честную перемену взглядов. Хотя я не верю больше в то, во что верите вы, вы
слишком великодушны и справедливы, слишком хорошо понимаете человеческую
душу, чтобы...
спросил мистер Хардейл, когда секретарь запнулся и умолк.
глаз.
странная случайность! Извините, Хардейл, друг мой, мне кажется, вы
недостаточно уяснили себе, как это необычайно. Вдруг мы, трое старых
школьных товарищей, словно сговорившись, сходимся в Вестминстер-Холле! Три
бывших пансионера скучной и унылой Сент-Омерской семинарии - вы оба,
католики, воспитывались там, так как вынуждены были учиться вне Англии, а я,
тогда подававший надежды молодой протестант, был отправлен туда учиться
французскому языку у настоящих парижан.
Хардейл, - то, что некоторые из вас, подающих надежды протестантов, в
настоящее время объединились вон в том здании с целью помешать нам получить
неслыханно-высокую привилегию обучать наших детей грамоте здесь, в Англии,
где ежегодно тысячи католиков идут служить в ее войсках, защищают ее
свободу, гибнут в кровавых битвах на чужбине. А другим протестантам, - их,
говорят, в вашем Союзе уже несколько тысяч, - этот самый Гашфорд внушает,
что все мои единоверцы - дикие звери. Прибавьте к этому то, что подобный
человек принят в обществе, среди бела дня разгуливает по улицам... (я хотел
сказать "с высоко поднятой головой", но это было бы неверно), - и вам все в
Англии покажется странным, очень странным, уверяю вас!
обольстительной улыбкой, - право же, слишком строги.
теребя свои перчатки. - Я умею прощать обиды. Если такой человек, как вы,
почтил меня своим доверием, так что для меня мнение мистера Хардейла! Мистер
Хардейл - один из пострадавших от наших законов, как же я могу рассчитывать
на дружеские чувства с его стороны?
в такой подходящей компании, - отрезал мистер Хардейл, метнув злой взгляд на
сэра Джона. - Оба вы, конечно, достойные представители вашего славного
Союза.
прежде. - Нет, Хардейл, как это ни странно, вы, при всей своей
непогрешимости, жестоко заблуждаетесь. Я не состою в Союзе. Я чрезвычайно
уважаю его членов, но в Союзе не состою. Впрочем, я действительно против
возвращения прав католикам. Мне это стоило тяжкой борьбы с самим собой, но
такова печальная необходимость - я считаю долгом чести возражать против
этого... Не угодно ли воспользоваться моей табакеркой? Если вы не возражаете
против надушенного табака, вам понравится его тонкий аромат.
это любезное предложение, - За то, что приравнял вас к тем рядовым
исполнителям чужой воли, кто действует открыто, на глазах у всех. Мне
следовало отдать должное вашим способностям. Люди вашею чипа действуют тайно
и безнаказанно, предоставляя глупцам занимать видные и опасные посты.
старыми друзьями, как мы, позволительны некоторые вольности, черт возьми!
поднял глаз - решился, наконец, обратиться к сэру Джону и пробормотал, что
ему пора идти, так как милорд, вероятно, ждет его.
не буду вас стеснять.
остановил шум и галдеж в другом конце зала, и, бросив взгляд в ту сторону,
он увидел лорда Джорджа Гордона, который шел к ним, окруженный толпой.
по-разному) плохо скрытое торжество, и это, естественно, раззадорило мистера
Хардейла: решив не отступать перед их вождем, а остаться на месте, пока тот
пройдет, он выпрямился и, заложив руки за спину, с высокомерно-презрительным
видом ожидал лорда Джорджа, который шел к ним медленно, с трудом пробираясь
сквозь теснившуюся вокруг него толпу.
Вестминстер-Холл - как всегда, с новостями. Он на ходу сообщал своим
единомышленникам, что сегодня говорилось в парламенте о папистах, и какие
петиции поданы в их защиту, и кто из выступавших их поддерживал, и когда
будет внесен билль о льготах, когда лучше всего подать петицию от Великого
Союза Протестантов. Все это он громогласно излагал слушателям, сопровождая
свои слова усиленной и неуклюжей жестикуляцией. Те, кто был поближе,
обсуждали эти вести; слышался ропот и угрожающие возгласы. Задние кричали:
"Тише!" или "Пропустите!" - и пытались силой пробиться вперед. Так все они
двигались, беспорядочно, нестройно, как всегда движется толпа.
Джон и мистер Хардейл, лорд Джордж обернулся и, прокричав несколько фраз с
большим жаром, но бессвязно, закончил обычным возгласом "Долой папистов",
предложив поддержать его троекратным "ура". И в то время как его свита с
большим воодушевлением выполняла это, лорд выбрался из давки и подошел к
Гашфорду. Секретаря и сэра Джона все эти люди хорошо знали, и толпа
отхлынула назад, оставив их вчетвером.
Джон Честер, видя, как испытующе лорд смотрит на незнакомого ему человека. -
К сожалению, он католик. Да, католик, к несчастью, но человек почтенный и
мой старый знакомый. И не только мой, но и мистера Гашфорда. Дорогой
Хардейл, это - лорд Джордж Гордон.
это он, - сказал мистер Хардейл. - Думаю, что никто другой во всей Англии не
стал бы, обращаясь к темной и возбужденной толпе, говорить о значительной
части своих сограждан в тех оскорбительных выражениях, какие я только что
слышал. Стыдно, стыдно, милорд!
Джордж, в явном смущении и волнении отмахнувшись от него. - Между нами нет
ничего общего.
Создателем, - возразил мистер Хардейл. - И хотя бы обязательное для всех
милосердие, не говоря уже о здравом смысле и простой порядочности, должно
было удержать вас от таких выходок. Если бы даже у всех этих людей было
сейчас в руках то оружие, которое они жаждут пустить в ход, я все равно не
ушел бы отсюда, не сказав вам, что вы позорите свое звание.
вас слушать, и мне безразлично, что вы думаете. Молчите, Гашфорд, не
возражайте ему, - добавил он, так как его секретарь сделал вид, будто хочет
вступиться. - Не будем препираться с идолопоклонниками.
руки, словно ужасаясь несдержанности мистера Хардейла, и умильно улыбался,
глядя то на толпу, то на ее вождя.
- Да вы знаете ли, милорд, что это за человек?
секретаря.
головы до ног, - уже в детстве был воришкой и по сей день остался лживым и
трусливым подлецом. Всю жизнь он пресмыкался, готовый каждый миг укусить
руку, которую лизал, нанести тяжкую рану тем, перед кем вилял хвостом. Это
льстец и наушник, не знающий, что такое честь, правда и мужество, человек,
который обольстил дочь своего благодетеля и, женившись на ней, вогнал ее в
могилу побоями и жестокостью. И этот пес, который скулил под окнами кухонь,
ожидая объедков, нищий, выпрашивавший медяки на паперти нашей церкви, теперь
является апостолом веры, и его чуткая совесть отвергает наши алтари, перед
которыми были всенародно изобличены его пороки! Да знаете ли вы этого
человека?
Джон.
изможденное лицо которого во время этой речи покрылось крупными каплями
пота. - Поверьте, сэр Джон, меня его слова ничуть не трогают. Мне они так же
безразличны, как милорду. Если он, как вы сами слышали, поносит милорда, так
неужели же он меня оставит в покое?
дворянин, как и вы, вынужден, чтобы сохранить свое имущество, прибегать ко
всяким уловкам, на которые даже власти смотрят сквозь пальцы, понимая, что
старые законы слишком уж суровы? Мало того, что нам не позволяют учить наших
детей в школах и внушать им общечеловеческие понятия о добре и зле, -
неужели мы должны еще терпеть оскорбления от таких вот людишек, как этот, и
будем отданы им во власть? Да, нечего сказать, вполне подходящий вождь для
тех, кто орет "Долой папистов!" Какой позор!
словно спрашивая, есть ли доля правды в том, что он слышит здесь о Гашфорде,
а сэр Джон отвечал только пожатием плеч или выразительным взглядом, ясно
говорившим: "Боже мой, конечно, нет!" Наконец лорд сказал все так же
громогласно и с той же нескладной жестикуляцией, что и раньше:
вас прекратить этот разговор и ваши нападки. Уверяю вас, никакая хула, от
кого бы она ни исходила, от папских агентов или нет, не помешает мне
выполнить долг перед родиной и соотечественниками. Пойдемте, Гашфорд.