- Заслужил, заслужил.
Или же, напротив, в самом ближайшем будущем нож Железяки или зубы Чхаггана
Одним Кусом Пять пройдутся по моему горлу. Я распрощался со всеми и ушел.
Убийц ко мне не подослали. Тогда - нет. Но ощущение, что за мной следят, не
покидало меня.
большей степени связаны с широким религиозно-националистическим движением,
чем с первоначальной, привязанной к конкретному месту платформой "Бомбей для
маратхов", которая привела его к власти. Филдинг тоже вступал в союзы - с
националистическими партиями сходной ориентации, с полувоенными
организациями, со всей "буквенной лапшой" авторитарных аббревиатур: БДП,
РСС, ВХП******... На этой новой стадии деятельности ОМ я уже был им не
нужен. Зинат Вакиль из "Наследия Зогойби" (где я с некоторых пор проводил
немалую часть своего времени, странствуя по сотворенным матерью
фантастическим мирам, воссоздавая себя на пути приключений, которые
вообразила для меня Аурора), умница Зини, державшаяся левых взглядов и не
знавшая о моих связях с Мандуком, относилась к риторике по поводу "Рам
раджья" с глубочайшим презрением.
где люди поклоняются тысяче и одному богу, и вдруг они одного-единственного
бога назначают главным боссом. А как быть, к примеру, с Калькуттой, где Раму
не шибко почитают? И храмы Шивы теперь, выходит, не годятся для молитвы?
Чушь собачья. Во-вторых: в индуизме отнюдь не одна, а много священных книг,
и вдруг остается Рамаяна, и только Рамаяна. А куда делась Бхагавадгита? Куда
делись все пураны? Как они смеют все искажать? Те еще шуточки. И в-третьих:
индуизм не требует от людей совместной молитвы, но как без нее эти типы
смогут собирать толпы, которые им позарез нужны? И вот изобретается массовая
пуджа и объявляется, что это единственный способ проявить подлинное,
первосортное религиозное чувство. Один воинственный бог, одна книга и
владычество толпы - вот во что они превращают индуистскую культуру с ее
многоголовой красотой, с ее миролюбием.
Истинное Учение и его искажения в реальных условиях. Вы думаете, индусы,
сикхи и мусульмане никогда раньше не резали друг друга?
неверно в социалистических учениях, нынешнее их политиканство - воистину
нечто новенькое.
лапши", были еще богатей с Малабар-хилла, разглагольствующие на своих званых
обедах о том, что "меньшинствам надо преподать хороший урок" и "кое-кого
надо поставить на место". Правда, это были люди, которых он специально
обхаживал; неким даром небес, однако, выглядело то, что на одном лишь
вопросе о противозачаточных средствах он заработал поддержку мусульман и,
что еще более удивительно, монахинь из "Марии Благодатной". Индуистов,
мусульман и католиков, стоявших на грани жестокого межобщинного конфликта,
мгновенно объединила общая ненависть к презервативу, колпачку и пилюле. Моя
сестрица Минни - сестра Флореас - была, само собой, одним из активнейших
борцов против последней триады.
середине семидесятых планирование семьи постоянно было в Индии болезненным
вопросом. Недавно, однако, возникло новое движение за маленькие семьи под
лозунгом: "Хам до хамаре до", то есть: "Нас двое, и у нас двое". Пользуясь
этим, Филдинг начал свою кампанию запугивания. Агитаторы ОМ шли в трущобы и
многоквартирные дома, где жили индусы, и говорили им, что мусульмане
отказываются брать на себя подобные обязательства.
скоро их станет больше, чем нас, и они сбросят нас в море!" Идею о том, что
три четверти миллиарда индусов могут быть сметены детьми ста миллионов
мусульман, парадоксальным образом подкрепляли выступления многих
мусульманских имамов и политических лидеров, которые намеренно
преувеличивали численность индийских мусульман с тем, чтобы повысить
собственную значимость и вселить в общину уверенность в своих силах; эти же
деятели постоянно указывали, что мусульмане - гораздо лучшие бойцы, чем
индусы. "Пусть будет хотя бы шесть индусов на одного нашего! - кричали они
на митингах. - Хоть чуть-чуть будет похоже на драку. Хоть немного повоюем
прежде, чем трусы-индусы побегут наутек". Теперь в этой сюрреалистической
числовой игре произошел новый поворот. Католические монахини принялись
маршировать по трущобам центрального Бомбея и вонючим переулкам Дхарави,
громко протестуя против ограничения рождаемости. Никто не трудился упорнее,
никто не спорил яростнее, чем наша милая сестра Флореас; но в какой-то
момент ее убрали с передовой линии, потому что другая монахиня случайно
услышала, как она объясняет объятым ужасом жителям трущоб, что у Господа
есть свои способы контроля над численностью Его стада и что, согласно ее
видениям, в ближайшем будущем многие из ее слушателей, так или иначе, умрут
из-за надвигающихся мятежей и болезней. "Я и сама скоро отправлюсь на небо,
- говорила она сладким голосом. - О, как я предвкушаю этот день".
x x x
тридцати пяти лет. Библейский возраст -всегда зловещий рубеж, тем более в
стране, где ожидаемая продолжительность жизни заметно ниже срока,
отпущенного Ветхим Заветом; и для вашего покорного слуги, которого каждые
шесть месяцев неизменно старили на целый год, этот момент заключал в себе
особую, дополнительную пикантность. Как легко человеческий разум
"нормализует" ненормальное, с какой быстротой немыслимое становится не
только мыслимым, но обыденным, не стоящим того, чтобы о нем помыслить! - Так
мое "заболевание", едва оно было признано неизлечимым, неизбежным и еще
всевозможными "не", которые я не в состоянии теперь припомнить, быстро
начало превращаться в обстоятельство столь скучное, что я даже не мог
заставить себя надолго задержаться на нем мысленно. Кошмар моей
уполовиненной жизни стал всего-навсего Фактом, а что можно сказать о Факте
помимо того, что он имеет место?
прощения? - Нет; поступать так - чистейшей воды глупость. - Как же тогда нам
подступиться к столь непреклонной, столь абсолютной Данности? - Сэр, ей дела
нет до того, подступаетесь вы к ней или оставляете ее в покое;
следовательно, лучше принять ее как она есть и жить дальше.
замещаются новыми наподобие лампочек, наподобие туфель, и кораблей, и всех
прочих вещей под солнцем?
попросту никакие не Факты, что это только Позы, Видимости и Подделки.
Подлинный Факт - не горящая Свеча, вяло истаивающая в лужицу воска; и не
Электрическая Лампочка с хрупкой недолговечной нитью, столь же
короткоживущая, как летящий на нее Мотылек. И не из банальной обувной кожи
он сделан, и течи в нем не будет. Он светит! Он шагает! Он плывет! - Да! -
На веки вечные.
или иначе, не мог отмахиваться от великого Факта моей жизни с помощью таких
патентованных словечек, как кисмет, карма или судьба. Он начал
воздействовать на меня посредством болезней и госпитализаций, которыми я не
буду занимать внимание брезгливого и нетерпеливого читателя; скажу лишь, что
они поставили меня лицом к лицу с реальностью, от которой я столько лет
отводил глаза. Мне недолго осталось жить. Эта простая истина горела, когда я
ложился спать, на изнанках моих век, написанная пламенными буквами; о ней
первой я вспоминал, когда просыпался. До этого дня тел дожил. Будешь ли ты
здесь завтра? Увы, мой брезгливый и нетерпеливый друг: сколь позорно, сколь
негероично это ни выглядит, я начал жить, ежеминутно ощущая страх смерти.
Это была зубная боль, от которой не помогали ни успокаивающее масло, ни
гвоздика.
невозможность совершить то, на что я, впрочем, давно потерял всякую надежду,
- а именно, стать отцом и тем самым облегчить, если не сбросить вовсе, бремя
моего сыновства. Это фиаско так разозлило Авраама Зогойби, который на
девяностом году жизни был здоровей, чем когда-либо, что он не счел нужным
прикрыть раздражение даже тончайшим слоем сочувствия или заботы.
моей постели в больнице "Брич-кенди". - Теперь выясняется, что я не получу
ни шиша.
тайных операциях банка "Хазана", особенно в тех, что были связаны с
производством так называемой "исламской бомбы".
филактерии*******. Может, нужны уроки иврита и билет до Иерусалима в один
конец? Только мигни. Кстати, к твоему сведению, многие наши кочинские евреи
жалуются на дискриминацию на твоей разлюбезной заморской родине.
грандиозном масштабе свой давний проступок, когда он повернулся спиной к
матери и общине и кинулся из еврейского квартала в католические объятия
Ауроры. Авраам, черная дыра Бомбея. Я видел его в оболочке тьмы, видел некой
коллапсирующей звездой, тем сильней притягивавшей к себе мрак, чем больше
становилась ее масса. Ни один луч света не мог вырваться из его силового
поля. Он давно уже начал внушать мне опасения; теперь эти опасения сменились
ужасом, соединенным с жалостью, - смесь, описать которую я не в силах.
империя Авраама была велика и на девять десятых не доступна постороннему
глазу. Я не сидел без работы. Я тоже стал обитателем верхних этажей
небоскреба Кэшонделивери и испытывал немалое беззаконное наслаждение от того