остров Петров Дом, к рынку и родной Академии.
мастер по ночному ремонту мебели - Фавий Розенталь. Он-то и оказался первым
человеком, презентуя которому свою книгу академик украсил титульный лист
надписью, много раз повторенной впоследствии: "На память о том, как волшебно
пахнет опечатка! Гаспар Шерош..." Ну, а дату академик от волнения поставил
враную, даже годом ошибся. И месяцем тоже. Только число поставил правильное
- двенадцатое - но это число для киммерийца круглое, его не перепутаешь. Как
не будут, наверное, во Внешней Руси ошибаться, ставя под письмом любую дату
двухтысячного года. Короток век человеческий, редко даты бывают такими
круглыми. А Фавий засунул книгу за пояс и пошел по своим делам, по той же
набережной, но на юг, и напевал он в это время знаменитую мелодию "Караван",
что к нашему повествованию не имеет решительно никакого отношения.
ремонтник - на юг, что-то дурное стало твориться в покинутом ими месте.
Саксонская, словно двухкилометровой длины автомобиль, вдруг зарычала своей
шероховатой точильной поверхностью, встряхнула будто чубчиком, вечнозелеными
ветвями киммерийских туй, потом рванулась куда-то - точь в точь громадный
грузовик на большой скорости - затормозила и остановилась. Немногочисленные
свободные от артельных трудов жители набережной, наученные многостолетним
опытом, высыпали из-под крыш, они хорошо знали, что такое подземный толчок и
как именно толкается Святой Витт. Толчков, однако же, больше не
воспоследовало, лишь с визгом пролетел с востока на запад некий предмет и,
вращаясь, вонзился прямо в мостовую у переулка с названием Четыре Ступеньки.
тысяча девятьсот сорок девятого года. В банях на острове кусками полетела с
потолков штукатурка; шипя, отворились закрытые краны для холодной воды и
стали извергать горячую, краны же для горячей воды, напротив, вовсе
перестали работать. В парилке возник голый призрак Конана-варвара; потрясая
кулачищами, он бросился из банной части острова на кладбищенскую, но там
произошло то самое, чего призрак опасался - и что регулярно один-два раза в
столетия происходило.
из каменной плиты солнечных часов и, вибрируя, улетел на восток.
Землетрясение было глубинное, толчок шел из центра Земли по направлению,
видимо, к орбите Плутона - и, хотя у поверхности Киммерии порядком ослаб,
силы его хватило на то, чтобы кол с могилы Конана перелетел Саксонскую
протоку Рифея и вонзился в мостовую Караморовой стороны точнехонько напротив
знаменитой палеолитной статуи "Дедушка с веслом". Конана в тот день больше
не видели (хоть и основатель города, хоть и призрак, а зануда все-таки),
зато киммерионцы валом повалили разглядывать: как это кол, да на нем (молва
доложила) семь разноцветных люф, перелетел через протоку и в новом месте
всторчнулся.
прямо к его дому. Однако же Роман Подселенцев, очень недовольный тем, что
его послеобеденный сон прервали таким грубым толчком, выхода из дома свою
собственность не удостоил, а только передал через Нину-пророчицу, чтоб кол
отвезли назад и воткнули обратно. В архонтсовете про землетрясение знали, и
стражники городские, конечно, должны были принять меры по водворению кола на
его изначальное местопребывание; никто посему не удивился, когда на
Саксонскую вырулил и резко остановился полицейской "воронок", судя по номеру
- из отделения с улицы Сорок первого комиссара.
Матерев! - громко бухнул в дверь коротышка-адъютант, давая дорогу начальнику
отделения, вот уже почти декаду лет как ни сном ни духом не появлявшемуся в
нашем повествовании. - Открыть дверь и не супротивиться!
Толпа, отвлекшись от довольно скучного разглядывания Конанова кола,
перестроилась так, чтобы наилучшим образом видеть новое представление.
ничего не стал и подал знак своим ребяткам: высадить дверь силой. Что они в
доли секунды и сделали, образовав в прихожей кучу малу. Из глубин дома с
трудом выволокли сильно постаревшего за эти годы, не продравшего глаз с
пьяного просыпу Астерия и с размаху вбросили в "воронок". После чего
представители закона отбыли куда хотели - совершенно не поинтересовавшись
при этом чудом воздухолетного передвижения родонитового кола.
стороны бобриной общины: и Мак-Грегоры, и Кармоди, и даже совершенно
беспристрастные озерные О'Брайены утверждали, что имело место у них на
Мебиях большое кровопролитие, в котором наиболее пострадавшей стороной опять
оказалась старая перечница, вдова Мебия-зубопротезиста, известная владелица
фирмы "Мебий и мать", вредная старуха Кармоди. Та самая старуха, которую вот
уж полторы с гаком декады лет тому назад огрел по затылку
неквалифицированный паромщик на двуснастной реке Селезни! Бобры требовали
разобраться. Бобры призывали взять паромщика, так сказать, на цугундер. А уж
на том цугундере вынести ему справедливый приговор за все выбитые бобрам
зубы, за все порванные шкуры. Старуха была доставлена в бобрий госпиталь на
Бобровом Дерговище, и каждый, кто желал, мог пересвистнуться с ней.
мемориальном кладбище, велела пока что все насчет цугундера сделать так, как
просят бобры, а разберется она сама, ближе к ночи - раз уж та все равно
белая и сна от нее ни в одном глазу. А покамест в выходной свой день
выпивший законную бутылку Астерий был грубо выдернут из блаженного отдыха -
и ввержен в ПУ, "предварительное узилище", притом в общую камеру. И это в
блаженные упорядоченностью времена архонта Александры Грек!..
несколько часов пребывал совершенно окосевший от дорогого миусского пива
бобер Фи Равид-и-Мутон, застигнутый патрулем Караморовой Стороны на мостках
возле часовни Артемия и Уара, свистящим песни совершенно неприличного
свистосодержания. Бобер вовсю прогуливал ломбардные деньги, полученные на
Срамной набережной, пил то темное пиво, то светлое, заедал их хмельными для
его племени ивовыми прутьями - зная, что плыть на Мyрло ему еще только через
четыре дня, а тогда он будет трезвей Рифея-батюшки. На регулярной зарплате
Фи растолстел, и побои, коим подверг его еще более пьяный лодочник (дабы
отомстить всем бобрам на свете) своего действия не возымели, даже синяка на
трудяге не осталось. В итоге к одиннадцати вечера по киммерионскому времени
бобер и лодочник захрапели пьяным сном друг у друга в объятиях, а в
одиннадцать сорок пять по вышеназванному времени в ПУ припожаловала
собственной персоной госпожа архонт Александра Грек.
ей незнакома, хотя все на одно лицо бобры ей казаться давно перестали. Зато
сам факт, что в ПУ ввержен без суда и следствия, по очередной бессмысленной
жалобе все же лучший из лучших лодочников Киммериона, многажды оклеветанный
и ни за что ни про что опозоренный Астерий Миноевич Коровин - это было
как-то уж чересчур. И личным своим устным архонтским приказом освободила она
Коровина - вплоть до выяснения сути его провинности.
виноват, Александра Грек приняла к рассмотрению и бобриную жалобу на него,
выгрызенную на куске кедрового бревна. Архонт на бобрином читать не умела
вовсе, но ее еврейский секретарь-толмач жалобу перевел бегло, прямо с коры.
Архонт попросила прочесть еще раз. И еще раз выслушала. А когда поняла, что
к поминальному побоищу на Мебиях Астерий даже с превеличайшей натяжкой
отношения иметь не может, единолично - архонтским кинжалом - на чистом
русском языке начертала на коре кедрово-бобрьей жалобы: "Отказать;
рассмотреть вопрос о привлечении всей общины бобров и отдельно клана Кармоди
к судебной ответственности по делу об оговоре члена гильдии лодочников
А.М.Коровина - согласно статье 285 Минойского Кодекса. Архонт Александра
Грек".
уличенному предполагалась смертная казнь - либо же по очень долгому
размышлению - прощение, но при повторном привлечении по этой статье никакого
прощения не предвиделось. Дело пахло тем, что в близкой перспективе Римедиум
Прекрасный мог оказаться заселен всецело кланом Кармоди. Обвинители, белой
ночью получившие ответ на свою жалобу, со всех лап помчались к старейшинам
на Мебии; Коровин же - а с ним заодно и Фи, в обнимку - были отвезены на
Саксонскую набережную и там у дверей дома Астерия оставлены.
несколько месяцев над Киммерионом пошел дождь, - не иначе как в результате
землетрясения. Мигом протрезвевший бобер перевалился через парапет и вдоль
берега поплыл к себе, под мост, к друзьям-колошарям; Астерий же на
четвереньках полез к себе в берлогу, все-таки надеясь, что в заначке у него
должна оставаться хотя бы чекушка бокряниковой.
примерно обычных полбутылки, да только тут была Киммерия, и киммерийский
мерзавчик спокон веков был больше русского вдвое - из-за длинных
киммерийских пальцев - ну, и чекушка соответственно. Обиженный на весь мир,
на полицию и особенно на бобров, Астерий выжрал первый мерзавчик одним
глотком, даже не выпил, а вылил в горло. Стал ждать, чтоб полегчало, но
почему-то не дождался. Выглянул на улицу, но на там шел дождь, и устроиться
любимым способом на крыльце, чтобы распить второй мерзавчик медленно и со
вкусом, возможности не было никакой. Взгляд лодочника медленно блуждал по
прихожей, отмечая намертво замурованную дверь в подвал, рабочие весла у
входа, ветхий табурет, другой ветхий табурет и еще третий табурет - не такой
уж ветхий, но с отломленной ногой. В углу темнела куча: сюда бросал Астерий
свою рабочую одежку. Завтра был к тому же и выходной! Ведь по велению еще
древних архонтов тому, кого неправедно задержала стража, полагается отнюдь
бы на следующий день в присутствие не идти, а лежать, отдыхать и принимать
укрепляющие лекарства!
из него половину - в качестве укрепляющего. Сел возле порога у открытой
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Мичурин Артем
Сапковский Анджей
Глуховский Дмитрий
Смит Кордвейнер