сводных отрядов, как драгоценными камнями, украшены заботами и любовью
коллектива. Высоты и низины речного берега сурово и привольно-ласково
дисциплинированы: то десяток деревянных ступенек, то березовые перильца,
то квадратный коверчик цветов, то узенькие витые дорожки, то платформа
небрежной, усыпанная песком, еще раз доказывают, насколько умнее и выше
природы человек, даже вот такой босоногий. И на просторных дверях этого
босоного хозяина, на месте глубоких ран, оставленных ему в наследство, он,
пасынок старого человечества, тоже коснулся везде рукой художника. Двести
кустов роз высадили здесь колонисты еще осенью, а сколько здесь астр,
гвоздики, левкоев, ярко-красной герани, синеньких колокольчиков и еще
неизвестных и не на-
званных цветов - колонисты даже никогда и не считали. Целые шоссе
протянулись по краям двора, соединяя и отграничивая площадки отдельных
домов, квадраты и треугольники райграса#21 осмыслили и омолодили свободные
пролеты, кое-где твердо стали зеленые садовые диваны.
горжусь долей своего участия в украшении земли. Но у меня свои
эстетические капризы: ни цветы, ни дорожки, ни тенистые уголки ни на одну
минуту не заслоняют от меня вот этих мальчиков в синих трусиках и белых
рубашках. Вот они бегают, спокойно прохаживаются между гостями, вот они
хлопочут вокруг столов, стоят на постах, сдерживая сотни ротозеев,
пришедших посмотреть на невиданную свадьбу, - вот они, горьковцы. Они
стройны и собранны, у них хорошие, подвижные талии, мускулистые и
здоровые, не знающие, что такое медицина, тела и свежие красногубые лица.
Лица эти делаются в колонии - с улицы приходят в колонию совсем не такие
лица. Лица эти делаются в колонии - с улицы приходят в колонию совсем не
такие лица.
ощущаю в своих руках многие начала этих путей, но как трудно рассмотреть в
близком тумане будущего их направления, продолжения, концы. В тумане ходят
и клубятся стихии, еще не побежденные человеком, еще не крещенные в плане
и математике. И в нашем марше среди этих стихий есть своя эстетика, но
эстетика цветов и парков уже не волнует меня.
спрашивает:
хотела без вас смотреть. Пойдемте.
сердитые, завистливые бабы поджимают губы и злобно-внимательно
присматриваются ко мне. Они высокомерно обошли нашу невесту и женили своих
сыновей на хуторских девчатах, а теперь оказывается, что самые заможние
невесты были у них под боком. Я признаю их право относиться ко мне с
негодованием.
вытянулся строй колонистов со знаменем и взводом барабанщиков, как
полагается. Из-за мельницы показалась наша пара: лошади убраны красными
ленточками, на козлах Братченко, тоже украшенный бантом. Мы отдаем салют
молодым. Антон натягивает вожжи, и Оля радостно бросается мне на шею. Она
волнуется, плачет и смеется и говорит мне:
меня: от имени наробраза она подносит молодым подарок -
сельскохозяйственную библиотеку. Целую кучу книг приносят за нею два
колониста на убранных цветами носилках.
их к столам. Им приготовлено почетное место, и сзади них останавливается
знаменная бригада. Дежурный колонист заботливо меняет караул. Двадцать
колонистов в белоснежных халатах начинают подавать пищу. Особый сводный
отряд Таранца внимательно проводит глазами по линии карманов гостей и
бесшумно спускает в Коломак несколько бутылок самогона, реквизированных с
ловкостью фокусников и вежливостью хозяев.
Евдокия Степановна. Павел Иванович, строгий человек с бородкой
Николая-чудотворца, тяжело вздыхает: то ли ему досадно отделять сына, то
ли скучно смотреть на бутылку пива, ибо у него Таранец только что отнял
самогон.
добродушны, приветливы и как-то по особому ироничны. Даже одиннадцатый
отряд, заседающий на другом конце стола, завел длинные и задорные
разговоры с прикомандированной к ним пятеркой гостей. Я немножко
беспокоюсь, не очень ли откровенно там высказываются. Подхожу. Шелапутин,
до сих пор сохранивший свой дискант, наливает пиво Козырю и говорит:
списку Павла Ивановича. Он первый раз в колонии, и его все удивляет:
инженером, так и Антон Семенович говорит, а Шелапутин будет летчиком.
его линич летчика еще никем не признана в колонии. Шелапутин энергично
жует:
быстро взглядывает на собеседника.
трактор есть, как жук такой...
различаю границы отрядов и вижу их центры, в которых сейчас наиболее
шумно. Веселее всего в девятом отряде, потому что там Лапоть, вокруг него
хохочут и стонут и колонисты и гости. Сегодня Лапоть, сговорившись с своим
другом Таранцом, устроили большую и сложную каверзу с компанией мельничной
верхушки, сидящей за столом девятого отряда и порученной по приказу его
вниманию. Это плотный и пушистый мельник, худой и острый бухгалтер и
вальцовщик - человек скромный. Когда-то Таранец был карманщиком, и для
него пустым делом было вынуть из кармана мельника бутылку с самогоном и
заменить ее другой, наполненной обыкновенной водой из Коломака.
сводный отряд Таранца. Но Лапоть успокоительно моргнул:
Таранец кивает головой.
стаканы, полные подозрительно бледного пива, и счастливые обладатели их
нервно готовят закуску под внимательным взглядом притаившегося девятого
отряда. Наконец все готово, и мельник хитро моргает Лаптю, поднося стакан
к бороде. Бухгалтер и вальцовщик еще осторожно равняются направо и налево,
но кругом все спокойно. Таранец скучает у тополя. Глаза Лаптя начинают
пламенеть, и он прикрывает их веками.
стаканы. Уже в последних бульканьях замечается некоторая неуверенность.
Мельник ставит пустой стакан на стол и посматривает осторожным глазом на
Лаптя, но Лапоть скучно жует и о чем-то далеком думает.
особенного не случилось, - и даже тыкают вилками в закуску.
берет за руку. Он подымает голову: над ним продувная веснушчатая
физиономия Таранца.
искренности. - Было же сказано, нельзя приносить самогон, а еще свой
человек... И смотри ты, уже и выпили. А кто с вами?
разберу.