Чтение 75–й страницы книги ~Три минуты молчания~

осталось, только шмотки наши. И все как раз и кинулись за ними. Каждому
что-нибудь хотелось же взять.

Мне-то ничего не хотелось, раз куртка погибла. Чемоданчик - что в нем
толку, пара сорочек да носки, я решил не морочиться. Взял только нагрудник,
надел сразу и завязал тесемки.

Шурка взял карты, затиснул под рокан. Васька Буров потащил из-под койки
ящик с мандаринами, да Шурка ему отсоветовал:

- Разобьются на палубе, а тут, может, и уцелеют, если не приложимся...

Мы выскочили, стали на трюме, каждый держался за что мог. И друг за
друга.

Из рубки кричали:

- Кто в носовых остался?

- Никого! - Шурка ответил. - Все вышли! И в эту же буквально секунду
Серега на нас налетел - бежал с руля.

- Я еще не вышел!

Вбежал в кап. Минута прошла, другая, а его все не было. Мы с Шуркой
кинулись за ним.

И что же он там делал, в кубрике? А он, прохиндей, коллекцию свою
отдирал с переборки - Валечек, Надечек, Зиночек, - да не отдирал, а
откнопывал аккуратненько и прикладывал к пачке. Только еще половину успел
собрать.

- Серега, ты озверел?

Шурка на него напялил нагрудник, мы его схватили за рукава и потащили,
и он всю пачку выронил на трапе. Про что мы еще забыли, про кого?

- У рулевого нагрудник есть? - спросил Шурка у Сереги. - Тебя кто
сменял?

-Кеп.

- Сам кеп?

Мы поглядели на стекла рубки: в слабеньком свете из компаса - кепово
лицо над штурвалом. Черные ямы вместо глаз, подбородок светится. Рядом с ним
Жора стоял и третий.

- А "дед"? - я спросил.

- В машине, у реверса.

- У него есть?

- Дурак ты, - сказал Васька Буров. - Помогут нам всем нагрудники!

Я опять кинулся в кубрик. И пока они добежали, схватил один лишний - с
Ваньки-Ободовой койки - и выскочил.

..."Дед" стоял у реверса по колено в масленой черной воде, держал руку
на рычаге. А глазами прилип к телеграфу. На верстаке качали помпой полуголый
Юрочка и какой-то шотландец в черном рокане. Снизу их окутывало паром.

- "Дед", - я крикнул в шахту, - нагрудник возьми! Не услышал он меня,
наверно. Машина стучала - с большими сбоями, - и он, верно, к ней больше
прислушивался.

- "Дед"!

Он ответил, не оборачиваясь:

- Ступай на палубу, Алексеич. Наплавался я с нагрудником.

Мне хотелось, чтоб он хоть посмотрел на меня в последний раз. А "дед"
все смотрел на шкалу телеграфа и держал руку на реверсе. Я снова его позвал,
и он не обернулся.

Кому же мне было отдать этот нагрудник? Может, Юрочка возьмет. Я ему
показал - не кинуть ли? Юрочка мне подмигнул и спросил:

- Посвистим, Сеня? Видали идиотов?

- Посвистим, - говорю.

- А за что? За бабу или за политику?

- Прошлый раз - за бабу. Теперь уж давай - за политику.

- Как мы решим с Кубой?

- Мнение мое непреклонно. Куба - си, янки - но!

Вдруг этот шотландец обернулся ко мне и заржал, засверкал зубами. А ну
их!

И тут я увидел - в полутемном коридоре кто-то толкается в наружную
дверь, звякает задрайкой.

- Куда? - я ему заорал. - Куда отдраиваешь? С этого ж борта кренит,
мало мы в шахту нахлебали?

Он мычал что-то и толкался в дверь. Я подумал - не обезумел ли кто?..

- Смоет же тебя к такой матери!- Я подошел, рванул его за плечо.

Граков это был. В расстегнутом кителе, волосы спутаны... Он мне дышал
тяжело в лицо, и я вдруг почуял: он же пьяный в усмерть. Я прямо обалдел -
неужели ж напился? В такую минуту напился! Когда мы все валились с ног и
опять вставали - спасать наши жизни и его драгоценную тоже...

- Ступайте в каюту! - я ему сказал. - Надо будет - придут за вами, не
оставят.

- Плохо, матрос? - Глаза у него мутны, лицо набрякло багрово.

- Да уж куда хуже.

- Гибнем? Скажи честно.

Я ему протянул нагрудник.

- Авось, выплывем.

- Кто это приказал?

- Что?

- Нагрудник... мне...

- Капитан.

- Врешь, матрос...

- Сказал бы я вам!

Я на него надел нагрудник и завязал тесемки.

- Зря все это, матрос...

Я подумал - действительно зря. Ты-то ведь каким-то дуриком, а
выплывешь, а вот "деда" никто не спасет, разве что - Юрочка. Да пока он на
свои бицепсы хоть фуфайку напялит, всю шахту зальет. Я бы остался здесь, но
мое место - палуба. Может быть, там я понадоблюсь. Но я все-таки постараюсь.
Я добегу. Вытащу "деда".

Я довел Гракова до каюты, втолкнул в дверь.

- Матрос, так ты забежишь за мной? Ты обещал...

Я побежал на палубу, встал на трюме, рядом с Серегой и Шуркой. Палубу
трясло - от машины, и зубы у меня стучали, нагрудник трясся и бил по животу.
Снег и брызги хлестали в лицо, но глаза я не мог закрыть, не смел -потому
что увидел камни. Мы все их увидели.

Прожектора их ощупывали во тьме. Волна приливала к ним, взлетала
пенистыми фонтанами, и было видно, как шатаются эти камни - черные,
осклизлые. Вдруг они ушли из виду, ушли вниз, полубак высоко задрался и
пошел прямо на них, на скалу. Машина взревела, как будто пошла вразнос, и
винт провернулся в воздухе, а потом ударился об воду. "Дед", наверное,
реверс дал, потому что, когда мы снова увидели камни, они уже были подальше.
Я оглянулся - стекло в рубке опустили, кеп стоял у штурвала без шапки, в
раздраенной телогрейке. Шпаги завертелись, он прислонился к штурвалу грудью
и не мог его удержать. Жора и третий кинулись к нему на помощь.

Нос опять подался на камни. Я стоял как раз за мачтой и видел, как она
приводилась к середине между камнями. И разглядел черную щель фиорда - прямо
против нас; волна на нее накатывала косо и закручивалась по стене: от этого
нас стало заносить и развернуло, и мачта прошла мимо. Двигатель снова
зачастил, сотряс всю палубу, и мы отошли. Прожектора заметались - то в небо,
то упирались в камни. Грунт под камнями был изрыт водоворотами, из воронок
летел гравий, барабанил нам в скулу.

Мы опять развернулись - медленно-медленно - и снова стояли против
черной щели, ни назад, ни вперед. И вдруг нас рвануло, приподняло - все
выше, выше - и понесло на гребне. Камни промелькнули с обеих сторон, а потом
волна их накрыла с ревом. Я только успел подумать - пронесло, -и увидел
скалу - черную, пропадающую в небе. По ней ручьями текло, и она была совсем
рядом, да просто тут же, на палубе. Те, кто стоял у фальшборта, отпрянули к
середине. А нос опять стало заносить, и скала пошла прямо на мачту, на нас,
на наши головы...

Я зажмурился и встал на колени. И как-то я чувствовал - все тоже
присели и скорчились. И у меня губы сами зашевелились - что я такое шептал?
Молился я, что ли? Если Ты только есть, спаси нас! Спаси, не ударь! Мы же не
взберемся на эти скалы, на них еще никто не взобрался. Спаси - и я в Тебя
навсегда поверю, я буду жить, как Ты скажешь, как Ты научишь меня жить...
Спаси "деда". Шурку спаси. Спаси "маркони" и Серегу. Бондаря тоже спаси,
хоть он мне и враг. Спаси шотландцев - им-то за что второй раз умирать
сегодня? Но Ты и так все сделаешь. Ты - есть, я в это верю, я всегда буду
верить. Но - не ударь!..

Над головой у меня затрещало, сверху упало что-то, скользнуло по руке,
проволока какая-то - ох, это же антенна, "маркониева" антенна! - и что-то
тяжкое, железное упало на трюмный брезент рядом с нами - как будто верхушка
мачты. Но еще ж не конец, не смерть! И я открыл глаза.

Грохотало уже позади, и двигатель урчал и покашливал в узкости.
Прожектора шарили между нависшими стенами, отыскивали поворот. Море храпело
за кормой, а мы прошли поворот, и теперь только хлюпало под скалами. Это от
нас расходились волны - от носа и от винта, а шторм для нас - кончился.

Я встал на ноги. Колени у меня дрожали, нагрудник тянул книзу пудовой
тяжестью. Я развязал тесемки и скинул его. Шурка тоже его скинул. И Серега.
И все.

Потом открылась бухта - стоячая вода, без морщинки. В маленьком поселке
светились два или три огонька, и тишина была такая, что в ушах звенело.

Мы вышли на середину, и двигатель смолк. Прожектора сразу начали
тускнеть, и стало видно, что рассвет уже недалеко, уже посерели сопки,
домишки в поселке, суденышки у короткого причала. На трюме валялся обломок
мачты, и проволока вилась кольцами. Кто-то ее зачем-то сматывал.

Потом боцман ушел к брашпилю. Пошел молча, с собой никого не звал.
Слышен был всплеск и как зазвякала цепь. В рубке опустили все стекла, кто-то
высунулся, смотрел на поселок.

А пароход покачивался еще, по инерции. Сутки простоим - успокоится.

Вот тут я и сплоховал. Никогда этого со мной не случалось, с первого