубок объединить
с вербой, старой балкой от хаты либо телеграфным столбом -- все доброе
дерево, какое росло возле старицы, было уже срублено, местами ослепленно
светилась обнажившаяся вода, заваленная ветками вершинника: в вырубках, по
кустам прятались кухни и кони. По всей этой неслыханной лесосеке плотно
установлены батареи, за старицей, под сетками, усеянными палой листвой,
притаилось несколько дивизионов реактивных минометов.
глубь русской обороны, посмотреть, что и куда двигается. Двигалось много
всего, и все в одном направлении -- к Великой реке. Сосредоточение войск
совершалось ночной порой, и гудели, гудели моторами приречные уютные места,
вытаптывалась трава, сминались кустарники, бурьян, на берег выбегали
испуганные кролики и зайцы, грязным чертом выметывались кабаны, щелкая
копытцами по камням, не зная, куда деваться, метались беззащитные косули.
Солдатня открыла безбоязненную охоту, из кухонь и от костерков доносило
запахи свежей убоины.
предсказывать грядущие события, несчастья, боль и гибель. Побывавшие в боях
и крупных переделках бойцы и командиры без объявления приказа знали: скоро,
скорей всего уже следующей ночью начнется переправа, или как ее в газетках и
политбеседах называют, -- битва за реку.
-- покурить, тихо, не тревожа ночь, беседовали о том, о сем, но больше
молчали, глядя в небеса, в ту невозмутимо мерцающую звездами высь, где все
было на месте, как сотню и тысячу лет назад. И будет на месте еще тысячи и
тысячи лет, будет и тогда, когда отлетит живой дух с земли и память
человеческая иссякнет, затеряется в пространствах мироздания.
и строем письма, что, скорее всего, это его последнее письмо с фронта. Он
редко баловал родителей письмами, он за что-то был сердит на них или,
скорее, отчужден, и чем ближе сходился с так называемой "боевой семьей", с
этими Лешками, Гришками, Петями и Васями, тем чужей становились ему мать с
отцом. У всех вроде бы было все наоборот, вон даже Лешка Шестаков о своей
непутевой матери рассказывает со всепрощающим юмором, о сестрицах же и вовсе
воркует с такой нежностью, что на глаза навертываются слезы. В особенности
же возросло и приумножилось солдатское внимание к зазнобам -- много ли, мало
ли довелось погулять человеку, но напор его чувств с каждым днем, с каждым
письмом возрастал и возрастал. Ошеломленная тем напором девушка в ответных
письмах начинала клясться в вечной верности и твердости чувств. Да вот
зазнобы-то имелись далеко не у всех, тогда бойцы изливались нежностью в
письмах к заочницам.
бились с врагом и умирали в боях, они тут жили собственной фронтовой жизнью,
той жизнью, в которую их погрузила судьба, и, говоря философски, ничто
человеческое человеку не чуждо и здесь, на краю земного существования, в
этом, вроде бы безликом, на смерть идущем, сером скопище. Но серое скопище,
в одинаковой одежде, с одинаковой жизнью и целью, однородно до тех пор, пока
не вступишь с ним в близкое соприкосновение, В бою начинает выявляться
характер и облик каждого отдельного человека. Здесь, здесь, в огне, под
пулями, где сам человек спасает себя от смерти, борется, хитрит, ловчится,
чтобы остаться живым, уничтожая другого человека, так называемого врага, все
и выступает наружу: "Война и тайга -- самая верная проверка человеку", --
говорят однополчане-сибиряки. Васконян в боях бывал мало, с самого
сибирского полка Алексей Донатович Щусь опекает его, заталкивает
куда-нибудь. Ребята, те еще, с кем он побратался в сибирской стороне,
одобрительно относятся к действиям и хитростям своего начальника.
корпуса, Васконян попал под начальство человека, осуществлявшего связь с
французами, он что-то, где-то и кого-то агитировал через армейскую или
фронтовую радиотрансляционную батарею с рупорами. Агитатор дурно говорил
по-французски. Васконян заподозрил в нем французского еврея или русского
француза да и сказал ему про это. "Француз" пожаловался в какой-то еще более
секретный отдел. Особняк с презрительной насмешкой молвил: "А-а, старый
знакомый! Ты когда укоротишь свой поганый язык? Когда уймешься? Или тебя
унять?.." Васконян ему в ответ: "Извольте обращаться на вы, раз старший по
званию и к тому же офицер. Что касается языка, то он у вас испоганен ложью
больше, чем у меня, и я считаю, вам, а не мне надобно униматься и как можно
скорее, иначе опоздаете". -- "Куда это я опоздаю? " -- "К страшному суду,
вот куда". Бесстрашие этого нелепого человека было обезоруживающим. Беседа
закончилась почти что ничем.
продолжим разговор, есть тут бумаженция из вашего доблестного батальона, и в
ней повествуется, как я догадываюсь, о вашей персоне.
делал "глупости". Но как это опытные вояки и комбат Щусь, армейский человек,
не поймут, что только здесь, среди своих ребят, Васконяну место, здесь он
"дома". Никогда у него не было ни товарищей, ни друзей, родители раздражали
его своей навязчивой опекой, но его отдаляют и отдаляют от ребят, он же их
до трепета в сердце любит, на переправу напросился, показав комбату и всем
друзьям-товарищам, какой он лихой и умелый пловец, насморк добыл, зато класс
выдал!
своей судьбы, утоляя книжную жажду, поначитался он всякой всячины.
Французский еврей или русский француз понавез ящики книжек, да все с
грифами, да все не по-русски писанные, -- для важности, видать. Наместник
Гитлера в России Розенберг, как и остальное гитлеровское охвостье, заранее
уверенное в полной победе над большевизмом, совершенно откровенно и цинично
писал о том, что война, если она затянется, может продлиться лишь в том
случае, если армия полностью перейдет на снабжение России. "Отобрав у этой
страны все необходимое, мы обречем многие миллионы людей на голод и
вымирание, иного выхода из положения нет. Гитлер еще до начала военных
действий в России утверждал, что война здесь будет вестись вовсе не по
рыцарским правилам, это будет война идеологий и расовых противоречий,
вестись она будет с беспрецедентной, безжалостной жестокостью. Немецкие
солдаты, виновные в нарушении международных правил и норм, будут оправданы
фюрером, Германией и прощены историей. Да Россия и не имеет никаких прав,
так как она не участвовала в Гаагской конференции по правам человека. Фюрер
мыслил разделить ее европейскую часть на отдельные земли-королевства,
устроить что-то похожее на Британскую и Римскую империи, населенные рабами
под господством расы господ-немцев. Возникнет новый тип человека --
вице-короли, но для этого необходимо захватить обширные территории, умело
ими править и эксплуатировать, до поры до времени скрывая от мира
необходимые меры: расстрелы, выселения, истребление нетрудового элемента..."
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Никитин Юрий
Березин Федор