Чтение 75–й страницы книги ~Андерграунд, или Герой нашего времени~

Струева подсказывала, мол, двиньРка его шахтерским плечом, братан. За-
деньРка его!..

Коридоры С это ж мое. А шахтер, с амбицией и с крепкой (по тем време-
нам) деньгой, двигался, как среднего размера танк, именно что средний С
мощно, ровно наезжающий. Я сторонился. Поближе к стене. КакРто прошли
совсем рядом, плечи коснулись, издав краткий шероховатый звук. Он, веро-
ятно, пересказывал каждый раз, как Я жмусь к стене, и баба Струева полу-
чала радость (и она, и ее муж, и сам геройРшахтер хохотали). В его кори-
дорном надвижении на менЯ выявлялась философия, не личная, конечно, а с
чужой подсказки С так легко им всем дающаясЯ общажная, общепитовскаЯ фи-
лософиЯ вытеснения.

29

Казалось, что эти люди слишком долго менЯ терпели и
любили С почему бы теперь им не попробовать не любить.

С Но все равно можно жить, С уверял себЯ Я (вслух, в пустой квартире
њерчасовых). В конце концов, что мне до их чувств. А на жизнь нелюбимым
(и потому изгоняемым) можно, мол, тоже посмотреть не как на злоключение,
а как на при ключение С некое интеллектуальное и поРсвоему захватывающее
приключение с твоим ТяУ.

Ко мне вечерами (Я у њерчасовых) никто, разумеется, и ни разу не при-
шел пить чай, ни рассказать про жизньРзлодейку, ни даже мрачно спросить,
нет ли во вчерашней выдохшейсЯ бутылке глотка водки.

Зато какРто, подымаясь по лестнице, Я расслышал, наконец, выраженный
вслух глас народа С трое (этажом выше) стояли там, покуривали: Т...А пи-
сателишка? Надо бы заявить на него в милицию. Если добром не уходит!У С
ТЗапростоУ, С ответил второй голос, правда, негромкий, неуверенный. Они
менЯ не видели. Третий скрепил: ТБомж и есть бомжУ, С и сплюнул никотин-
ной струей в пролет вниз. Слюна летела мимо меня, обдаваЯ ненавистью.

Даже пьяндыги, обычно заискивавшие, набрались независимости. Им
объяснили, что такое свое жилье, свои углы, свои кв метры С и даже у
них, запойных, когда они видели в коридоре меня, вспыхивало теперь в ли-
це глуповатоРсчастливое выражение собственника.

Соседствующее с выражением всех обманутых: ведь нас все равно обма-
нут, не так ли?

МенЯ тем временем угнетала, обессиливала мысль (тоже из литературы,
но тоже моя) С мысль, что Я порушил в себе нечто хрупкое и тонкое, дан-
ное мне с детства. Мысль и рисовалась как детскаЯ игрушка, десятилетиями
забытаЯ гдеРто под старинной кроватью С матрешка, паровозик, рогатка,
кубик С не знаю что...

Старая, старенькая, как мир, мысль, что, убив человека, ты не только
в нем С ты в себе рушишь.

ОтслеживаЯ мысль, Я рассуждал и всяко философствовал, Я как бы зажи-
мал рукой рану С Я был готов думать, сколько угодно думать, лишь бы не
допустить сбой: не впустить в себЯ чудовищный, унижающий человека сюже-
тец о покаянном приходе с повинной. Покаяние С это распад. А покаяние им
С глупость. Психологический прокол, когда в здравом уме и памяти человек
вдруг записываетсЯ на прием, Является, садитсЯ за столом напротив и...
убил, мол, гебэшника, погорячилсЯ в аффекте! (Простите. И дайте поменьше
срок.)

А ведь будет легче, нашептывала совесть. Как только расскажешь С лег-
че.

Но тут же, поспешая, Я вслух протестующе вскрикивал: а почему мне
должно быть легко? убил С и помучься. И нечего облегчать жизнь...

Я еще только сходил кожицей (первым слоем), а они С вернее сказать,
оно, их желейное коллективноРобщинное нутро, уже среагировало и вовсю
менЯ изгоняло. Оно менЯ отторгало, чуЯ опасный запашок присутствиЯ на их
сереньких этажах одиночки с ножом. (Опасный, в том самом смысле С мне
все позволено.)

Жилье и закрепленные кв метры тоже значили. (Собственнический инс-
тинкт лишь обострил.) Но общаЯ на этажах встревоженность и страх, спешка
менЯ изгнать С это был всеРтаки их инстинкт на кровь и на чужака.

Это был пробудившийсЯ инстинкт на чужого С защитный по сути инстинкт,
перешедший (превентивно) в агрессию: в упреждающее желание от менЯ изба-
виться.

Зинаида, конечно, менЯ покормила. В лице вкрадчиваЯ мягкость.

С њто?.. И Зинку пришлось вспомнить? С Улыбнулась и прямо, отважно
сказала, что так и быть, готова постелить постель и менЯ приютить.

Готова воевать с общагой, да хоть и со всем миром, но завтра (в край-
нем случае послезавтра С она ведь не даст себЯ обмануть!) мы должны сов-
местно посетить загс. Провоцировала, конечно. Пробовала. А Я даже не
хмыкнул. Не засмеялся. Не смешно.

Но тут же и спохватилась, испугалась протянутой своей же соломинки,
мол, шутка, Петрович, С тебе, мол, все это не нужно (верно) и тебе, мол,
уже не помочь. Все равно тебЯ выставят.

С И мне спокойного житьЯ не дадут, С И Зинаида вздохнула. Знакомый
вздох.

Соседка Зинаиды (квартира рядом) С Гурандина, та еще дамочка, муж в
собесе; оттуда и приполз слушок, что Я из общаги никак не ухожу и, веро-
ятно, собираю соответствующие справки: замыслил претендовать на часть
их, общажного жилья. Мол, дйлите собственность С делите на всех. И уж
вовсе как бред (дурь, до какой может докатитьсЯ всполошенное коллектив-
ное бессознательное) С слух, что на нищенские, собранные сторожением
деньги Я покупаю себе одну из квартир: на их, разумеется, этаже.

С Как одну? С возмутилсЯ Я. његоРчего, а денег хватает, и, глядишь, Я
куплю половину этажа, а их всех выселю на хер в Строгино (пенсионеров С
в Митино)...

С Будет болтать! С пугалась Зинаида. Она и вообще пребывала в испуге.

Боялась, как выяснилось, Зинаида и за сынов С вернутсЯ из армии, а
как им жить, а молодежьРто расцвела вокруг и на улицах совсем иная! Я
этого не находил: молодые как молодые. Не злее нас, но пока и не добрее.

Они, молодые, и жилиРто не здесь, а как бы на других планетах С в
иных, в сексуально активных эпицентрах Москвы, по уши в своих тусовках и
диковатой музыке. Казалось бы, что им общага, что им твояРмоЯ собствен-
ность и передел наших затхлых углов С ан нет! С они тоже свежими юными
глазами посматривали и послеживали за общей интригой в коридорах. Следи-
ли как за обретением собственности, так и, в частности, за ежедневным
приростом нелюбви ко мне (к таким, как Я), также и здоровались уже через
раз, ждали изгнания. Известно: молодым по душе очистные работы. (Очисти-
тельные.) Им нравилась необъявленнаЯ травля. Дурачки.

Из остро жаждущих крутилась в коридорах еще и шустраЯ бабенка, Галина
Анатольевна. Приятная. Смешливая. КогдаРто давно (давненько уже) оба под
сильным хмельком мы с ней мило слюбились, понравилось, еще и продолжили
под случай раза триРчетыре, не больше. Теперь она тоже почемуРто хотела,
чтоб мне, здесь зажившемуся, Тдали наконец пинка!У И едва ли не каждый
день ждала теперь в коридорах драки. У этой Галины Анатольевны реши-
тельно не было никаких ко мне счетов. Ни положительных. Ни отрица-
тельных. Даже представить не могу, в чем тут затаилась встревожившаясЯ
женскаЯ суть. Возможно, всех ее возлюбленных рано или поздно били. (Я
был как недостающее звено?) Но, возможно, именно отсутствие ко мне пре-
тензий и недостача каких бы то ни было чувств (шаткий вакуум внутри жен-
щины) как раз и влекли милую Галину Анатольевну к жажде коридорного на-
силия.

Я, выждав в коридоре, прямо спросил ее:

С Галь, а Галь. ТебеРто чего надо? В чем твое дело?

Она сначала зашипела. Потом изогнулась. И, гибкаЯ (очень гибкое,
страстное тело), словно бы вытягиваЯ шею в сторону шестого этажа, где
жил наш вояка, она крикнула:

С АкулоРов! Поди сюдаРа!