ПЕРИПЕТИИ
Снова коляска, бег коней, дороги Европы, взбаламученные войной, и
завтраки в гостиницах. Нет ничего забавнее такой судьбы - судьбы
дипломата. Давно ли оставил Петербург, и вот снова торопится в Россию,
чтобы заступить пост министра-резидента. Это уже повышение: де Еон ехал
сменить Бретеля, который - как считали в Париже - не справился с
положением. Прочь же с дороги! На смену идет другой, изворотливый и
лукавый, с улыбкой на крохотных губах, с кокетливой сережкой в ухе.
Въехав в Варшаву, кавалер остановился у Рыночной площади, на стороне
Коллонтаев, где подождал прибытия Бретеля из России.
По улицам польской столицы бродили немецкие сироты и, выпрашивая
милостынию, пели под окнами домов - щемяще:
Майский жук, лети ко мне,
Отец погиб мой на войне,
Мать - в Померании, она
В земле, мертва и холодна...
Бретель появился в Варшаве усталый и мрачный.
- Кто же остался за вас в Петербурге? - спросил де Еон.
- Мой секретарь Беранже.
- Это вы ловко придумали! После двух сиятельных маркизов, Шетарди и
Лопиталя, в такой сложный момент оставить в России, в самом пекле Европы,
какого-то Беранже...
Здесь их настиг курьер из Парижа с почтой. Де Еон первым делом вскрыл
письмо от Лопиталя: "Я, по правде сказать, мой милый драгунчик,
предпочитаю, чтобы вас послали в другую страну, ибо умники говорят, что
второе путешествие в Россию всегда опасно..." Де Еон случайно глянул на
Бретеля и испугался:
- Что с вами, барон?
Бретель сидел над депешей к нему из Парижа - ни жив ни мертв:
- Случилось непоправимое: Петра уже нет на престоле... Престол
перешел к Екатерине...
Бретель заплакал. Де Еон не мешал ему, понимая состояние своего
коллеги. Такие просчеты дипломатам не прощаются. Версаль будет ошарашен.
Уехать послу в такой момент...
- Позволите? - И де Еон притянул к себе бумаги Бретеля.
Из них он узнал, что Бретелю надлежало срочно вернуться в Петербург,
а кавалеру - выехать обратно в Париж. Тяжело вздохнув, де Еон закрыл двери
на ключ и сунул его в карман.
- Нас никто не слышит, - сказал он. - Для меня, во всяком случае,
вступление на престол Екатерины не явилось неожиданностью. Честолюбие этой
немки не знает границ. Но вы-то... Как вы ничего не заметили и не смогли
понять целей заговора?
Бретель с размаху хлопнул себя по лбу.
- Вы наказываете свою голову? - ядовито спросил де Еон.
- Какие мы дураки, - ответил Бретель.
- Сударь, простите, но я не люблю сливаться с обществом!
- Я хотел сказать о себе... Я дурак!
- Вот это уже точнее, - согласился де Еон. - Так что же?
- Вы знали в Петербурге пьемонтца Одара?
- Наглый побирушка! Однако ему не отказать в смелости.
- Да, да, именно... Теперь-то я понимаю, почему при встречах со мною
он говорил о семейных делах Екатерины. И все время просил, просил,
просил...
- И вы, конечно, не дали! - заметил де Еон.
- Просил всего шестьдесят тысяч рублей, - закончил Бретель.
- Что вы хоть отвечали этому Одару?
- Я сказал, что наш король не любит мешаться в семейные дела.
- Очень похоже на нашего короля! - рассмеялся де Еон. - Но пора бы уж
знать, что в монархиях семейные дела всегда есть дела и государственные.
Екатерина никогда не простит Франции отказ в помощи, и Франция надолго
теряет Россию.
- Как же мне теперь поступить?
- Скорее возвращайтесь в Россию.
- Я не могу вернуться. Стыдно! Как я покажусь при дворе?
- А как вы покажетесь в Париже? - спросил его де Еон.
- Я объясню в Париже...
- Кому, глупец, вы объясните? Коменданту Бастилии?
***
Командующим русской армией снова был Петр Семенович Салтыков, и вот
он узнает, что в Петербурге переворот: поганца Петра нету - есть
Екатерина... Манифестом Екатерина объявила "всем сынам отчизны", что слава
боевых знамен России "была отдана на попрание ее самым смертельным
врагам..."
Для Салтыкова этого было достаточно.
- Сыны отчизны! - вышел он перед солдатами с манифестом. - Слава
боевых знамен была поругана... Мы вернем честь нашу!
И русская армия, ведомая Салтыковым, начала победное триумфальное
шествие, вновь захватывая прусские земли. Паника началась не только в
Берлине - паника была и в Петербурге.
Никита Иванович Панин, дипломат опытный, внушал Екатерине:
- Пруссия - не конкурент. Пруссия - вассал наш! Оставим ее стрелой в
сердце Австрии... Надо мудрым быть и свои выгоды всегда учитывать...
На полном разгоне армия Салтыкова была остановлена.
- Сорвалось, - сказал старик. - А как здорово мы пошагали...
Екатерина при вступлении на престол заняла шаткую позицию. Переворот
был произведен ею под флагом достоинства России, но переворот был совершен
в пользу немки (она понимала всю сложность этой опасной ситуации для нее).
Ангальт-цербстская принцесса могла удержаться на престоле только в том
случае, если Екатерина станет выражать русские национальные интересы. "Я
должна быть святее самого папы римского", - признавалась она. Главное
сейчас - отвести войска, утихомирить страсти.
- Моим войскам, - велела она, - кои ныне в Европе за военной
надобностью пребывают, от армии Фридриха, короля прусского, отойти немедля
же! И никаких дел с ним не иметь. Но...
Шеи царедворцев вытянулись: куда она сейчас повернет?
- Но, - заключила Екатерина, - с войсками имперскими Марии Терезии
также не соединяться. Нам и таковые союзники не нужны тоже. А союз с
Фридрихом, что заключен моим покойным супругом, похерить и предать
забвению, как недостойный России!..
Руководил Екатериною в этот период очень тонкий и ревностный политик
- Никита Иванович Панин, говоривший так:.
- Надобно, чтобы не мы, а они нас искали. Не мы Европу, а пусть
Европа ищет дружбы нашей. А мы посмотрим еще - кого приласкать, а кого в
передней накормить да и отпустить с миром далее побираться... Следовать же
воле Версаля, Лондона или Вены, как поступал Бестужев, недостойно России,
коя является страною не захудалой, а могучей и первой.
- Никита. Иваныч, - соглашалась Екатерина, - я буду вести себя в
политике, как опытная куртизанка...
С большим неудовольствием получила она цидулку от Понятовского,
который писал, что сгорает от нетерпения припасть к ее ногам и покрыть их
страстными поцелуями.
- Гони в шею сего целовальника, - велел Григорий Орлов императрице. -
Надо, так и я покрою.
Понятовский был остановлен где-то на полпути в Россию. Екатерина
посулила, что сделает его королем Польши, но в Петербург - нет, ни шагу!
Она писала бывшему любовнику:
"Я должна соблюдать тысячу приличий и тысячу предосторожностей...
Знайте, что проистекло едино из ненависти русских к иностранцам...
Прощайте же, бывают на свете очень странные положения!"
Эти "странные положения" при Петре III сделали так, что русская армия
была поставлена под знамена битого Фридриха - целый корпус Чернышева был в
распоряжении короля. Король торжествовал, имея во власти своей такую
мощную армию, какова русская! Главный виночерпий на пиру раздоров, король
просто хмелел от восторга.
А генерал Чернышев ворчал, как и его солдаты:
- Русские волонтирствовать непривычны. Наемничать Руси не пристало.
Испокон веков самим кулаков не хватало, чтобы только за себя да за свои
домы биться...
Войска Чернышева стояли под Швейдницем, готовые к штурму - умирать по
приказу короля в битве с австрийцами. Сеял дождь. По холмам растекалась
чужеземная темнота. Люди были молчаливы и хмуры. Завтра жди новых крестов
на полях Силезии...
В палатку Чернышева шагнул, легко и ловко, король Фридрих:
- Мой друг, итак, все готово. А - ваши войска? С вашего соизволения,
я поставлю их как раз напротив Дауна... Поверьте, я бы поставил их против
слабейшего противника, но Даун причинил России и ее армии столько
неприятностей, что вы не откажете в удовольствии себе отколотить его как
следует?
И вдруг - топот, ржанье, голос гонца;
- Где Чернышев-генерал? Командующему пакет.., из Питера!
Чернышев ознакомился с бумагами, велел позвать гонца и расцеловал его
грязные небритые щеки:
- Сколько дней скакал?
Мережковский Дмитрий
Контровский Владимир
Орлов Алекс
Акунин Борис
Прозоров Александр
Никитин Юрий